Юрий Казаков - Две ночи [Проза. Заметки. Наброски] Страница 8

В общем, неутешительная картина для меня и для моих близких, особенно матери.

Но есть и небольшая, правда, но отрадная сторона в моем существовании. Это то, что я разрешился наконец от своего годового почти писательского кризиса.

Удивительно, как влияет на творчество (я говорю о себе, конечно) неудача. В прошлом году я написал пьеску. Небольшую по размеру и скромную по таланту. Написал я ее, и пошла она, бедняга, мыкаться по редакциям. И брать не берут — и отказывать не отказывают. Так до сих пор и блуждает. Правда, пока она нашла себе пристанище в «Трудрезервиздате», и мне даже пообещали ее напечатать, но дело опять застопорилось, и, вероятно, снова возвратят. Вот это-то и отбивает охоту писать еще что-нибудь.

Итак, об отрадной стороне. Я все-таки понемногу сейчас разрешаюсь от молчания и начинаю пописывать. Пишу пьесу (одноактную) и два очерка о природе. Пишу тяжело, по многу раз исправляя написанное, но все же пишу. Природа и рассказы о ней — старая моя страстишка. Вот и сейчас закончу запись и начну снова копаться в рассказах, ворошить слова и переделывать фразы. Интересно, так ли пишут свои вещи большие писатели?

6.Х.51 г.

Наступил необычайно оживленный период в моей писательской деятельности. 2-го числа закончил одноактную пьесу, вчера — рассказ, а сегодня — еще один. По плану нужно будет до 15. X написать еще один рассказик, вернее, очерк «Просторы Родины» и публицистическую статью в «Литературную газету». Это первый очерк (статья), что я напишу, и не знаю, как мне это удастся. ...

Вот скоро три месяца, как мама живет с папой в Солге. А я тут один. Отца я вообще не вижу годами. Как плохо устроена жизнь! Вот 15.Х.51 день рождения мамы. А как я могу его отметить? Что подарить ей? Я ведь сам не работаю, и денег нема. Хоть бы сгорели эти деньги!

В Москве определенно неурядица с оркестрами. Оркестров мало. И много музыкантов, особенно из молодых, ходят без работы. А в том числе и я. Когда же это кончится? Я уж столько денег разъездил, обивая пороги различных муз. учреждений, и все без толку. Хоть специальность меняй.

Писательство же мое пока не дает ни гроша. Вот окончу все свои намеченные вещи, разнесу их по редакциям и буду ждать ответа. Хорошо, если хоть дядя Федя поможет отпечатать их на машинке. А то вообще — гроб!

А вот еще неурядица и неприятность: я так ждал отца в Москву, так хотел с ним увидеться, а теперь ему и остановиться негде. <...> Приедет ли он вообще? Мама наконец-то скоро приезжает. Как я ее заждался.

14.Х.51 г.

Сегодня снова получил отрицательные отзывы о моей пьесе. Снова и снова злоба и отчаяние охватывают меня. Ведь я отлично понимаю, что, например, будь автор этой пьесы не Юрий Казаков, <...> ее с огромным удовольствием напечатали бы. Ведь то и дело я читаю вещи гораздо более плохие, нежели моя пьеса. Но все равно я буду писать. Я чувствую, что могу написать и напишу нечто очень яркое, свежее и талантливое. Пусть мне отказывают. Пусть! Но победа будет за мной!

Я сегодня очень расстроен. В понедельник пойду устраиваться на кондитерскую фабрику и в фотохронику ТАСС. Надо же биться за жизнь, за деньги! Неужели сидеть безработному?

Задумал повесть. Нечто оригинальное. Посмотрим, как она получится! Год! Два! Буду работать над ней, а закончу ее.

22.Х.51 г.

Начал писать повесть. Интересно узнать бы, как работают над крупной формой писатели. У меня что-то плохо клеится. Черт знает как ее писать. Очень трудная штука — повесть. Много действ. лиц, и всех их нужно обрисовать, показать развитие характеров и т. д. Кроме того, нужно воплотить в повести какую-то идею. А как это сделать? Ну ладно, узнаю еще. Не все ведь сразу. Я успокаиваю себя мыслью о том, что и крупные писатели работают над повестью или романом несколько лет.

Временами же мне кажется, что я вовсе не способный к этому делу человек, и тогда наступает вялость мысли и вообще не хочется браться за перо.

Пробовал устроиться грузчиком на ф-ку «Красный Октябрь». Ничего не получилось. <...> Что же теперь делать? Ох, деньги, деньги! Деньги — это эквивалент счастья. Под счастьем в данном случае я подразумеваю удобства, хорошую одежду, обильное питание и т. д., и т. п. Хотел бы я пожить немного, не думая каждодневно: «Где взять денег на хлеб, на квартиру, на питание?» Деньги и средство их добывать — вот что пока занимает меня непрестанно.

Мать пока еще не приезжала из Солги. Безобразие!

25.Х.51 г.

Сегодня несколько часов сидел над рассказом. Пытаюсь склеить его из уже ранее написанного мной. Временами испытываю некий творческий подъем, а временами прихожу в отчаяние, что ничего не получается.

С новой пьесой «Большое дело» у меня ничего не получилось — не берут, а жаль, такие симпатичные у меня получились человеки (на мой взгляд, конечно). Вот завтра буду звонить в «Молодую гвардию» относительно этого дела. За этим же зайду в ВДНТ[ 2 ].

Откровенно сказать — хоть я и считаю это дело пропащим, однако где-то в глубине моей оптимистической души еще шевелится надежда. Совсем малюсенькая, правда, но шевелится. Что делать? Человек живет надеждами.

А матери с отцом все еще нет. С ними было бы легче и морально и материально.

17.XI.51 г.

Сегодня уехал отец в Шарью. Очень как-то тяжело от этого и пусто на сердце. Тем более под поезд, которым уезжал папа, попал какой-то парень. Раздавило его, и, наверное, насмерть. Мы услышали об этом и, страшно перепуганные, пошли смотреть, думали — не отец ли? Да, вот жил с нами папа, и мы частенько ссорились по поводу моей безработицы. А вот уехал — и грустно. Ведь я его год не увижу теперь. А может... и совсем. Очень тяжелая судьба у моего папы, очень тяжелая, и я его жалею всем сердцем, но помочь, к сожалению, не могу.

27.XI.51 г. 0 час. 30 мин.

Позавчера проводил маму. Уехала в Батуми — на край света. Очень я беспокоюсь за нее. Не случилось бы с сердцем плохо. Дело в том, что мы опаздывали на поезд и бежали как сумасшедшие. А с ее сердцем это не игрушки.

Вот и опять я остался один. Из ВДНТ получил пьесу на доработку и даже с весьма положительной рецензией. Зато из «Молодой гвардии» так ответили, что ужас. Сейчас работаю над пьесой.

11.ХI.1952 г.

...Со времени последней моей записи прошло несколько месяцев. Прошло лето. Прошла осень... И вот стучится уже в сердце зима.

Погода нынче стоит плохая, т. е. самая обыкновенная ноябрьская погода: дождь, снег, слякоть, туман... Я все это время пользуюсь всеми жизненными благами, т. е. работаю в оркестре, получаю башли[ 3 ] и постепенно разочаровываюсь во всем понемногу. И в первую очередь — в себе. Опубликована первая моя пьеса. Дало ли мне это радость? Так... чуть-чуть... совсем немного.

Все лето пришлось играть мне на танцверанде. До чего же осточертели мне все эти танцы! И я сейчас одному рад — тому, что не слышу более всех этих па-де-грасов и прочих «па-де...».

Во всей моей идиллистической обстановке, наверное, наступит скоро перелом. Дело в том, что меня увольняют — и я снова остаюсь безработным. Но теперь это долго продолжаться не будет, т. к. я надеюсь найти работу на периферии. Так что даже такая резкая перемена в моей жизни не вызывает теперь во мне беспокойства. В общем, все должно решиться 15 ноября. Посмотрим...

20 ноября 1952 г.

Решилось! Я — уволен. И снова я вольная птица без гроша в кармане и с ужасной скукой в душе. Уманский пока хлопочет (или уверяет меня, что хлопочет), не знаю, что выйдет из этого, но пожалуй, ничего не выйдет. Придется сматывать удочки из благословенной богом Москвы и искать пристанища где-нибудь подалее. Был я в Комит. по дел. искусств. Там определенного ничего не сказали. Но был слушок, что нужны-де контрабасисты в Улан-Удэ. Вот это я понимаю, места, что называется, не столь отдаленные.

Странно, но я берусь за эту тетрадь тогда, когда мне туговато приходится.

3 января 1953 г.

...Скоро два месяца, как я без работы. И временами дохожу до страшного отчаяния и зверской тоски... Скоро должен прийти ответ из Свердловска, из театра оперы и балета, и если условия там будут мало-мальски подходящие, я не задумываясь поеду.

...Окончил недавно рассказ об Америке, о неграх. Кончаю рассказ об измене (любовной). Пишу рассказ о слепом музыканте. На очереди стоит переделка старого моего рассказа о ребятах и доканчивание еще двух рассказов о природе. Ну, а в будущем — Лит. институт. Я очень стремлюсь попасть туда, так как там можно многое узнать о литературе, о творчестве, кроме того, там — «среда». Именно та литературная, пишущая среда, от которой я сейчас совершенно оторван. Сейчас же настроение пакостное... Со старинным другом своим поругался и разошелся, наверное, навсегда. Конечно, обидно это, но, видно, такова уж жизнь, постоянного — нет.

16 января 1953 г.

Почти четыре года прошло с тех пор, как я начал эту тетрадь... Еще в 49 г. я мечтал о литературе, хотел быть писателем. Сегодня то же самое. Но дела мои становятся хуже... Омерзительно чувствовать себя все на том же уровне знаний и возможностей. Временами мне нравятся мои творения, временами же я теряю всякие надежды на какой-нибудь хоть мельчайший успех на поприще литературы. Отчего это происходит? На мой взгляд, по двум причинам. Во-первых, конечно, все мои творения (многие, большинство в набросках) далеко не прекрасны, если не сказать более. Ну, а так как у меня все же есть какое-то критическое чутье и способность к самоанализу, то и получается так, как будто я просыпаюсь вдруг и с ужасом и тоской убеждаюсь в несовершенстве своих начинаний. Вторая причина — это недоступность, недосягаемость редакций. Еще бы! Ведь ни одной моей вещи до сих пор не напечатано, если не считать пьески. В этом даже иногда начинаешь подозревать какой-то злой рок... Откровенно говоря, давно нужно было бросить это занятие. Но если бросить, то что же остается? Музыка? Я до сих пор все без работы... Как все противно! Не писать я уже не могу. Пусть неудачны все мои произведения, пусть каждый раз отказывают мне в редакциях, я снова и снова буду браться за перо! Может быть, время вылечит меня от этой болезни. Пока же передо мной стоит основная задача: знание! Знания мне нужны, как столяру рубанок, их у меня, скажу откровенно, маловато. А сейчас мне предстоит окончить четыре рассказа. И две пьесы. Рассказы о спорте в мире капитала, в мире наживы, о сборщике подписей в Америке, о подвиге (слепой) и о любви. Пьесы: о бюрократе-подхалиме Култышкине и о сборщике подписей (вариант рассказа). Рассказ мой о полисмене все не печатают. Он мне уже не нравится, и я взял бы его из редакции, если б не нужда в деньгах и в напечатании.