Литературная Газета - Литературная Газета 6558 ( № 27 2016) Страница 8

– Вы сами какой переводчик?

– Есть, конечно, переводы свободные, но третий вид перевода по Новалису для меня главный, потому что я перевожу не отдельные слова и не отдельные строки, я перевожу все стихотворение и поэму. Мой переводческий метод заключается в том, чтобы вобрать произведение в себя. Для этого надо хорошо знать язык, до мелочей, на какое-то время приостановить работу, и чтобы оно потом, уже как мое произведение, проявлялось в русской стихии. Поэтому я часто говорю, что не перевел ничего такого, что я сам бы не написал. Это требует, конечно, знания языка, потому что где-то здесь, в глубинах, языки все соприкасаются. Вот здесь начинается перевод, который и до оригинала, и до моего перевода, который коренится в той таинственной стихии языка, с которой я работаю. Вообще, я полагаю, что есть два вида перевода: перевод-подражан wbr /wbr ие и перевод-постижен wbr /wbr ие. Я стремлюсь к тому, чтобы мои были переводами постижения. Тут еще одна важная деталь – нужно передавать оригинал, а в оригинале главное – оригинальность. Перевод поэтому должен читаться как оригинал, а не как перевод. Если в нем не передана оригинальность, то не передано то главное, ради чего оригинал существует.

– У кого из великих учились науке перевода?

– Я считаю, что принадлежу к русской школе поэтического перевода, и в этом смысле я бы назвал Жуковского и Бунина.

– Иван Алексеевич переводил с английского; вы тоже брались за авторов, пишущих на языке Шекспира. Но давайте поговорим о нём самом. До сих пор не утихают споры вокруг личности великого поэта…

– Вы знаете, я смотрю на этот вопрос не так, как на него смотрит обычное литературоведени wbr /wbr е. Поэт – герой своих произведений, и о поэте мы можем судить по тем произведениям, которые он написал. Все остальные – так называемые биографические – домыслы могут иметь свой интерес, но это литература, которая не относится к нему по-настоящему. В поэзии присутствует автор произведений, который является их героем. Что-то подобное было у Ролана Барта, когда он говорил о смерти автора, но это неудачно сформулировано. Это не смерть автора, но его воскресение.

– О вашей работе над сонетами Шекспира…

– Для меня главное в сонетах Шекспира то, что это не собрание отдельных стихо­творений, это роман. Высказываются разные гипотезы, что это чуть ли не случайное собрание сонетов – меня это не убеждает. Как бы то ни было, в результате получился роман, в результате таинственных творческих судеб. Это роман о судьбе двух друзей, которых разобщает некая дама, которую неправильно называют «смуглая леди», так как она «тёмная леди». Они оба в неё влюбляются, она не соединяется ни с одним из них, но их разобщает. В конечном счёте, прообразом этого является алхимическая реакция: когда два элемента могли бы образовать философский камень, бывает стадия почернения. Вот эта стадия почернения – тёмная леди, которая не дала им соединиться, и в этом смысле это ещё одна трагедия Шекспира. Сонет здесь не отдельное стихотворение, а строфа романа, отдалённо предвосхищающая онегинскую строфу, о которой говорят, что это модификация сонета.

– Вы взялись за сонеты, которые известны у нас в переводах Самуила Маршака. Что вы можете сказать о своём знаменитом предшественнике?

– Я всегда с осторожностью и с уважением говорю о других переводах. Разные переводы в конце концов выделяют достоинства того перевода, у которого эти достоинства есть. Что касается Маршака, то это явление нашей поэтической культуры 40-х годов. Позволю себе дерзкое утверждение, что к Шекспиру они большого отношения не имеют. Это лирика 40-х, местами напоминающая мне Степана Щипачёва – «Любовью дорожить умейте». Это не упрёк, по тем временам даже достоинство, но я не советую судить о Шекспире по таким переводам, хотя призываю при этом сохранить уважение к Маршаку и сам ценю поэтические достоинства этих произведений.

– А знаменитые пьесы? Вы занимаетесь драматургией Шекспира?

– Вы знаете, никогда не переводил. Но я перевожу сейчас поэму Артура Брука «Трагическая история Ромеуса и Джулиетт», которая легла в основу трагедии Шекспира. Кроме того, я всё время размышляю над творчеством Шекспира в аналитическом плане. Здесь меня в особенности интересует его «Буря», где концепция такова: реальная действительность дана из того же материала, что и сны. Кроме того, у меня есть эссе «Время в поэзии Шекспира» и предпосланное моему переводу сонетов большое эссе… вернее, отчасти, своего рода, это даже эссеистический роман, который так и называется – «Роман Шекспира».

– Что значит для вас Джонатан Свифт?

– Он был замечательным поэтом…

– Вы перевели «Дневник для Стеллы»?

– «Дневник для Стеллы» перевёл искусствовед и историк английской литературы. Айзик Ингер, я перевёл только поэтические фрагменты. Кстати сказать, мне ошибочно приписан один прозаический фрагмент – пользуясь случаем, подчеркну, что прозу из этого цикла я не переводил вообще. Прошу непременно упомянуть, что всю прозу там переводил Айзик Геннадьевич. Но я переводил стихи Свифта для Стеллы, которые он писал для знаменательных дат. Это женщина, с которой он был связан странными узами – это долгая и сложная тема, о двух женщинах, которые были в его жизни. Я перевёл замечательную поэму «Каденус и Ванесса», посвящённую другой женщине, имеющей основания претендовать на то, что она была его возлюбленной, но ни то, ни другое не доказано. Повторю, что из «Дневника…» я переводил только стихи, и эта работа доставила мне большую радость. А что касается «Каденуса и Ванессы», я вообще считаю, что это один из моих лучших переводов.

– Из итальянцев вы кем интересуетесь?

– Главной своей работой с итальянского я считаю перевод поэмы Петрарки «Триумфы». Там содержится концепция истории, новейшая, эта поэзия стоит у истоков новой поэзии вообще, не говоря уже о тончайших нюансах любовной истории с Лаурой, в чём-то эти отношения напоминают последнее объяснение Онегина и Татьяны. Не исключаю даже некоторые переклички Пушкина с Петраркой. Когда я перевёл «Триумф смерти», где мёртвая Лаура сообщает Петрарке, что всю жизнь его любила, я думал, что после этого вообще переводить больше ничего не буду, но, как видите, ошибался.

– Кого вы сейчас переводите?

– Я перевожу сейчас Стефана Георге, и надеюсь сейчас закончить Артура Брука. Кроме того, очень важная работа – это первая книга поэмы Эдмунда Спенсера, «Фэйри Квин» – «Королева фей». Первую книгу я перевёл. Теперь передо мной стоит сложная задача: написать комментарий к ней. Это, в общем, необходимо мне сделать. Это огромная поэма. Я рад, что мне удалось перевести хотя бы первую книгу о святости.

– Мы с вами говорили о Рембо – вы перевели «Гласные», а ещё кого-то из французских авторов переводили?

– Я переводил много Виктора Гюго, значительная часть этих переводов не опубликована. Не состоялось то издание «Художественной литературы», где они должны были появиться. Я никогда не переводил специально для какого-то издания. Это издание давало мне возможность их опубликовать. К сожалению, у нас до сих пор не знают Виктора Гюго – великого поэта, равнозначного для французов Пушкину. Дело в том, что Гюго написал огромную книгу стихов «Легенда веков». Некоторые стихи оттуда я перевёл, и моей целью и задачей является их опубликование. Кроме того, я хотел бы ещё перевести некоторые стихи Шарля Бодлера.

– Некоторые… А какие уже переведены? И почему – вот Виктор Гюго, и затем неожиданно – Бодлер, который нам известен, как один из «проклятых поэтов»?

– Но Рембо тоже один из «проклятых поэтов»…

– Так мы к Рембо сейчас ещё раз и вернёмся. То есть романтик Гюго, и тут же у вас интерес к «проклятым поэтам», конкретно вот к Шарлю Бодлеру. Кем «Цветы зла» на русский переведены?

– Они были много раз переведены.

– Какой вы считаете каноническим?

– Я бы выбрал перевод Эллиса.

– А чем вам интересен Бодлер?

– Бодлер открывает вообще эпоху современной поэзии. Он открыл действительно современность, о чем он интересно писал в своем эссе “Художник современной жизни”, где он выдал понятие «ля модерните». Его надо понимать именно как «современность». Потому что романтики были во многом устремлены именно в прошлое. Он раскрыл поэзию именно современной жизни, и он раскрыл «современное» в прошлых эпохах, в том числе в античности.

– Сейчас я возвращаюсь к Артюру Рембо. Еще один из плеяды «проклятых поэтов». Рано прозвучавший, невероятно успешный и внезапно оставивший поэзию, сделавшийся коммерсантом. Расскажите про ваши переводы Рембо. Чем он вам интересен?

– Рембо интересен для меня чувством поэтического слова и даже звука. В этом смысле, мой интерес к нему сосредоточиваетс wbr /wbr я в переводе сонета «Гласные», который проецируется и на другие переводы, например, на стихотворение «Воспоминание» – «Ля Мемуар».