Виктор Гюго - Том 15. Дела и речи Страница 9

Итак, я сказал, что до сегодняшнего дня самым очевидным в организации национальных мастерских является напрасная трата огромных сил. И в какой момент? В момент, когда изнуренная нация нуждалась во всех своих ресурсах — в рабочих руках так же, как и в капиталах. Что же произвели за четыре месяца национальные мастерские? Ничего.

Я не могу заниматься перечислением работ, которые необходимо было срочно выполнить, ибо в них нуждалась страна, — всем вам это хорошо известно; но обратите внимание вот на какое обстоятельство: с одной стороны — необъятное поле деятельности, с другой стороны — огромное число свободных рабочих рук. А результат? Ничто. (Движение в зале.)

Ничто? Нет, я ошибся. Результат был, но огорчительный, огорчительный вдвойне: огорчительный с точки зрения финансовой и огорчительный с точки зрения политической.

Тем не менее суровость моей оценки допускает известную скидку; я не иду так далеко, как те, кто со строгостью, пожалуй слишком близкой к злобе для того, чтобы быть вполне справедливой, утверждают: «Национальные мастерские — предприятие пагубное. Создав их, вы способствовали вырождению могучих людей труда; вы отняли у части населения вкус к труду, вкус благотворный, вкус, порождавший чувство собственного достоинства, гордость, самоуважение, здоровое сознание. Тех, кто до сих пор знал лишь благородную силу работающих рук, вы научили постыдному занятию — протягивать руку за подачкой; вы отучили плечи рабочего нести гордую ношу честного труда, вы приучили его сознание к унизительному бремени милостыни. Нам уже была знакома праздность богатства, вы создали праздность нищеты, во сто раз более опасную как для самого нищего, так и для других. Монархия плодила бездельников, республика наплодит лодырей». (Знаки одобрения в зале.)

Я не поддерживаю подобные речи, слишком резкие и слишком мрачные, я не иду так далеко. Нет, героический народ июля и февраля не выродится никогда. Праздность, столь гибельная для цивилизации, возможна в Турции; в Турции, но никак не во Франции. Париж не будет брать пример с Неаполя; никогда, ни при каких обстоятельствах Париж не будет брать пример и с Константинополя. Никогда, кто бы этого ни захотел, никогда никому не удастся превратить наших благородных и разумных рабочих, читающих книги и мыслящих, умеющих рассуждать и умеющих слушать, никогда никому не удастся превратить их в ладзарони в мирное время и в янычар в случае войны. Никогда! (Сильное волнение в зале.)

Слова «кто бы этого ни захотел», только что произнесенные мною, вырвались у меня случайно. Мне не хотелось бы, чтобы вы усмотрели в них заднюю мысль, попытку намеками обвинить кого-то. В тот день, когда я сочту необходимым обвинять, я буду обвинять, а не изъясняться намеками. Нет, я не думаю, я не могу подумать — я говорю это с полной искренностью, — что подобная чудовищная идея могла созреть в чьем бы то ни было мозгу и в особенности в мозгу одного или нескольких из наших правителей — идея превратить парижского рабочего в кондотьера и создать в самом цивилизованном городе мира из чудесных людей, составляющих его рабочее население, мятежников-преторианцев на службе диктатуры. (Продолжительное движение в зале.)

Нет, подобной мысли ни у кого не возникало. Такая мысль была бы кощунством по отношению к народу (Возглас: «Правильно!») Горе тем, кому она когда-либо взбредет в голову! Горе тем, кто попытался бы провести ее в жизнь! Ибо народ — не сомневайтесь в этом, — народ, с присущим ему умом, тотчас разобрался бы в этом и в тот же день поднялся бы как один человек против этих тиранов, прикидывающихся льстецами, против этих деспотов, переодетых в угодников, и он был бы не только суров, он был бы страшен. (Возгласы: «Превосходно! Превосходно!»)

Отбрасывая подобный ход мыслей, я ограничусь тем, что скажу: даже если мы оставим в стороне вопрос об ущербе, причиняемом национальными мастерскими нашим финансам, то национальные мастерские, в том виде, в каком они существуют сейчас и грозят оставаться в будущем — об этой опасности вас уже предупреждали, и я тоже настаиваю на ней, — могли бы непоправимо исказить характер парижского рабочего.

Так вот, я принадлежу к числу тех, кто не хочет допустить искажения характера парижского рабочего; я принадлежу к числу тех, кто хочет, чтобы эта благородная порода людей сохранила свою чистоту; я принадлежу к числу тех, что хочет, чтобы рабочие сохранили свое мужественное достоинство, свой вкус к труду, свою храбрость, одновременно и плебейскую и рыцарскую; я принадлежу к числу тех, кто хочет, чтобы эта благородная порода людей, которой восхищается весь мир, оставалась достойной восхищения.

Почему же я хочу этого? Я хочу этого не только ради самих парижских рабочих, я хочу этого ради всех нас; я хочу этого во имя той роли, которую играет Париж в мировой цивилизации.

Париж в настоящее время является столицей всего цивилизованного мира…

Голос с места. Это всем известно. (Смех в зале.)

Виктор Гюго. Безусловно, это всем известно! Я восторгаюсь тем, кто меня прервал! Было бы странно и невероятно, если бы Париж был столицей мира, а мир ничего об этом не знал. (Возгласы: «Превосходно!» Смех.) Я продолжаю. Чем некогда был Рим — тем стал теперь Париж. То, что Париж советует, Европа подхватывает; то, что Париж начинает, Европа продолжает. Париж играет важнейшую роль среди всех наций. Париж облечен привилегией совершать в определенные эпохи, властно, а иногда даже грубо, великие дела; свобода 1789, республика 1792, июль 1830, февраль 1848; и кто же совершает эти великие дела? Мыслители Парижа их подготовляют, а рабочие Парижа их осуществляют. (Различные выкрики в зале.)

Вот почему я хочу, чтобы рабочий Парижа оставался таким, каков он есть: благородным и отважным тружеником, солдатом, если того требуют высокие идеи — идеи, а не мятеж (сильное волнение в зале), — зачинателем, подчас отчаянным, революций, великодушным, рассудительным, разумным и бескорыстным. Вот в чем состоит великая роль парижского рабочего. И я с негодованием отметаю от него все, что может его развратить.

Вот почему я становлюсь в оппозицию к национальным мастерским.

Необходимо, чтобы национальные мастерские поскорее превратились из учреждения вредного в учреждение полезное.

Голоса. Каким образом?

Виктор Гюго. Только что, в начале своей речи, я указал вам на эти средства; правительство их перечислило вчера, и я прошу у вас разрешения не повторяться.

Многие депутаты. Продолжайте! Продолжайте!

Виктор Гюго. Слишком много времени уже потрачено впустую; необходимо, чтобы обещанные меры были возможно скорее осуществлены. Это — самое главное. На это-то я и обращаю внимание Собрания и его представителей в органах исполнительной власти.

Я буду голосовать за кредиты только при условии, если мои замечания будут учтены.

Если завтра нам объявят, что меры, о которых говорил господин министр общественных работ, действительно осуществляются и что мы решительно вступили на этот путь, то все мои возражения отпадут. Разве вы не считаете, что сейчас, когда мы зря теряем время, когда силы Франции истощаются, важнее всего поощрить полезные действия правительства?

В заключение, господа, позвольте мне с высоты этой трибуны обратиться по поводу национальных мастерских… — боже мой, это имеет прямое отношение к обсуждаемому вопросу, ибо национальные мастерские представляют собой лишь печальную деталь печального целого… — позвольте же мне с высоты этой трибуны обратиться с несколькими словами к группе суровых и убежденных в своей правоте мыслителей, именуемых социалистами (возгласы: «Ого! Слушайте! Слушайте!»), и вместе с ними бросить беглый взгляд на тот главный вопрос, который волнует сейчас все умы и обостряет все события; иными словами, давайте посмотрим в корень современного положения.

По моему мнению, основной вопрос, который занимает Францию сейчас и заполняет собою ее будущее, заключается не в словах, а в делах. Было бы ошибочным искать его в слове «республика»; на самом деле он заключается в необходимости установления демократии; это факт первостепенного значения, который должен определить окончательную структуру современного общества. Установление демократии мирным путем и составляет, я это утверждаю, цель каждого серьезного мыслителя.

Именно потому, что вопрос заключается в необходимости установления демократии, а не в слове «республика», правы те, кто утверждал, что возникающая перед нами сегодня проблема, угрожающая по мнению одних, многообещающая по мнению других, представляет собою проблему не политическую, а социальную.