Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6444 ( № 51-52 2013) Страница 8

Мальчик, живущий между Лондоном и Москвой, берёзы видит, разве что подлетая к Шереметьеву, да и те согбенные после ледяного дождя. Он никогда не испытает тоски по русской берёзке. Ему нет дела до исчезающих ландышей и до умирающего леса, нашего русского леса – разворованного, загаженного, больного смертельной заразой, да ещё шелкопрядом, короедом. Больно нужно знать этому полу-иноземцу, какой царь был после Алексея Михайловича, и в каком возрасте взошёл на престол государь Иван Антонович.

Разве можно всерьёз говорить о патриотизме, о любви к родной земле, если лес хуже мусорного ящика – уничтожены институты лесного хозяйства, к реке не подойти – железные заборы (разумеется, незаконные). Озёра – частные владения. К слову, знаменитое Соль-Илецкое озеро уже за двумя решётками. Вход разовый – 200 рублей. Великая русская река Волга стала для большинства народа недосягаемой. Билеты на поезда дорогие, гостиницы берут сумасшедшие деньги за одну ночь. Пароходы – для богатых кутежей.

Волга – не про нас. Ладно, потерпим. Детству и малая речка – драгоценность. Вот только все малые реки России загажены. Светлого Унгара, бегущего по золотому песку, - реки моего детства – нынешние ребята лишены. Ряска пожрала красоту земли. Такое творится в Оренбуржье, на Рязанщине, в Подмосковье, по всей земле нашей. Исключением Белгородчина, да Башкирия с Татарией.

Мы до сих пор с особым чувством поём: «Русское поле! О, русское поле!». А где оно? На Кубани? В сердце нашей земли поля и угодья поросли кустарниками. Изумрудные зеленя, море хлебов, сияющая золотом стерня – всё, что было для нас Россией, торжеством труда – для нынешних ребят неведомое.

Ни леса, ни поля, ни реки. И страны не видели.

Это в Советском Союзе, при нищенской, как теперь говорят, зарплате, учителя везли свои классы с Урала, из Сибири, из Средней Азии – в Михайловское к Пушкину, в Ясную Поляну ко Льву Толстому, в Ленинград – в Эрмитаж, на Владимирскую горку и к Святой Софии – в Киев, на Мэрцишор – в Молдавию, в Прибалтику, к дивным памятникам Самарканда, и даже на далёкий Байкал.

В наши дни путешествующих тоже немало. Те, кто с деньгами, возят детей на пляжи Турции, Египта, Греции. Ездят в Европу, в Таиланд.

Тоже воспитание, но не любви к Пушкину, к Есенину, к Толстому, а к деньгам, к собственной избранности.

А вот с небом трагедия одинаковая и для нищих, и для очень богатых. Жители Москвы видят звёзды разве что Кремлёвские. И этак во всех больших городах. Наши дети вырастают без звёздного неба, без восходов и закатов. Это, конечно, тоже русские люди, но убеждён: душою они убогие, по сравнению с мальчиками и девочками, живущими в оставшихся на Русской земле сёлах.

Думе пора бы принять закон о праве человека на небо, на звёзды. Надо хоть на час-другой гасить световое безумие городов. Сегодня за пятьдесят километров от Москвы небо ночью красное. Но скорее всего, для того, чтобы перестать быть заложниками цивилизации, понадобится воля всего народа.

2.

Человека творит уклад жизни, язык, вера и мечты.

Мечта – это не маниловщина. Это тоже вера, но в себя, потому что ты – русский, потому что за тебя стоит на небесах рать, защитившая православный народ от хазар и псов-рыцарей, пращуры, претерпевшие ярмо Золотой Орды, витязи Куликова поля, солдаты Бородина, мученики бесовства революции, весь народ Советского Союза – мужчины, женщины, юноши, девушки, мальчики и девочки – вставшие против Гитлера – тьмы Европы, а потом создавшие мощь, противостоящую тьме Америки.

Всё это в генах русского человека, но чувство единения с князем Владимиром и с княгиней Ольгой, с Ильёй Муромцем и Микулой Селяниновичем, с Коловратом, с Иваном Сусаниным, с Василисой Прекрасной и с дураком Иваном – необходимо пробудить в самом раннем возрасте.

Развитое историческое мышление, осознание себя сыном или дочерью своего народа зарождается в младенчестве. Без мифологической основы, без сказки, без народных мелодий вырастут руки, ноги, голова, но сердце будет пусто.

Американизм, насаждаемый нашим телевидением вот уже двадцать лет, много чего добился. Русские дети русских сказок не знают. Самое прискорбное – не любят. Предпочитают Василисе Прекрасной, Премудрой - человека-паука. Да ведь сказка и недоступна нынешним детям. Роскошные книги тиражами в тысячу, в три тысячи, нашей провинции, где зарплаты по пяти - десяти тысяч рублей – не по карману.

Мультики иноземные, а наши, даже без особых безобразий, обезьянничают под Америку. Добрыня Никитич с головкой в детский кулачок.

Среди книжной продукции множество глумливых пересказов. Один детский поэт снабдил сказку о Василисе Прекрасной сносками, чудо превратил в хохмы, поиздевался над волшебством.

А ведь что такое сказка? Это образное освоение мира, ступень к эпосу, к былине. С Ильёй Муромцем, с Микулой Селяниновичем да с Василисой Прекрасной в сердце, с Пушкиным да с Гоголем, фокусничанья историков уже не очень-то страшны. А если сердце пусто – беда.

Мне очень повезло. Я пошёл в школу в феврале. В деревенскую школу. До этого в лесу жили. У деревенской школы свои порядки. 1-ый класс сидел в одном помещении с 3-им. В третьем классе в 1944-ом году была история.

Какие удивительные имена приходили ко мне на уроках: князь Рюрик, Трувор, Гостомысл. Ранила страшная участь князя Игоря, древляне поступили жестоко, но ведь наказали князя за чрезмерную жадность. Беспощадная мудрая Ольга. Щит князя Олега на вратах Цареграда. Русь. И Русь – это мы! Это – я.

История стала моей жизнью уже в первом классе. Такие, как я, воспринимают измывательства господина Фоменко, кормящегося грантами из Америки, над нашими царями и над нашим народом именно, как измывательства.

3.

Я из детей войны. Война вырастила из нас поколение победителей. Революционер Иосиф Сталин, будучи Верховным главнокомандующим, осознал великую живучесть русского народа, его устремлённость к простым истинам и целям: быть совестью своего времени, быть спасителями порабощённых. На самом деле, это же идеалы святости. И вождь пролетариев начал возвращать русскому народу – по извечной сути своей крестьянину – отнятое революцией, антирусской по сокровенным задачам. Вернул России её полководцев и героев. Вернул патриарха, заодно разогнав обновленцев. Вернул Троице-Сергиеву Лавру.

В 20-х – 30-х годах в нашей стране со школой творилось то же самое, что творится сегодня. Американская педология уничтожала русскую самобытность, русский дар к учению, русскую природную мудрость. Моя мама закончила девятилетку. Их обучали бригадным методом. Один из группы решал задачи, другая писала сочинения, мама рисовала. Остальные не решали, не писали, не рисовали, но получали оценки, заработанные лучшими.

Разговаривать с мамой на исторические темы было бессмысленно. А вот тётя, закончившая два класса церковно-приходской школы, знала и царей, и все битвы.

Сталин, заботясь об образовании, вернул в школу гимназию. Мы получили историю с датами жизни великих князей, царей, императоров, историю их деяний, побед и позора.

Щеголяя друг перед другом знаниями, мы спрашивали, в каком году был Соляной бунт, в каком Медный, и какой царь укоротил русский кафтан под стать польскому.

Сегодня интеллектуалов спрашивают, кто победил в Великой Отечественной Войне: американцы, русские, немцы? Не в США задают столь идиотский вопрос, как это бывало 20 лет назад, а у нас в России.

Выступая в интернате перед старшими классами, я спросил, кого они знают из маршалов Советского Союза. Ответили: Жуков и Василий Тёркин.

Но не история, а русская и советская литература были главными предметами школы моего времени. Из нас растили наследников всего великого и талантливого, что есть в наших предках. Это лучшее мы открывали в себе, мы растили в себе русскую душу.

В 9-м классе у нас был такой учебник литературы, что по нему мои однокурсницы сдавали в Пединституте экзамены профессорам. Моя школа сталинской эпохи не только учила, но и воспитывала.

Мы получили на старшей ступени гимнастику, лёгкую атлетику, волейбол, баскетбол, бег на лыжах, и что очень важно – балы. Лучший мой костюм того времени – лыжный. Но надо было пересечь зал, подойти к даме, поклониться, пригласить на вальс. Мы танцевали фокстрот и танго, но могли польку, полонез, падеграс, падекатр и даже мазурку. Позже, чтобы потанцевать мазурку, ездили в Москву, в Парк Горького. Там мазурку танцевали. Между прочим, танцевать мы научились в пионерских лагерях.

От Орехово-Зуева до Москвы ехать было три часа на поезде. Но нас возили в Большой театр и в его филиал на оперу и балет. Мы бывали во МХАТе и в Малом.

МХАТ и Малый театр привозили свои спектакли в рабочий город Орехово-Зуево. Во Дворце Текстильщиков я видел трагика Мордвинова, слушал Русланову и Флиера.

И, конечно, мы бывали в Третьяковке.