Борис Ложкин - Четвертая республика: Почему Европе нужна Украина, а Украине – Европа Страница 8

Сожалений я не испытывал. Меня и Украину несло вихрем в неизвестное будущее. Вскоре после запуска газеты мы открыли рекламное агентство. В 1991 году я попробовал свои силы на телевидении — стал продюсером, автором и ведущим первой в стране телепрограммы о бизнесе «Деловые новости», выходившей дважды в неделю на телеканале «Тонис», который вещал на большей части Левобережной Украины.

Из постреволюционного хаоса Украина выходила очень тяжело. Это сейчас я понимаю, что нам предстояло пройти несколько трансформаций сразу: создать национальное государство и присущие ему институты — от исполнительной власти, несущей полную ответственность за происходящее в стране, до армии, центрального банка и судебной системы (все это были прерогативы союзного центра), построить рыночную экономику на месте командно-административной системы, утвердить демократию там, где 70 лет с помощью террора, репрессий и пропаганды правила одна-единственная партия. Тогда же несовпадение надежд («мы завтра будем жить, как в Европе») и реальности (экономический спад затянулся на целое десятилетие) травмировало украинцев на десятилетия вперед.

Если с государственным строительством и демократическими институтами ситуация была еще более-менее терпимой, то украинская экономика в начале 1990-х не дождалась своего Бальцеровича или Гайдара. Куда и как плыть, не знала ни бывшая коммунистическая номенклатура, ни бывшие диссиденты. Руководители промышленных гигантов, которых называли «красными директорами», и советские экономисты, которых в одном антисоветском анекдоте характеризовали как «самое разрушительное оружие» СССР, поначалу пытались решать проблемы так, как они привыкли: с помощью приказов и печатания денег. Промедление на старте привело к тому, что экономическая стабилизация затянулась почти на целое десятилетие. Страна сорвалась в гиперинфляцию (в 1993 году индекс потребительских цен составил 10256 %), что не прибавляло ни популярности рыночным реформам, ни уверенности в том, что у Украины есть будущее.

У меня времени на раскачку не было. Я женился, мы ждали ребенка. Газета «АТВ» оказалась проектом ярким, но как только эксклюзивность программы передач была утеряна (а это произошло достаточно быстро), исчезла и основная ее ценность.

В 1994 году вместе с моим товарищем Андреем Гунченко я создал «Теленеделю» — возможно, мой самый успешный медиа-проект (по крайней мере, он оказался самым долговечным). Если в случае с АТВ акцент делался на телепрограмме, то здесь она была лишь гарниром. Основным блюдом служили интервью со звездами, истории из их жизни, обзоры фильмов и сериалов. Мы с самого начала задумывали «Теленеделю» как сетевое издание, которое будет распространяться по всей стране в виде локальных выпусков.

Стратегия, которую я написал, гласила: к 1997 году «Теленеделя» должна стать самым популярным изданием в Украине. В 1995 году «Теленеделя» начала выходить в Киеве, Запорожье и Днепропетровске. В 1996-м к ним добавились Симферополь, Одесса и Донецк. За три года мы «закрыли» все самые читающие регионы страны.

Девяностые запомнились многим как эпоха безвременья. Слабое, коррумпированное государство, разгул уличной преступности и рэкета. Нам удалось пройти через эти годы без потерь. Наше преимущество заключалось в том, что ни власти, ни криминальные структуры не понимали, чем мы занимаемся. Еще с советских времен издательская деятельность не воспринималась как источник прибыли: подумаешь, издают какую-то газету. Многие до сих пор не верят, что на медиа можно зарабатывать.

В 1994 году мы с Гунченко стали депутатами Дзержинского районного совета в Харькове. В те времена депутатская неприкосновенность распространялась даже на представительные органы самого низкого уровня. Для силовиков, промышлявших мелким рэкетом, моя депутатская «корочка» была серьезным аргументом: «Ну что же вы сразу не предупредили»…

Не представляли мы особого интереса и для криминального мира. Харьков, где начала выходить «Теленеделя», никогда не был бандитским городом — всеми делами в нем заправляла милиция. Столкнуться с бандитами пришлось, когда мы начали экспансию в Киев, Днепропетровск, Одессу, Крым.

В ситуации фактического распада государства криминальный мир взял на себя функции параллельной юстиции. Возможно, правда, слово «параллельная» тут лишнее, потому что никакой другой не было — по крайней мере, в сфере коммерческого права. Первой и часто финальной инстанцией бандитского правосудия являлась «стрелка». Сторонами такого процесса были истец, ответчик (бизнесмен, обвиняемый в неуплате долга или мошенничестве) и две вооруженные до зубов команды поддержки. Нас, к счастью, эта чаша миновала.

В каждом городе мы открывали отдельную компанию, иногда с местными партнерами. Каждое такое подразделение было само по себе слишком маленьким, чтобы им заинтересовались бандитские группировки. Взятые вместе наши региональные филиалы складывались в серьезный бизнес, но локальным группировкам было до нас не дотянуться.

Last but not least. Мы щепетильно соблюдали правила коммерческой гигиены: не участвовали в приватизации, ни у кого ничего не забирали, аккуратно платили по долгам.

В середине 1990-х в Украине складывались базовые институты Третьей республики. Осенью 1994-го с трехлетним опозданием прошла либерализация цен. В 1996-м Рада приняла новую Конституцию, предоставившую большие полномочия президенту, но сохранившую за парламентом куда больше власти, чем в соседней президентской республике — России. После введения национальной валюты удалось подавить инфляцию: в 1997 году потребительские цены выросли всего на 10 %. В результате массовой приватизации доля частного сектора в экономике выросла с 15 % в 1993-м до 55 % в 1997 году[10]. Отступила на задний план угроза сепаратизма, подогревавшегося в Крыму российскими реваншистами.

Этими успехами Украина во многом обязана своему второму президенту, Леониду Кучме. Я познакомился с ним в 1994 году, во время его президентской кампании. В Харькове за нее отвечал Владимир Гринев — профессор, доктор наук. В годы перестройки он стал одним из лидеров демократических сил в Украине, и продолжал играть эту роль в первые годы независимости. Летом 1994-го он приехал к нам в офис — убеждал, что лучшего кандидата в президенты, чем Кучма, нет и не предвидится. Аргументы, которые он приводил, я уже не помню, помню, что в тот вечер первый раз в жизни попробовал виски.

Кучму называют отцом олигархической модели. Это и так, и не так. Он не скрывал, что считает неверными рецепты, предлагавшиеся Украине западными экспертами. Вот что он писал в середине 2000-х:

«Капитализма без капиталистов, без национальной буржуазии, в том числе крупной, не бывает. Нас все 15 лет нашей независимости толкали на путь создания капитализма мелких лавочников, малого предпринимательства, капитализма без крупной национальной буржуазии. Как в Польше… Такая модель убийственна для Украины. Она убийственна даже с точки зрения украинской экономики — ее основу составляют промышленные гиганты. И что? Отдать их «дяде»? А для украинцев оставить лишь сферу обращения и пошивочные мастерские?»[11]

Кучма делал ставку на крупный украинский бизнес. Проблема была в том, что в середине 1990-х такого бизнеса просто не существовало. Отсюда — приватизация «по разнарядке»: доступ к самым лакомым кускам промышленности был ограничен узким кругом предпринимателей, которым власть могла доверять. Они-то и станут в дальнейшем украинскими олигархами.

Кучма был государственником. Он стремился находиться над схваткой, разрешая противоречия между олигархами. Он искусно лавировал между выращенными им капитанами бизнеса и не допускал доминирования даже своего зятя Виктора Пинчука.

В отличие от Януковича, второй президент не хотел быть главным олигархом. Для Кучмы крупный бизнес был лишь одним из инструментов, с помощью которых он осуществлял свою власть. Параллельно он выстраивал мощные государственные вертикали — железнодорожную монополию, милицию, налоговую службу. Эти структуры были автономными и независимыми от олигархов — по сути отдельными центрами власти.

Прошлой зимой я побывал в прикарпатском селе Гута, где в 2001 году Кучма устроил себе президентскую резиденцию. При следующем президенте там возвели огромное, напоминающее замок здание для саммитов и прочих торжественных мероприятий. Километрах в пяти от него стоит деревянный домик с одной большой комнатой и несколькими подсобными помещениями. Это сооружение — лучшая иллюстрация представлений о «роскоши» президента Кучмы.

Первую глубокую ревизию наших планов мы с партнерами провели в 1997 году. Новая стратегия была расписана до 2011 года. В этот год мне должно было исполниться 40 лет. Во многих своих аспектах этот план довольно точно описал будущее медиа-бизнеса, который стал известен как «Украинский Медиа Холдинг» (или UMH Group). В 2011 году, полагали мы, выручка компании должна превысить $200 млн, а прибыль — $50 млн. Мы оказались неплохими прогнозистами: в лучшие годы оборот UMH достигал $170 млн, а EBITDA[12] превышала $30 млн. Если бы не девальвации 1998 и 2008 годов, мы имели все шансы перевыполнить наш собственный план.