Яков Гордин - Кавказская Атлантида. 300 лет войны Страница 87

Судьба рабов оказывалась одним из камней преткновения в поисках компромисса между горцами и русской властью даже в самые благоприятные моменты. А после отмены крепостного права в России сохранить рабство на Кавказе было тем более нежелательно. Фадеев писал после своей инспекционной поездки:

«Вообще у нас с самого начала не было обращено достаточного внимания на крепостное сословие, составляющее резкое отличие общественного устройства черкесов от других кавказских племен. В Дагестане рабы находятся только у ханов; в Чечне их очень мало; у закубанцев же они составляют треть населения» [184] .

Социальная структура адыгского общества была сложнее, чем это представлялось внешним наблюдателям. Зависимый крестьянин и раб – разные социальные фигуры. Но факт существования рабства был несомненен, и русская власть вовсе не склонна была упускать такой козырь. И требование горских старшин вернуть «беглых холопов» и, таким образом, подтвердить законность и неприкосновенность рабства существенно подрывало их позиции. Более того, русские власти предприняли ряд шагов, чтобы оторвать эту униженную часть горского населения от основной массы свободных черкесов. Как свидетельствует Венюков:

«Чтобы привлечь возможно более мирных горских переселенцев на Кубань, был основан “вольный аул” где-то недалеко от станицы Баталпшинской: там могли селиться беглые горские ясыри (рабы), и правительство уже ручалось, что они никогда не вернутся под власть господ» [185] .

Это имело и чисто практический смысл. Фадеев писал в своей «Записке»:

«Черкесские крепостные народ не вооруженный, не умеющий стрелять и никогда не ходивший на войну. Как угнетенный класс, не знающий почти вовсе мусульманской религии, они не могли и не могут быть нашими врагами; против нас враждовали только свободные и воинственные сословия; но у нас всегда смешивали в одно всю массу черкесского населения. Позволяя выселяющимся в Турцию горцам уводить массою своих крепостных, мы лишаем себя рабочих рук, чрезвычайно трудолюбивых, смирных, ни в каком отношении не опасных людей» [186] .

И однако же встреча горских старшин с императором в сентябре 1861 года являет собой отнюдь не такой простой сюжет, каким он представлен у Милютина и многих других мемуаристов.

Венюков, уже в то время бывший не только строевым офицером, но и человеком, готовившим себя к трудам этнографа и историка, собиравший материалы для последующего описания событий на Западном Кавказе, оставил принципиально важное свидетельство. Сведения эти сообщены были ему конфиденциально абсолютно осведомленным человеком – генералом Николаем Николаевичем Забудским, начальником штаба войск Кубанской области, то есть правой рукой Евдокимова.

«Не могу не рассказать… одного важного исторического факта, известного очень немногим. Когда Государь прибыл на Кавказ, то охотно изъявил согласие на прием горских старшин, которые должны были заявить свои пожелания. Кажется, в то время в высших правительственных сферах не было решено, вытеснять ли горцев с их земель или оставить там, ограничась проведением через эти земли дорог и постройкою укреплений. Следующие слова официального “Обзора царствования императора Александра II”, изд. в 1871 году, заставляют думать, что правительство было склоннее на последнюю меру. Именно в “Обзоре” говорится: “Огромность жертв, которых требовал план изгнания горцев из их убежищ, и жестокость такой меры смущали энергию исполнения… Его Величество, принимая горских депутатов, предложил им сохранение их обычаев и имуществ, льготу от повинностей, щедрый замен тех земель, которые отошли бы под наши военные линии, и требовал только выдачи всех русских пленных и беглых. Что же ответили горские старшины? На другой день они представили челобитную, в которой требовали немедленно вывести русские войска за Кубань и Лабу и срыть наши крепости”. – Факт этот верен, да только в рассказе не договорено кое-что, что, может быть, было и неизвестно рассказчику и что именно я хочу здесь сообщить. После милостивого приема Государем депутатов граф Евдокимов сильно опасался, что горцы примут императорское предложение и останутся на своих землях под “покровительством” России, чего он никак не хотел допустить, порешив в своем уме выгнать их из гор всех до последнего. Зная легковерность азиатов, он командировал к ним ночью своего приближенного полковника Абдеррахмана и приказал ему внушить горцам, что они могут требовать теперь всего, даже удаления наших войск за Лабу и Кубань и срытия укреплений. Те поддались на коварный совет, и участь их была решена» [187] .

Вся сумма свидетельств о ситуации, в которой принималось решение судьбы горцев, делает этот рассказ правдоподобным. Мы помним, в каком катастрофическом состоянии находились российские финансы, а стало быть, и экономика вообще. Александр II представлял себе, сколько еще человеческих и финансовых жертв потребует военная операция по усмирению черкесов, и, естественно, не обладая специфическим «кавказским патриотизмом», особой «кавказской идеологией» – в отличие от Барятинского и Милютина, не имея личных счетов с горцами – в отличие от Евдокимова, он искал наименее болезненные пути разрешения конфликта.

Из вышесказанного ясно, что реализовавшийся трагический для адыгов исторический вариант не был неизбежен и детерминирован. Черкесия, черкесская цивилизация имела шансы сохраниться – в границах Российской империи – при всех издержках этого положения.

Сохранить прежний статус горцам не удалось бы в любом случае, но перед обеими сторонами конфликта – нападающей и защищающейся – стоял выбор: медленный и сложный процесс сближения или одномоментная акция, радикально меняющая положение вещей.

Состоялся второй вариант – катастрофический для горцев и, в конечном счете, далеко не лучший для России.

Ключевую роль в трагедии адыгов играл, безусловно, граф Евдокимов, человек по-своему глубоко незаурядный.

«Николай Иванович Евдокимов, как говорится, был темного происхождения и воспитывался, как он и сам выражался, на медный грош. Сколько известно, его родитель дослужился до штаб-офицерского чина из простого звания; домашнее же его воспитание и школьное кавказское образование ограничилось знанием русской грамоты. Но, будучи от природы одарен положительным, здравым умом, он успел усовершенствовать себя основательно в этой грамоте и приобрести достаточные сведения, касающиеся военного дела, потому что с первых дней своей службы умел рельефно выставить себя перед своими товарищами» [188] .

Ольшевский несколько идеализирует ситуацию. Отец Евдокимова, взятый в рекруты из крестьян, «тянул солдатскую лямку» 29 лет и только тогда был за выслугу лет и исправную кавказскую службу произведен в прапорщики. Вряд ли он дослужился до штаб-офицерского чина. Евдокимов родился и вырос в глухих кавказских гарнизонах. Это был его мир. Другого он не знал до зрелых лет.

С детства Евдокимов воспринимал горцев как угрозу, как врагов – явных или тайных, и, несомненно, ненавидел их. Кавказ был его миром. Горцы в общей картине этого мира были лишними.

«Если кавалерия не имела покоя и страдала от беспрестанных скачек, то пехота не имела отдыха от непомерных работ и караулов. Для нее не существовало покоя ни днем, ни ночью. Днем рубка леса, проложение дорог, устройство мостов, копание рвов, насыпание брустверов, вязание туров или плетня; ночью – усиленные караулы по причине не вполне огороженной станицы и зачастую бдение всего гарнизона по случаю ожидаемого нападения. Хотя солдаты сильно были изнурены и болели, однако работы не прекращались даже в годовые праздники. “Пусть умрут на работах!” – было девизом Евдокимова» [189] .

В командовании Кавказской армии и в Петербурге знали, что Евдокимов не брезгует казенными деньгами, но его яростная боевая энергия, приносившая явные плоды, его истовая, а можно сказать, и фанатическая преданность идее завоевания Кавказа перекрывали в глазах высшей власти эти грехи. Когда фельдмаршалу Барятинскому говорили о злоупотреблениях Евдокимова, он отвечал:

«Вы говорите, что он свободно относится к казенному интересу. Пусть будет так… Но какой ущерб он может нанести казне? Ну, пусть будет полмиллиона, миллион, даже два миллиона. Ну, что значат два миллиона для такого государства, как Россия? А он мне Кавказ завоюет, и Россия сохранит этим сотни миллионов и десятки жизней русских людей» [190] .

Если это и апокриф, то весьма точно отражающий логику отношения вышестоящих к Евдокимову, солдатскому сыну, выслужившему не только чин генерала от инфантерии, но графское достоинство.

Беда лишь в том, что и после «замирения» Кавказ продолжал приносить одни убытки…