Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6495 ( № 8 2015) Страница 8

На шарике найдёшь теперь

Немало мест, где шаг вперёд,

Необязательно пятьсот

Шагов назад, где, говорят,

Не всё всегда наоборот…

Где не всегда затычку в рот…

Интерес наблюдателей вполне понятен. Ещё бы: министр экономического развития выступает с антироссийскими декларациями! Однако реплики такого свойства из уст Улюкаева звучат регулярно:

Смотри: родное пепелище.

Отсюда попросту убёг

Любой, кто не хотел быть нищим

Рванул отсюда со всех ног.

ЭТО КТО ПОД «ЗНАМЕНЕМ»?

Я из вселенной Гутенберга.

А. Улюкаев

Заявление насчёт Гутенберга, на мой взгляд, несколько самонадеянное. Ведь тропинка в макрокосм печатного слова у Алексея Валентиновича по сю пору единственная – журнал «Знамя». Сколько могу судить, редакционная политика там достаточно свое­образна: качество текста вторично, первичны политические взгляды автора (предпочтительны либеральные). Достаточно вспомнить двух лауреатов знаменской премии: В. Бенигсена и – тьфу-тьфу, чур меня! – С. Самсонова. Само собой, министр, он же наперсник Гайдара, проходит здесь под грифом VIP.

Знаменский главред С. Чупринин, определяя графоманию, констатировал: «Стихи графа Хвостова и даже капитана Лебядкина не только не так уж плохи, но и могут рассматриваться как отправная точка для художественных инноваций» («Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям»).

Такая точка зрения по нынешним временам вполне закономерна. Философ А. Носиков в «Апокалипсисе ноосферы» писал: в нашу эпоху тезисы и антитезисы бытия синтезируются. Не берусь судить о ноосфере, но в словосфере подобное единство противоположностей тождественно апокалипсису. А потому в любой подшивке «Знамени» графо… извините, художественных инноваций не то что на словарную статью – на целый справочник хватит. С Улюкаевым на почётном месте.

VOX POPULI

Любезен, не любезен ли народу…

А. Улюкаев

Допускаю, что могу быть необъективен. Потому охотно предоставлю слово экспертам из поэтического цеха. Не так давно столичный издатель Е. Степанов устроил на своей фейсбучной странице обсуждение улюкаевской лирики. Растроганные стихотворцы горевали и плакали откровенно, – то вместе, то поврозь, а то попеременно.

А. Нестеров: «Как нужно не уважать читателей журнала, а главное – себя, издателей, чтобы публиковать такую чушь…»

Н. Кондакова: «Обыкновенный графоман Улюкаев и обыкновенные игры журнала, готового лечь под любого, кто даст денежек на премии и фуршеты. Стыдоба».

Е. Степанов: «Самое страшное в том, что бездарность может не только опубликоваться. Но и получить положительные отзывы. Скоро и литературные премии начнёт получать. Вот что такое – современный литературный процесс».

(Подробнее: http://www.reading-hall.ru/publication.php?id=7158).

АПОЛОГИЯ МАРКСА

Ставь точку. Избавляйся от эмоций.

А. Улюкаев

Я вот думаю: а и напрасно же копья ломаем. Ведь происходящее более чем естественно – вполне по Марксу, безвинно сданному в архив. Закон соответствия базиса и надстройки работает безотказно. Мы без зазрения совести именуем нефтяную трубу экономикой. И потому «вклеймённую сковороду» можно считать поэзией с полным на то основанием. В чём и подписуюсь.

Теги: литературный процесс , критика

Гамлет сердца

Именно так современники называли Всеволода Гаршина (1855-1888). Будучи с детства крайне ранимым и впечатлительным, он так и не смог приспособиться к миру, запастись терпением и равнодушием, поэтому любую житейскую невзгоду или личную неудачу воспринимал как трагедию. Первым серьёзным потрясением для него стал разрыв родителей; юному Севе приходилось жить то с матерью, то с отцом, пока те выясняли отношения в различных инстанциях. Спасение он находил в книгах, которые читал день и ночь. Пробовал и сочинять, но до серьёзного писательства было ещё далеко.

Другим потрясением стала война за освобождение балканских славян. В письмах той поры он был предельно откровенен: "Соединение химического и физического обществ интересует меня гораздо меньше, чем то, что турки перерезали 30 тысяч безоружных стариков, женщин и ребят. Плевать я хотел на все ваши общества, если они всякими научными теориями никогда не уменьшат вероятности совершения подобных вещей..." Бросив учёбу в Горном институте, Гаршин отправился добровольцем на войну. Был ранен, получил офицерский чин. Трудно представить, чтобы сегодня какой-нибудь начинающий автор отправился воевать, допустим, за Новороссию – он скорее будет сидеть в Фейсбуке, прилежно писать комплиментарные реплики мэтрам и рассылать свои тексты по редакциям. А вот у Гаршина не было выбора. Он просто не мог иначе.

Итогом его военных впечатлений стали рассказы «Четыре дня» (написанный в госпитале после ранения), «Очень коротенький роман», «Трус», «Из воспоминаний рядового Иванова». К молодому писателю пришла слава, его приглашали в модные салоны, а журналы предлагали ему опубликоваться на выгодных условиях. Сам Салтыков-Щедрин взял его под опеку. Располагала к себе и внешность Гаршина – так, он позировал Илье Репину для картин «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» и «Не ждали». Казалось бы, карьера состоялась, нужно просто не сходить с выбранного пути, писать, печататься, получать гонорары... Но острое восприятие несовершенства мира и нервозность выливались в тяжёлые депрессии, а следом начинались длительные приступы душевной болезни, что перечёркивало все достижения. Сам он прекрасно понимал, что обречён, и скрупулёзно описал состояние помутнения рассудка в страшном рассказе «Красный цветок».

Родные и друзья делали всё возможное для его излечения – нанимали лучших докторов, помещали пациента в престижные клиники, подыскивали ему «не пыльную» работу, чтобы у него оставалось время на творчество. И в какой-то степени именно этим людям мы должны быть благодарны за то, что писатель освобождался от болезни и продолжал работать, создавая всё новые и новые произведения. Не очень просвещённому современному читателю Гаршин известен разве что как автор «Лягушки-путешественницы», а ведь он был основателем психологического рассказа. Во всяком случае, именно под его пером окончательно оформился данный жанр.

Жизнь интересовала его во всех ракурсах. В рассказе «Надежда Николаевна» поднимается тема «падшей женщины», впоследствии развитая Чеховым, Куприным и др. Рассказ «Художники» повествует о сложном выборе живописца между лёгким успехом и серьёзным искусством. Гаршин, кстати, и сам недурно рисовал, а также выступал в роли критика живописи, посещая выставки и водя дружбу с художниками. Но болезнь оказалась сильнее всех планов и стремлений – в возрасте 33 лет он бросился в лестничный пролёт с четвёртого этажа... Чехов посвятил ему рассказ «Припадок», набросав душевно-психологический портрет покойного. Впрочем, если говорить о Гаршине, то лучше почитать его самого, ведь он написал о себе куда подробнее.

Теги: Всеволод Гаршин

Помехи информации

Фото: АМ

Я часто злюсь, читая литературные журналы. Вот пример: открываю девятый номер "Октября" за 2014 год и вижу очередную подборку Анатолия Наймана. В подборке - стихотворение «Письма Платонова»; это стихотворение посвящено Андрею Платонову; по мнению Наймана, Платонов в письмах к возлюбленной Маше изъяснялся так: погубишь ты нашу двулюбость и хахаль твой – чмо». Я взбесился, прочитав это. Дело даже не в том, что Андрей Платонов не мог так писать, потому что слово «чмо» появилось лишь в 80-е годы – в Советской армии. Дело в том, что лучшему стилисту ХХ века, виртуозу русского слова, волею Наймана приписана косноязычная казарменная гадость.

Так злиться мне доводилось часто: из пятидесяти четырёх обзоров московских литературных журналов, написанных мной для уфимского журнала «Бельские просторы», имя Анатолия Наймана пришлось упоминать в пятнадцати текстах. В «Журнальном зале Русского журнала» у Наймана – сто три публикации (у нобелиата Бродского – лишь пятьдесят публикаций: вдвое меньше). В чём причина этого? В супердостоинствах творчества Наймана? Их нет: содержательные достоинства нынешней поэзии и прозы Анатолия Наймана равны нулю, а по части формы (даже в плане грамотности) они – вовсе минусовые. В хорошей репутации? И её нет!

Определённая логика тут имеется; я называю её «логика домработницы Раневской». Замечательной актрисе Фаине Раневской был положен спецпаёк; отказаться от него она не могла, но и кушать пайковые сыры и колбасы тоже не могла – по состоянию здоровья. Близких родственников у неё не было, каждый день принимать гостей или ходить в гости невозможно; пришлось отдавать паёк домработнице – деревенской бабе; через год домработница откормилась так, что её щёки стали «свисать до плеч». Вот и Анатолий Найман пару десятилетий исправно «забирает паёк Ахматовой и Бродского».