Сергей Кремлёв - Берия. Лучший менеджер XX века. Страница 89

Много позднее читатель познакомится с уже «атомными» ситуациями, в которых Музруков сталкивался с Берией, и их описание высветит человечность Берии еще более ярко! Но я могу привести и яркие военные примеры…

Однажды Берия позвонил Музрукову и, осведомившись, имеется ли на «Уралмаше» пресс, сообщил, что пусть Музруков назавтра ждет авиационных инженеров с чертежами — надо срочно штамповать коки для самолетных винтов. Кок — это гладкий аэродинамический колпак, прикрывающий винт спереди, и без него боевого самолета нет.

Музруков запротестовал: мол, у него пресс мощный, тихоходный, а здесь нужен пресс штамповочный, для быстрой высадки. Берия резко оборвал его, заявив, что без коков нельзя отправлять на фронт самолеты, а «штатные» прессы в неразберихе эвакуации потерялись.

Коки начали штамповать, хотя Музруков понимал, что добром это не кончится. Замечу, к слову, что Берия мог не вникнуть в чисто технологический вопрос, но ведь инженеры с авиазавода обязаны были понимать, что пресс Музрукова — не для их коков и быстро выйдет из строя. Однако от возможности решить свои проблемы за счет танкистов, даже проявляя при этом вопиющее инженерное легкомыслие, не отказались. Так что желающим рассматривать ситуацию как свидетельство технической неграмотности Берии рекомендую от такого намерения отказаться.

Главный цилиндр пресса через какое-то время, конечно, полетел. И теперь уже «Уралмаш» не мог поставлять на фронт танки. Что делать? Музруков звонит по ВЧ Берии… Полночь, но Берия тут же берет трубку.

«Докладываю… — вспоминал Музруков, — слышу, молчит, сопит в трубку и вдруг спрашивает: «А где второй пресс?» Отвечаю, что не имею понятия, где второй (его отгрузили на Урал при эвакуации Ново-Краматорского завода, и он где-то застрял. — С.К.). «Какой ты, к чертовой матери, директор, — кричит Берия, — если ты не знаешь, где отгруженный в твой адрес пресс!» И бросил трубку. Каково же было мое удивление, когда утром приходят ко мне свердловские чекисты и докладывают, в каких эшелонах находятся части и детали краматорского пресса. Непостижимо, удивительно: как всего за несколько часов, ночью, можно было в великом хаосе и столпотворении эвакуации, среди сотен эшелонов найти то, что надо. Эшелонам с прессом дали зеленую улицу, через неделю они прибыли, а еще через, кажется, две — заменили главный цилиндр…»

Из этой истории хорошо виден подлинный Берия — не только умеющий спросить, не только умеющий помочь, но и умеющий признать свою ошибку не на словах, а на деле и делом же ее исправить.

Вдумаемся! Даже «Уралмаш» для масштабов Берии — лишь одна из десятка первоочередных проблем. Ну, запороли пресс при выполнении задания Берии, но член ГКО вполне мог сделать вид, что он здесь ни при чем — пусть Музруков сам отдувается, раз «не сумел обеспечить»…

А Берия — коль уж тут и он не без вины — делает все для того, чтобы вывести лично Музрукова и «Уралмаш» в целом из тяжелого положения. Да и не в одном извинении дело. Ведь без пресса нет танков!

Искал эшелоны, конечно, не Берия — искали другие по его поручению. Но по его поручению нашли, а вот по поручению других…

Не знаю, нашли ли бы!

И не в страхе перед НКВД и Берией причина — другие руководители страны умели грозить получше Берии и обладали тоже чрезвычайными военными полномочиями. Но их аппарат мог не подвести, а мог и подвести. А аппарат Берии — нет, не мог. Потому что Берия имел у себя лишь компетентные кадры, не терпя некомпетентных.

О членах Совета по эвакуации заместителе Председателя Совнаркома А.Н. Косыгине, наркоме танковой промышленности В.А. Малышеве, председателе Госплана Н.А. Вознесенском порой приходится читать, что они, мол, всегда знали, где какой эшелон находится и что куда направлено. Однако в критический момент Музруков позвонил не «танковому» наркому Малышеву, а Берии.

Почему?

Потому что Малышев мог помочь, а мог и «подставить», возложив на подчиненного ему директора «Уралмаша» вину за срыв поставок танков. А в Берии Музруков, выходит, был уверен! Верил, что уж Лаврентий-то Павлович поймет… Поймет и поможет.

Уже вычитывая эту главу начисто, я вспомнил по аналогии о чем-то схожей ситуации из совсем другой сферы. В 1942 году легальный резидент разведки НКВД в Швеции Борис Рыбкин-Ярцев (Кин), работавший под прикрытием советника посольства, и его жена и сотрудница, знакомая нам Зоя Рыбкина-Воскресенская, получили «сверхоперативное» задание Центра наладить канал связи с «Красной капеллой» в Берлине. Подходящая кандидатура нашлась быстро — шведский промышленник, женатый на русской эмигрантке и по коммерческим делам часто бывавший в рейхе. Получив оперативный псевдоним Директор, он выполнил задание, хотя и не с первого раза — подвела неопытность. И вдруг из Центра приходит сообщение об аресте и казни всех членов «Красной капеллы». Центр считал, что это результат провокации Директора и для его проверки приказывал Кину вновь направить этого связника в Берлин на связь к заведомому «двойнику», о котором Центр знал точно, что он работает на немцев.

Проанализировав ситуацию, Рыбкин и Воскресенская пришли к выводу, что Директор — честный человек и направить его вновь в Берлин значит обречь и его на смерть.

«Мы настойчиво пытались доказать Центру свою правоту, — вспоминала Воскресенская. — Последовал приказ: «Выполняйте указание». Мы снова просим все взвесить. В ответ — грубый окрик. Тогда мы решили обратиться к наркому. Просим отменить указание главка, не губить человека. Через пару дней пришел ответ. Посылка Директора в Берлин отменяется, с ним приказано прекратить всякую связь».

А ведь «нарком» — это Берия. Тот, кого генерал от «демократии» Волкогонов называл и вурдалаком, и бездушным чудовищем. Но реальный Берия был, напротив, чутким, хотя и абсолютно без сюсюканья, и мудрым человеком. Зная это, Кин и решился апеллировать прямо к нему через голову непосредственного начальства.

И, коль уж я отвлекся, скажу дополнительно, что был поражен воспоминаниями вдовы Бухарина — Лариной о беседе Берии с ней на Лубянке в 1939 году. Ларина-Бухарина не отходит от стандартной оценки Берии как «сатрапа», но — сама того не сознавая — передав разговор и поведение Берии психологически и в конкретных деталях точно, нарисовала облик на удивление, повторяю, мудрого и чуткого человека, искренне жалеющего ту былую пятнадцатилетнюю девочку, за счастье которой он восемь лет назад, когда она была у него в гостях еще с отцом, поднимал тост.

Вернемся, однако, к военным годам и к Б.Г. Музрукову. По словам Н.З. Тремасова, он рассказывал, что однажды Берия разнес его по ВЧ так, что Борис Глебович уже совсем решил, что его сейчас арестуют, и даже двинулся домой — проститься… И вот он уже одет, стоит у двери, а тут звонит телефон ВЧ. Музруков подошел, снял трубку…

Берия…

— Что делаешь?

— Иду садиться…

— Работать надо, — донеслось из трубки, и сразу же пошли гудки отбоя.

Прочтя это, я вспомнил рассказы о том, как Главный конструктор ракет Сергей Павлович Королев иногда увольнял подчиненных по три раза на дню! Идет сложная сборка, срывается график, и начальник цеха слышит от него: «До свидания! Ты уволен!»… Проходит пара часов, и тот же подчиненный слышит: «Я объявляю тебе выговор»…

И вот тут подчиненный ухмыляется:

— А не имеете права, Сергей Павлович!

— Как?! Я тебе не имею права! Строгий выговор!

— Не имеете… Вы же меня сегодня уволили… И оба смеются.

У эмоциональных и перегруженных ответственностью людей подобные выплески чувств возможны и объяснимы. Это ведь не пасквили кропать за письменным столом, это — работа… Такая, когда уходишь в нее не по горло, а по уши… Причем по уши не только потому, что ею увлечен, а еще и потому, что ее так много, что она сама по себе захлестывает тебя выше горла! Но когда такое пишут о Королеве, то все умиляются: мол, вот даже как было! Но в действительности-то Сергей Палыч так никого и не уволил!

А Лаврентию Палычу в праве на перехлест в эмоциях отказывают… Ему нельзя, он — «монстр», он — «вурдалак»… А ведь и Лаврентий Палыч никого не посадил — за срывы в работе! Ни Музрукова, ни Малышева, ни Ванникова, ни Шахурина, ни начальника ГАУ Яковлева, ни авиаконструктора Яковлева и прочих, всю войну якобы боявшихся, что «посадит».-..

Кто-то, правда, сидел — но не по вине Берии! Даже такой клеветник на Лаврентия Павловича, как бывший замнаркома вооружения Новиков (мы с ним вскоре познакомимся), вспоминал уже в годы «перестройки», что во время войны именно после того, как «мы оказались в сфере влияния органов безопасности, аресты заводских работников любого ранга практически прекратились».

А бывший нарком Малышев на «антибериевском» пленуме 1953 года невольно признался: «Мы думали, большое дело делает человек, горячится, наверное, так нужно… конечно, мы и с авторитетом считались, мы (здесь и ниже выделено мною. — С.К.) считали его непогрешимым, а иногда и побаивались…»