Николай Носов - Иронические юморески Страница 9

Нет сомнения, что и у ребенка, лепящего свои немудрящие фигурки из1 пластилина, неосознанно протекает тот же процесс, подспудно приучая его к более ярким, живым представлениям о действительности, к пытливости и наблюдательности, без которых нет ни художника, ни писателя, ни актера, ни ученого, нет вообще творческой личности, открывающей в мире новое, не подмеченное до него никем.

Стоит сказать, что лепка — более доступный для малыша процесс, нежели рисование, которое требует известных навыков, хотя бы умения держать карандаш в руке или разводить краски, не говоря уже о том, что рисунок по сравнению с объемной фигуркой — вещь более условная и, следовательно, менее понятная. Для ребенка проще, естественней, органичней отражать, изображать мир в формах самого мира, то есть в трех измерениях, поскольку и сам мир трехмерен, к тому же здесь получаются фигурки, которые тут же могут быть включены в игру, а это немаловажный фактор, стимулирующий пусть самую примитивную, но все же творческую деятельность малыша.

И еще одно обстоятельство. Когда ребенок лепит или рисует (пусть это будет самое первичное, беспредметное размазывание по бумажному листу краски), мышцы рук его укрепляются, пальцы приобретают способность к более точным движениям, начинают лучше повиноваться мозгу, а это ох как понадобится малышу, когда он начнет учиться писать. Ведь рука человеческая самой природой не приспособлена для таких тонких движений, какие требуются при письме, и поэтому полезно исподволь потренировать ее.

Словом, и без слов ясно, что отнимать у малыша пластилин не нужно, и замазку — не нужно, и глину, и красочки, даже в том случае, если он может испачкать пол или замарать ручонки. А к взрослым, которые это делают, стоило бы применять какие-нибудь крутые меры (в частности, можно пороть ремнем), так как своим необузданным поведением они могут нанести вред ребенку и загубить заложенный в нем талант, а этого прощать уж никак нельзя. Величайшим заблуждением человеческого ума является мнение, что воспитывать надо только детей. Нет, воспитывать надо и взрослых. Точнее, оба эти процесса должны идти бок о бок. Впрочем, многие взрослые уже до того закоснели в своих привычках, что некоторым, видать, и ремнем не поможешь. Усвоив, что нельзя отнимать у детей пластилин или краски, они начнут отбирать у них дудочки, свистульки, игрушечные флейты, гармошечки и столь распространенные в детской среде ксилофоны, именуемые в просторечии цимбалами.

Недавно я был свидетелем разговора между молодыми родителем и родительницей в игрушечном магазине. Родительница предложила купить сынишке игрушечную флейту. Флейта была яркая, нарядная и сверкала со всех сторон, как новогодняя елка. На ней было восемь клапанов, охватывающих полную гамму. Продавщица очень ловко исполняла на этом музыкальном инструменте несложные мелодии, вроде «Ах, Самара-городок» и даже «Сердце красавицы склонно к измене».

— Ну что он понимает! — возразил против покупки родитель. — Рано ему. Разве он сможет? К тому же проснется раньше всех утром и начнет тебе на флейте дудеть.

Если бы я не побоялся оказаться навязчивым, то все же посоветовал бы молодым родителям купить сыну флейту. Пусть он не научится исполнять на ней «Самару-городок», этого в его возрасте и ожидать нечего, но пусть он дудит в свое удовольствие, нажимая на клапаны пальцами. При всем его неумении флейта будет все же издавать чистые музыкальные звуки, а его ухо будет понемногу привыкать к ним. Постепенно он научится выделять из хаоса звуков, из тысяч и миллионов неорганизованных шумов музыкальные звуки, которые отличаются совершенно определенным числом колебаний и математически точным отношением друг к другу. Многие люди, не научившись в детстве выделять и воспроизводить, хотя бы собственным голосом, музыкальные звуки, остаются на всю жизнь с неразвитым музыкальным слухом и даже воображают, что лишены его от природы, мучительно переживая свою неполноценность. И притом даже не подозревают, что виновата в данном случае не природа (на нее всегда легче валить), а их собственные родители, которые не подсунули им вовремя игрушечную флейту или хотя бы цимбалы, не пели им в детстве песенок и не учили их самих петь, хотя бы вполголоса. Эх, да что тут й говорить! Мало ли на свете еще родителей, которые только и ждут, когда их сын подрастет, чтоб засадить его учиться на пианино. Но если вдруг денег у них на пианино не хватит, то не купят ему и простой балалайки. Зачем! Это же не модно, да и Ван Клиберном с балалайкой не станешь. А Им обязательно надо, чтобы Ван Клиберном.

В общем, никогда не знаешь, что придет в голову взрослому. Да навряд ли это и ему самому известно. Недавно еду в метро. В вагоне мамаша пристроила сынишку возле окна, сама села с противоположной стороны на свободное место. Ребенок загляделся в окно, потом обернулся — не видит матери.

— А где моя мама? — спрашивает испуганно.

— Эка хватился! Твоя мама сошла на предыдущей станции, — говорит сидящая рядом тетка.

Раздается душераздирающий вопль. Ребенок, что называется, заходится и падает на спину. Подоспевшая мать долго не может утешить свое дитя.

— Зачем же вы так? — укоризненно спрашиваю тетку.

— А я что? Я пошутила просто.

Сколько нервных и психических заболеваний, отравляющих иной раз человеку всю жизнь, является результатом перенесенного в детстве испуга, об этом знают лишь одни психоневрологи. А надо бы, чтоб знала каждая вот такая глупая тетка. Впрочем, происшествие это, надо полагать, нетипично. Если применить к этой тетке меры покруче (ремнем бы), то шутить столь ехидно в другой раз она, возможно, не станет. Но откуда все же у нас это желание пошутить, посмеяться над малым, откуда такое несочувствие его горю, его волнению. Вот ведь плачет ребенок, ему не менее тяжело, чем нам, в минуту душевной невзгоды, а мы как-то равнодушно смотрим на его слезы и частенько считаем их просто дурью или капризами.

Вот, например, картиночка в зоопарке. На площадке, где катают детишек на пони, все пассажиры с радостным оживлением усаживаются в тележки, но одна маленькая девочка плачет. Может быть, она боится этого пони, которого видит впервые в жизни и у которого такая нелепая, нечеловеческая голова и длинное, покрытое темными волосьями тело? А может быть, она просто боится свалиться с тележки? Может быть, боит: я разлучиться с родителями? Все это не ясно. Но ясно одно — ей страшно. Растерянные родители не знают, как поступить: то сунут девочку в тележку, то вытащат обратно. Контролерша, отбирающая у детишек билеты, начинает терять терпение. Девчонка задерживает весь кортеж, состоящий из нескольких пони и одного осла. Уже подходит главный распорядитель, этакий солидный грузноватый дядя:

— Ну, что тут еще?

— Да вот девочка плачет.

— Ну и поплачет, что тут такого. Сажайте.

— Но зачем же сажать, если ей это никакого удовольствия не доставит? — вмешиваюсь в разговор я. — Девочка может еще больше испугаться, когда поедет. Ночью дома проснется и будет плакать.

Родители, почувствовав с моей стороны поддержку, снова пытаются вытащить из тележки ребенка.

— Ну, тогда пропал гривенник. Касса уже закрыта, — говорит дядя.

Родители снова начинают терзаться сомнениями, но под моим нажимом решают пожертвовать гривенником, и я чувствую моральное удовлетворение, сознавая, что совершил доброе дело.

Такие добрые дела здесь можно творить десятками, стоит только прийти пораньше и не пожалеть нервов для уговаривания родителей. Здесь часто кто-нибудь из малюток поддается эмоции страха. Один такой пассажир едет, расширив глазенки и потеряв от испуга дар речи, зато другой ревет громогласно, во всеуслышание, отравляя удовольствие от поездки своим спутникам. Несмотря ни на что их все-таки возят — деньги-то плачены.

Хотелось бы знать, почему вполне взрослые, приставленные к работе с детьми сотрудники зоопарка, изо дня в день сталкивающиеся с подобной реакцией малышей, так равнодушно взирают на это? Они могли бы советовать родителям не подвергать, особенно малолетних и впечатлительных, ребятишек этому испытанию.

Впрочем, мало ли чего хотелось бы. Хотелось бы, например, узнать, кто это придумал устроить для детей телевизионную передачу «Спокойной ночи, малыши»? Да помилосердствуйте, добрые тети! Какая уж там спокойная ночь, если на сон грядущий телевизор смотреть! Один мой знакомый малыш приходит в страшное возбуждение, как только услышит уже ставшую привычной музыку, предваряющую эту передачу.

— Детская передача! — вопит он не своим голосом. — Папа, мама, детская передача! Бабушка, детская передача! Тетя Лиза, детская передача!

Если кто-нибудь медлит и не бросается со всех ног к телевизору, он хватает его за руку и тащит. Когда же начинается передача, он сидит, широко раскрыв глаза и впиваясь всем своим крошечным существом в экран, все принимая всерьез, как взаправдашнее, стараясь не пропустить ни одного словечка, ни одного движения. Когда же заветная передача кончается, он, не обращая внимания на дикторшу, на ее пожелание зрителям спокойной ночи, на ее совет ложиться в постельку, затевает игру, в которой старается повторить все виденное на экране.