Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6382 ( № 35 2012) Страница 8

Ранее Гандлевский сотворил "Трепанацию черепа", за которую был неукоснительно премирован и которая написана в том же самом жанре. Но не все, ох, не все "тайны ремесла" раскрыл мэтр за один подход! Правда, всего 160 страничек остались за кадром "Трепанации". Но что тут началось! Журнал "Знамя" незамедлительно опубликовал. Издательство Corpus безотлагательно выдало. Рецензии и презентации так и посыпались. Одно слово - мэтр! Да ещё на обложке выведен диагноз П. Вайля: "[?]ощущение новизны - непреходящее". Правда, в тексте раскрываются тесные и длительные отношения с диагностом, который "скрасил" 20 лет страдальческой жизни "пациента". Да и трудно вообразить, что, например, Пушкин поставил бы на переплётную крышку одной из 37 своих прижизненных книг слова Жуковского о "победителе-ученике". Может, объясняется такая скромность тем, что у Пушкина не было проблем с продажами "Онегина", хотя издавать роман отдельными главами - это была та ещё коммерческая авантюра!

Как бы то ни было, замирая от пиетета, приступаем к чтению: "Вообще, на моей памяти, пили - и серьёзно - все: обшарпанная богема, рабочие сцены, экспедиционные рабочие, научные сотрудники музеев, столичных и провинциальных[?] С кем бы я ни знался, помню чёрное пьянство, при своём, само собой, участии[?]" Позвольте! Но в "Трепанации" это прискорбное и столь ошеломляющее обстоятельство уже было обрисовано во всех доступных аскетическому слогу Гандлевского-прозаика красках! Но "змея сердечных угрызений" не перестала терзать мемуариста, и практически весь второй опыт посвящён той же национальной проблеме, за которую одних по настоянию жён кодируют, а другим вручают национальные премии. Единственное откровение (оно же диалектическое противоречие), вычитываемое из "Былого" без дум, связано как раз таки с национальным самоопределением.

Этому, как выяснилось, больному для столь увенчанного автора вопросу посвящено, конечно, меньше страниц, чем сладостным воспоминаниям о выпивках. Но и того, что есть, поклонникам Гандлевского хватит для глубочайшего сопереживания. Итак, с чуть поутихнувшим, но всё же почтением цитируем: "[?]будучи полукровкой, а по еврейскому закону - русским, я жил и воспитывался в почти исключительно еврейской семье и среде[?] [?]никаких иных интеллигентов, кроме еврейских[?] я тогда не встречал. Впрочем, и семья, и родительские друзья-знакомые были людьми вполне - и сознательно -  ассимилированными. Интерес к собственному еврейству, разговоры на эту тему считались дурным местечковым тоном и вообще дикостью"; "В отрочестве я совершил, помимо прорвы обычных подростковых грехов, два по-взрослому шкурных поступка: стал русским по паспорту и вступил в комсомол".

В постановлении Совета Министров СССР о паспортной системе от

1974 года говорится: "Запись о национальности в паспорте производится соответственно национальности родителей. Если родители принадлежат к разным национальностям, то при выдаче впервые паспорта национальность записывается по национальности отца или матери в зависимости от желания получателя паспорта". Но практика в России часто не совпадает с законом. И чиновники автоматически вписывали 16-летнему гражданину, в том случае если у родителей были разные национальности, национальность отца. Это общеизвестно.

Русский даже "по еврейскому закону" поэт, пишущий на русском языке "с непреходящим ощущением новизны", выбрав национальность матери, считает собственную паспортную принадлежность к русским "шкурным поступком"? Занимательная этнография! Страдая от своего юношеского греха, после смерти матери Гандлевский пошёл ещё дальше - принял крещение в православной церкви. Из этого, надо сказать, тоже ничего путного не вышло, и православным наш мемуарист стал примерно таким же, как и русским, - с большой оглядкой на Линор Горалик.

Сухой остаток от прочтения "бездумных" воспоминаний можно было бы резюмировать как "разочарование". Но разочаровываются обычно в том, чем прежде были очарованы. Здесь не тот случай. Благополучная, не омрачённая никакими потрясениями, за исключением постоянного поиска приключений, жизнь. Первая книжка вышла поздновато? Но зато тиражом 10 000 экземпляров. И включала, собственно, всё написанное Гандлевским к тому моменту.

Можно было бы пожелать Сергею Марковичу, пока не поздно, поменять паспорт и вероисповедание, дабы унять рвущееся на части сердце. Но не нуждается он ни в чьих советах, ибо его раздвоенность и неопределённость и издателей, и биографа, и участников "Марша несогласных", и, главное, самого Гандлевского совершенно устраивают. В конце концов интеллигентный человек должен быть хоть с чем-то не согласен - при такой-то ломовой успешности! "По мере приближения к настоящему времени годы мелькают и мельтешат, как "вёрсты полосаты", факты отказываются выстраиваться в рост по значимости, а память страдает "дальнозоркостью" и, щурясь, вглядывается в плохую видимость недавних событий. Значит, пора закругляться".

Карина БУЛЫГИНА

Сергей Гандлевский. Бездумное былое . - М.: Астрель, Corpus, 2012. - 160 с. - 3000 экз.

«Простые звуки родины моей»

«Простые звуки родины моей»

Юбиляция

Ольга Фокина опубликовала первое стихотворение в 1952 году в газете "Новый Север" Верхнетоемского района, где и родилась. По сей день живёт в Вологде. Потом было много книг - более 30. В предисловии к первому сборнику Фокиной выдающийся мастер слова Борис Шергин выделил изначальное свойство её лирики - "любовь к матери земле". На стихи поэтессы написано около сотни песен - её близкая к фольклору поэзия завораживает мелодичностью, за кажущейся простотой формы всегда прячется большое философское содержание. К юбилею поэта можно было бы сказать много слов. Но мы решили поздравить Ольгу Александровну особым образом - воспроизвести давнюю газетную рецензию земляка, Николая Рубцова, на книгу "Реченька". Ведь Фокина недаром носит имя лауреата Всероссийской премии "Звезда полей" имени Н. Рубцова.

"Поэтами не являются те авторы, которые создают в стихах абстрактные понятия или образы прекрасного. Поэты - носители и выразители поэзии, существующей в самой жизни - в чувствах, мыслях, настроениях людей, в картинах природы и быта. Достаточно порой просто хорошо чувствовать и понимать поэзию (коротко говоря, прекрасное) в сложных явлениях жизни, в сложном поведении людей, чтобы определить поэта, встретившись с ним и ещё не зная его стихов. Конечно, наиболее полный и подлинный образ поэта раскрывается в его стихах. Ольга Фокина заинтересовала меня при первой же встрече. Хотя её стихи мне не были известны. Сдержанная и даже строгая в разговоре, она тотчас же оживилась и затихла, когда из репродуктора послышались удивительные мелодии русских народных песен. "Жить без них не могу", - грустно сказала она, когда пение прекратилось.

В стихах Ольги Фокиной (речь сейчас идёт только о главном) привлекает как раз то, что она жить не может без этих стихов о песнях, красоте и людях этой земли. Она пишет о самом простом и дорогом для всех - о матери, о любви, о природе, пишет о своей судьбе, а также о судьбе земляков. Всё это по-человечески очень понятно и привлекательно и поэтому находит отклик[?]

Простые звуки родины моей

Реки неугомонной бормотанье

Да гулкое лесное кукованье

Под шорох созревающих полей.

По внешней и внутренней организации это четверостишие сильно напоминает лермонтовское "её степей холодное молчанье, её лесов безбрежных колыханье", всё равно напоминает, хотя оно гораздо интимнее по интонации. Это было бы плохо, если бы стих был просто сконструирован по лермонтовскому образцу. Это хорошо потому, что стих не сконструирован, а искренне и трепетно передаёт такое подлинное состояние души, которое просто родственно лермонтовскому.

Кажется, это Ольга сказала, что мы нередко бежим от желания выразить то или иное настроение, боясь показаться неоригинальными, боясь напомнить кого-либо из классиков. А получается так, что бежим от поэзии.

С этим нельзя не согласиться. Суть, очевидно, в том, чтобы все средства, весь опыт предыдущей литературы использовать для того, чтобы с наибольшей полнотой выразить самого себя и тем самым создать нечто новое в поэзии. Было бы что стоящего выражать. Многим стихам Ольги Фокиной в смысле формы свойственно слияние двух традиций: фольклорной и классической[?] В лучших стихах Фокиной, в смысле содержания, выражается не простое, а сложное чувство, то есть радость и боль, нежность и огорчение представляют собой в том или ином стихотворении лишь оттенки одного сложного чувства. Это особенно свойственно её стихам о любви. Таким, как: "Зря я маму не послушала", "Влажный ветер с твоей стороны", "Прости-прощай и будь счастлив", "Тебя обманут первого апреля", "Западает голос у баяна", "В девственном лесу". В этих стихах - свежее дыхание поэзии, порой задумчивое, порой сдержанно-неуловимое.