Владислав Корякин - Нас позвали высокие широты Страница 8

Тем не менее нашу жизнь на берегах Новой Земли никак нельзя было назвать ущербной. У людей сохранялся интерес к окружающему, и поэтому после окончания дневных работ и ужина желающие ознакомиться с окрестностями отправлялись побродить вокруг базы, разумеется, за счет сна. Сама жизнь поддерживала нас в активной форме.

Эти прогулки на практике выливались в своеобразные рекогносцировки, тем более, что здешняя «история с географией» вовсю заявляет о себе через местную топонимику. Название обширному заливу Русская Гавань норвежский промысловик Фридрих Мак дал в 1870 году, обнаружив на его берегах поморские кресты. Наш ледник в честь известного океанографа и географа Шокальского назвал Седов, посетивший эти места в апреле 1913 года. Основная масса других топонимов здесь возникла в 1930 году, во время стоянки ледокольного парохода «Седов» с экспедицией О. Ю. Шмидта на борту, в честь которого назван полуостров, на котором находится наша база. Именами других участников этой экспедиции были также названы полуостров Савича, бухты Микитова и Воронина (капитана «Седова»), гидробиологов Усачева и Ретовского (озера). Полуостров западнее нашей базы был назван в честь помора Степана Горякова, имя которого оказалось на одном из крестов. Другие природные объекты в округе носят имена выполнявших работу по программе 2–го МПГ: гора Ермолаева и бухта Карбасникова. Мыс Утешения был назван еще в 1594 году голландцами из экспедиции Виллема Баренца — это наиболее старый топоним в нашем районе.

Поскольку наша база располагается в бухте Володькиной, на этом названии необходимо остановиться особо. Похоже, в том же 1930 году она была названа в честь заместителя Шмидта, директора Института по изучению Севера профессора Р. Л. Самойловича. Когда позднее он оказался одной из жертв Большого Террора, бухту переименовали в честь сына профессора, также побывавшего совсем молодым в Русской Гавани и также оказавшегося среди жертв Большого Террора.

Войцеховский создание своей карты описал так; «Я заснял только береговую часть Русской Гавани и ближайшего побережья, а в глубь суши я уходить не мог из–за недостатка времени. Теперь я всех сотрудников «исповедую». Каждый приходит и рассказывает, где он был, что видел и как шел». Рассчитывать на особую точность такой съемки не приходится, но и отказываться от этой карты в нашем положении нельзя. Современная карта масштаба 1:100 000 составлена на основе аэрофотосъемки 1952 года, и судить о ее достоинствах и недостатках еще рано, но определенно одно: фронт ледника Шокальского на обеих картах в сравнении с тем, что мы можем наблюдать на местности, изменился мало. Это не укладывается в общие представления о всеобщем, глобальном отступании оледенения, и решать это противоречие в любом случае предстоит нам. Как это мы сделаем, пока непонятно, но ради этого сюда мы и забрались. Наш предшественник Михаил Михайлович Ермолаев, геолог по основной специальности, свою докторскую диссертацию посвятил оледенению Новой Земли, и мы отнюдь не преисполнены благодарности отважным чекистам, уничтожившим его работу.

Наша главная забота — как превратить бывшее промысловое становище в экспедиционную базу, способную выдержать здешнюю суровую зиму с ее свирепыми ветрами, характер которых многократно описан с деталями, способными напугать самого отчаянного храбреца. По этой причине наш начальник отказался взять обычные брезентовые палатки, которые используются на Большой земле повсеместно от Таймыра до Памира. Для наших работ он намерен доставлять нас на пункты наблюдений в балке на прицепе трактора, но насколько это реально?

Состояние доставшегося нам наследства озадачивает. Холодный склад практически не требует ремонта. Уютная внешне банька, увы, без печки, но восстановить ее несложно. Бывшую салотопку, стены которой, казалось, насквозь пропитаны специфическим ароматом жира морского зверя, наши механики Коля Неверов и Игорь Ружицкий решили приспособить под механическую. Здесь работы будет побольше. В перспективе два наших трактора нуждаются в гараже, но его строительство мы отложили на потом. Жилой дом без печей и оконных рам требовал наибольших усилий. Романов- старший обошел весь дом, который строил еще четверть века назад, деловито обстукал его стены плотничьим топориком и вынес такое заключение:

— Глаза боятся, руки делают. Будем жить, ребята!

Печник Романов–младший (в обиходе дядя Вася) в это время сидел на красных кирпичных развалах, покуривал и деловито сплевывал сквозь зубы, ему тоже все было ясно.

Часть научных сотрудников в качестве неквалифицированной рабочей силы поступила в распоряжении печников и плотников, остальные работали на складе. На мою долю выпало приготовление глиняного раствора, штукатурные работы, доставка кирпича, уборка мусора и изготовление печей–времянок. Первую такую печь я соорудил в «детской комнате», среди обитателей которой со своими 177 сантиметрами я оказался самым низкорослым. По своему архитектурному исполнению она несколько напоминала известную Пизанскую башню, но грела, не слишком дымила и честно сушила портянки всех «деток». Следующее отопительное сооружение в «девичьей» (временное жилье Ляли Бажевой и Наташи Давидович) носило отчетливые черты модернизма и конструктивизма, и с этой точки зрения вызвало некоторые замечания, которые я за занятостью отверг. Работа, ничего, кроме работы…

Зингер (поскольку он еще и парторг, многие зовут его товарищ Зингер, а большинство — просто Женькой), проходя мимо меня, замечает:

— Работай, негр, солнце еще высоко…

Сам он, облачившись в брезентовый ямщицкий плащ, препоясанный вервием, конопатит стены будущего жилья и во всю глотку распевает текст на слова Беранже:

Четыре капуцина пришли однажды в сад,В саду растут маслины и зреет виноград…

Видимо, спохватившись, что описанная ситуация не соответствует окружающей реальности, Женя неожиданно меняет тему:

Раз в поезде сидел один военный,Обыкновенный гуляка–франт.По чину своему он был поручик,Но дамских ручек был генерал…

Смену репертуара дядя Саша, орудовавший на лестнице под самым потолком, прокомментировал по–своему:

— Батя наш с духовного на мирское перешел.

Как любитель истории, в оправдание нашего бытия он тут же сослался на прецедент былых времен:

— В ту германскую, когда строили железную дорогу на Мурманск, нанимали китайцев с условием работать от восхода до заката… Вы–то, люди образованные, знали, на что шли. В полярную ночь отоспимся…

База базой, но не только она. 22 июля начальник с водителем Игорем Ружицким отправился на ближнюю рекогносцировку в район горы Ермолаева, которая неожиданно затянулась на сутки, поскольку наши разведчики предприняли настоящий бросок вверх по леднику, побывав на самом ледниковом покрове где–то в районе ледораздела. Миновав разбитый трещинами уступ ледника, названного Ермолаевым Барьер Сомнений, они обнаружили еще один неизвестный барьер, правда, без трещин, отсутствующий на карте. Ледник на большей части своего пространства оказался проходимым для трактора, и это уже немало.

Начальник метеоотряда Олег Павлович Чижов, которому положение и возраст дают особое положение в экспедиции, не без сарказма так прокомментировал это событие в адрес руководства:

— По неожиданности вы как Амундсен…

Начальник уверяет, что будущие маршруты, мои и Олега, будут проводиться в санно–тракторном поезде. К строительству передвижных балков наши плотники уже приступили, хотя в такую полевую благодать почему–то не верится. Высказав руководству свои сомнения, получил резкую отповедь:

— Об этом, Владислав Сергеевич, не с вашим опытом судить[Фамилии нашего начальника я не привожу, поскольку человек, не лишенный достоинств, просто оказался не на своем месте. Его пребывание на Новой Земле оказалось не характерным для его трудовой и научной биографии. Однако, опусти я некоторые детали, связанные с руководством экспедиции, целый ряд событий в ее деятельности не получил бы объяснения на страницах настоящей книги.].

Все же отметили день рождения нашего повара, которого по случаю достижения совершеннолетия мы произвели в коки, иначе работник кают–компании именоваться не мог. Изредка наша жизнь разнообразилась походами в баню на полярной станции, пока мы не ввели в строй свою. На полярке есть чему поучиться. Оказалось, что все постройки на полярке, как и в нашем становище, обращены торцами навстречу лютой боре, что не случайно, поскольку строители 30–х годов знали, что делали. Наружные двери домов, во избежание метельных заносов, открываются только внутрь. Если повезет, смотрим кино. На полярной станции Главсевморпути электричество, тепло, уютно, чисто, налаженный быт, работа со строгим чередованием вахт, условия жизни — для нас пока недосягаемая мечта.