Юрий Безелянский - 5-ый пункт, или Коктейль «Россия» Страница 86

И так далее. Короче, популярность Изы Кремер была сравнима лишь с популярностью первого русского летчика Сергея Уточкина, тоже уроженца Одессы. Иза Кремер любила в ярких нарядах парижской гризетки исполнять игриво-печальные песенки-«шансон», типа:

Она совсем еще дитя,Вы присмотритесь к ней поближе.Ее встречали вы всегда,Бродя по улицам Парижа…

Или более взрослое и более пьянящее:

Ей запах амбры так подходит,Ее движенья рай сулят.Мадам Лулу с ума всех сводит,Глаза мерцают и горят…

Начало нового столетия. Предреволюционная Россия. И как пела еще одна исполнительница русских и цыганских романсов Мария Каринская:

Все, что таинственно, неясно,Но гармонично так звучит,Всегда нам кажется прекрасноИ нас «болезненно» манит.Вертинский! Иза! Северянин!Кумиры новые для нас.Язык их, вычурно туманен,Приводит публику в экстаз.Кокаинетки — образ нежный.Креолы — негры, попугай Жаме —Все это, право, неизбежноВ XX веке — именно в Москве.

Мелькнула новая фамилия: Вертинский. Изнеженный и капризный Пьеро российской эстрады. Александр Вертинский. И сразу к национальным корням. Русский? По всей вероятности. Мать — Евгения Степановна Сколацкая (уж не полька ли?) умерла рано — отец Вертинского не был на ней официально женат, так как ему не давала развода его первая жена Варвара, «пожилая, злая и некрасивая женщина», как пишет в воспоминаниях Александр Вертинский. «Много горя принесла она моей матери…» О перипетиях своего детства и своих родных Вертинский пишет подробно, но ни словечком не обмолвился на тему национальности (она его не волновала?). Лишь маленькая деталька: «вторая моя тетка, тетя Саня, жила побогаче. У нее было именьице — хутор Моцоковка». Но о чем это говорит? Практически ни о чем.

Жил юный Вертинский в Киеве, на улице Фундуклеевской. Первое выступление Вертинского состоялось на Подоле, в «Клубе фармацевтов», где по субботам устраивались семейные журфиксы. Сцена была открыта для любых выступлений.

Слово Вертинскому: «Помню, как я, благополучно распевавший дома цыганские романсы под гитару, вылез первый раз в жизни на сцену в этом клубе. Должен был я петь романс «Жалобно стонет»… Я вышел. Поклонился. Открыл рот, и спазма волнения перехватила мое дыханье. Я заэкал, замэкал… и ушел при деликатном, но гробовом молчании зала. Так неудачно закончилось мое первое сольное выступление. Вы думаете, это остановило меня? Ничуть!

В следующую же субботу я появился на той же эстраде в качестве рассказчика еврейских анекдотов и сценок, мною самим сочиненных… На этот раз я имел большой успех».

Итак, Вертинский начинался с еврейских анекдотов. Милая ирония творческой судьбы. Ну, а потом… потом вслед за своим гимназическим товарищем Колей Бернером Вертинский потянулся в Москву, где первыми новыми друзьями его стали Володя Лазаревич и Женя Хазин.

На этом поставим точку. Не пересказывать же весь жизненный путь Александра Вертинского! И песни не подходят под тематику книги — и «лиловый негр», и «маленький креольчик», и «пес Дуглас», и «девочка с капризами», и «пани Ирена», и многое другое. А вот про ностальгию, пожалуй, подходит. В 1925 году Вертинский написал песню «В степи молдаванской». Ее концовка — то что надо:

Звону дальнему тихо я внемлюУ Днестра на зеленом лугу.И Российскую милую землюУзнаю я на том берегу.А когда засыпают березыИ поля затихают ко сну,О, как сладко, как больно сквозь слезыХоть взглянуть на родную страну…

Других песен не привожу.

Трудно определить национальное лицо Петра Лещенко. Мать известна — неграмотная крестьянка Мария Константиновна, а отец — Бог его знает кто. Петра Лещенко воспитывал отчим Алексей Алфимов. Остается только процитировать высказывание Лещенко: «Танго и романс — это не только музыкальное произведение, это образ мыслей, культура поведения, взгляд на жизнь, любовь и смерть…»

Сильно сказано! И просьба — «Не уходи»:

Не уходи, побудь со мной еще минутку,Не уходи, мне без тебя так будет жутко,И чтоб вернуть тебя, я буду плакать дни и ночи,И грусть мою пойми ты и не уходи.

Кстати, это танго сочинил сам Петр Лещенко.

Но хватит о певцах, давайте перейдем к разговорному жанру. И тут были свои корифеи, до «Кривого Джимми» и после, в советские времена. Опять же кстати. В 1930 году в «Вестнике театра» нарком Луначарский поместил статью «Будем смеяться», которая начиналась словами: «Я часто слышу смех. Мы живем в голодной и холодной стране….» А дальше Анатолий Васильевич заявил, что смех есть признак силы. И бросил клич:

«Да здравствуют шуты его величества пролетариата. Если и шуты когда-то, кривляясь, говорили правду царям, то они все же оставались рабами. Шуты пролетариата будут его братьями, его любимыми, веселыми, нарядными, живыми, талантливыми, зоркими, красноречивыми советниками…»

Шуты в качестве советников? Загнул товарищ народный комиссар. Но в советские времена и не такое загибали!..

Любопытна перекличка с Луначарским из января 1999 года. Спустя 79 лет Геннадий Хазанов утверждает: «Эстрада пришла из варьете, из кафе-шантана, ее легитимизировала советская власть — для убогих людей эта власть дала зрелище Советская эстрада — это порождение для массовой аудитории, с годами все более увеличивавшейся в количествах. Из Колонного зала Дома Союзов она стала уходить во дворцы спорта, на стадионы и т. д.» («Независимая газета», 1999, 15 января).

Не будем полемизировать с Хазановым (это другая тема, хотя в чем-то он, безусловно, прав), сдержим обещание о разговорном жанре. Путь большой, от Хенкина до Хазанова.

Владимир Хенкин — блестящий комик и разговорник. В этом ряду — и Михаил Гаркави, и Александр Менакер (с несравненной Марией Мироновой), и Илья Набатов, и Георгий Тусузов — король эпизода, и Зиновий Высоковский, и совсем молодой (относительно, конечно) Ефим Шифрин… Сюда можно присоединить солистов оперетты, часто выступавших на эстраде, — Григория Ярона и Михаила Водяного. У последнего настоящая фамилия — Вассерман. Евреи? Я уже вижу грозно сдвинувшего брови русского патриота, который говорит (нет, кричит, — они все почему-то кричат) о том, что разве может еврей выразить русский дух? Н-да. У Павла Хмары есть пародия, которая так и называется «Дух»:

В России каждый русским быть обязан,И я не стал бы этому мешать,Но русский — тот,кто с Русью духом связан,А кто с ней связан духом — нам решать…Соседа как-то встретил я, Петруху,И, проявив к Петрухе интерес,Я понял вдруг,что русского в нем духу —Не то чтоб нет, а как бы недовес.И я сказал Петрухе: — Это что же!Ты — наш почти на самый строгий нюхПо языку, по выходке, по роже,Но где же твой, Петруха, русский дух?Я на тебя ни капли не пеняю:Живи средь нас, раз некуда линять,Но я твой русский дух не обоняюИ русским не могу тебя назвать!Твои глаза и скулы тусклы, узки!Ты не нацмен, Петруха, не семит.Петруха так послал меня по-русски!..Но это ни о чем не говорит.

Часто выступающий на эстраде сатирик Михаил Задорнов как-то говорил: «Я думаю, что в нашем народе намешано очень много кровей. Это же надо — славяне! Сколько примеси варяжской крови, есть мордва, есть печенеги (которые вдруг исчезли с появлением Руси), есть хазары, есть татаро-монголы, евреи… И я говорю: это не кровь — это «ерш». А пока «ерш» бродит — голова нетрезвая. И я даже один монолог сегодняшний закончил тем, что придет время — все нормально осядем, протрезвеем, но, как сказал поэт, жаль, что в эту пору прекрасную жить не придется ни мне, ни тебе…» («Вечерний клуб», 1995, 9 сентября).

Ну, а теперь настоящий король русской эстрады — Аркадий Исаакович Райкин. Его сын Константин в одном из интервью о природе национальности говорил:

«А мой отец? Нужно быть сволочью, чтобы, когда этот великий артист творил на сцене, думать, что вот, дескать, еврей выступает… Человек огромного таланта, неотъемлемая часть русской культуры — какая разница, кто он? Армстронг — гениальный музыкант, но я же не буду думать: черный, а как хорошо играет! Я так воспитан. Мой отец был великим интернационалистом. Он сделал так, чтобы я себя чувствовал русским человеком. Национальность в цивилизованном государстве определяется по языку, на котором человек говорит с детства, по культуре, в которой он воспитан, и по вероисповеданию. А если по крови, то Пушкин, извините, полукровка, эфиоп…» (МК, 1992, 18 января).