Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования Страница 9

Но я сейчас исхожу из психологии своих, из ощущения той горечи, которую почувствует мой брат, если ему на допросе покажут № «Совр[еменных] зап[исок]» с моей статьей, записи моих лекций о большевизме, и спросят, как он совмещает со своим советизмом знакомство со мной. Конечно, если бы я сейчас вел настоящую политическую работу – я бы её не прекратил: бомбу в тов[арища] Сталина с удовольствием бросил бы. Но ведь статья о нем[ецком] советофильстве не бомба. Оттого, что она будет подписана не мной – её маленькое влияние не уменьшится. А если и уменьшится – не важно. То же, что мое имя не будет сейчас мелькать по всем эмигрантским газетам в объявлениях «Совр[еменных] зап[исок]», все же плюс.

Итак: печатать под псевдонимом[73].

В частной переписке столь обширные рассуждения по поводу проблематики использования псевдонимов встречаются достаточно редко. Приведенные выше фрагменты писем Степуна примечательны еще и тем, что в них наряду с прагматикой псевдонима затрагиваются и смежные вопросы – в частности, методика разгадывания псевдонимов посредством анализа стилистических и биографических примет произведений, написанных под вымышленным именем.

Выделим мимоходом также повторноe высказывание Степуна о нелюбви к псевдонимам («Очень не люблю псевдонимов»; «псевдонимы мне очень неприятны»). Под этими словами, вероятно, подписались бы также Бунин, Зайцев и Шмелев, между тем как Осоргин или Зинаида Гиппиус, очевидно, смотрели на это совсем по-другому. Возникает вопрос: случайно ли подобное деление на писателей, любящих и не любящих псевдонимы, а если не случайно, то что объединяет представителей обеих категорий? Но это уже повод для размышлений в духе философии имени и совсем другая тема.

Рассмотрим очередную функцию употребления псевдонимов, на этот раз связанную с профессиональной этикой писательского или журналистского дела. Как явствует из просмотренных нами изданий редакционной переписки, нежелание подписывать литературный труд подлинным именем автора нередко связано со случаями нарушения профессиональных норм. Псевдонимами пользовались, в частности, во избежание неприятностей в связи с проблемами авторского права и с ущемлением финансовых интересов других издательств. Так, публицист В. В. Топоров (основной псевдоним – Викторов-Топоров), предлагая редакторам газеты «Сегодня» в письме от 18 декабря 1934 г. свои услуги («характеристики, сравнения и впечатления, относящиеся к политической и духовной жизни Франции, Бельгии и Голландии»), отмечал:

По соображениям, относящимся к моей работе с французским издательством, я не могу подписывать эти статьи своим именем, и буду подписывать их псевдонимом Viator, каковой буду просить Вас сохранять в тайне[74].

Аналогичный случай находим в письме редактора «Сегодня» Б. О. Харитона к переводчику беллетристики В. А. Гольденбергу (псевдоним «В. Златогорский») от 7 декабря 1932 г.:

Есть еще одна подробность совершенно дискретного характера. Между Латвией и Германией нет литературной конвенции, и все попытки германских издательств и авторов взыскать с местных издательств авторский гонорар не привели ни к чему. Есть даже неблагоприятное для Германии сенатское решение по этому поводу. Но в твоих интересах, т. к. ты живешь в Германии и не имеешь германского подданства, держать в большом секрете, что ты переводишь для Риги. Решительно никому об этом не говори. Если ты пожелаешь, чтобы на отдельном издании романа было имя переводчика, тебе придется удовольствоваться псевдонимом. Это указание людей, умудренных опытом, я тебе очень рекомендую принять к сведению[75].

Любопытный случай применения псевдонима во избежание идентификации автора в связи с нарушением журналистских стандартов находим в переписке сотрудника «Сегодня» А. А. Пиленко с редактором газеты. М. С. Мильруд просил Пиленко в письме от 2 января 1935 г. найти ему французского корреспондента для статей в связи с плебисцитом в Саарской области. В качестве альтернативы Мильруд предложил:

А может быть, наш дорогой и талантливый Александр Александрович [т. е. сам Пиленко] скомбинировал [бы] нам 2–3 статьи на основании обильного материала, который будет в парижских газетах и часть которого будет Вам известна еще до появления его в печати?[76]

Другими словами, редактор «Сегодня» попросил Пиленко сделать видимость того, что у газеты имеется собственный корреспондент в Сааре. А. А. Пиленко ответил М. С. Мильруду 5 января 1935 г.:

Саар. Оставьте надежду на сосватание французского корреспондента. Хорошие – ох! – не возьмут дешевле, чем по тысяче франков за статью и дадут такую же дрянь, как плохие. Во всяком случае это будет настолько специфично французское: или балагурство, или пропаганда, – что Вам не подойдет. Я постараюсь состряпать Вам 2–3 статьи от собст[венного] корр[еспондента] – но под фантастическим псевдонимом. Делаю это только по дружбе, ибо всякая такая ложь мне органически противна[77].

Пиленко исполнил свое обещание – статьи о плебисците в Саарской области выходили в «Сегодня» за подписью «А. Транский».

К категории нарушения профессиональных стандартов примыкают те примеры употребления псевдонима, когда по соображениям качества – т. е. в случаях публикации не вполне удавшегося текста либо откровенной халтуры – авторам неудобно или прямо-таки стыдно подписывать свой литературный труд собственным именем. Данный мотив присутствует в письме Н. И. Петровской к О. И. Ресневич-Синьорелли от 31 февраля 1923 г.:

Написала два рассказа и массу статей и фельетонов. Один, так, для шутки, Вам посылаю, – пустяк совершенный. Только итальянцам не рассказывайте! Это просто газетный шарж. В этом духе они нравятся в «Накануне». Когда так пишу, прячу имя. Не бранитесь за него![78]

Речь идет о фельетоне Петровской «Иов многострадальный», опубликованном в берлинской газете «Накануне» под криптонимом «А. Д – ский», как явствует из приложенной к письму вырезки.

Автору, однако, и по другой причине может быть стыдно подписывать свой труд собственным именем – когда не столько само произведение «некачественно», сколько место его публикации. Приведем в данной связи наблюдение Л. Флейшмана из статьи, посвященной берлинской газете времен нацизма «Новое слово» и ее редактору В. М. Деспотули: «Из-за ореола одиозности, окружавшего “Новое слово”, в газете чрезвычайно высока была доля авторов, укрывавшихся под псевдонимом. Кажется, ни в одной другой “большой” газете русского зарубежья материалы скрывшихся за псевдонимом сотрудников не занимали столь большого места»[79].

Поводом для скрытия собственного имени бывают случаи, когда писателю приходится писать о самом себе или о каком-то издании или деле, к которому он сам был причастен. К данному приему любил прибегать упомянутый выше Бальмонт, подписывавший статьи, где он восхвалял самого себя, псевдонимом «Мстислав». В «Последних новостях» Бальмонт опубликовал в 1927 г. за подписью «Д. Бален» стихотворение, посвященное самому себе, как доказал недавно Л. Флейшман[80]. Однако это лишь крайний казус данной функции псевдонима; нормальным же случаем будет, например, рецензент, который скрывает свое подлинное имя в отклике на печатное издание, к которому он имел какое-то отношение, например участвовал в качестве автора. Так, А. И. Гуковский писал М. В. Вишняку 3 декабря 1922 г.:

вчера С. П. Мельгунов дал мне свою заметку для библиогр[афического] отдела – подписанную на первый раз не фамилией, а анонимом «П – ъ», т. к. предмет ее – «Задруга» (юбилейный отчет за десятилетие 1911–1921 г[г]., изд[ание] 1922 г.)[81].

Мельгунов предпочел скрыть свое имя в отклике на названное издание, потому что он был одним из учредителей этого кооперативного товарищества издательского дела[82].

Еще одна функция псевдонима – замена «некрасивой» фамилии, не нравящейся либо самому автору, либо редактору периодического издания, на более благозвучную. Процитируем в качестве примера письмо И. И. Фондаминского к М. В. Вишняку от 15 мая 1926 г.:

Очень надеюсь, что Соловейчик даст правильную оценку английской забастовки. Предпочел бы, чтобы он подписался Самсоновым (не из антисемитских соображений, а из благозвучности)[83].

Вымышленное имя иногда бывает средством для розыгрыша, литературной игры, мистификации. Такую игру затеял, например, В. В. Набоков с недолюбливавшим его творчество критиком Г. В. Адамовичем. Так, Набоков писал В. В. Рудневу 29 мая 1939 г.:

посылаю Вам […] стихотворение. Было бы и приятно, и забавно, если бы Вы согласились его напечатать под тем псевдонимом, коим он подписан [т. е. Василий Шишков][84].