Джейкоб Аппельбаум - Шифропанки: свобода и будущее Интернета Страница 9

ДЖУЛИАН: Мобильный телефон – это следящее устройство, по которому можно еще и звонить.

ДЖЕЙКОБ: Точно. Когда мы говорим, что за кем-то в стране третьего мира следят, что это означает на практике? Что телефонные системы, которые соединяют страну с остальным миром, превращаются в шпионское оборудование, когда кто-то решает использовать собранную ими информацию.

ЭНДИ: Я видел, как некоторые африканские страны получали всю сетевую инфраструктуру, включая оптоволоконный кабель и магистральные коммутаторы, в подарок от китайцев.

ДЖЕЙКОБ: Подарок от ZTE или кого-то в этом роде? [56]

ЭНДИ: Да, и, само собой, китайцев интересует информация, так что им не нужно платить деньгами – они берут плату информацией, это новая валюта.

Слежка за частным сектором

ЖЕРЕМИ: Финансируемая властями слежка – и правда огромная проблема, бросающая вызов структуре всех демократий и их функционированию, однако есть еще частная слежка и – в потенциале – массовое накопление данных частными лицами. Взгляните на Google. Если вы – обычный пользователь сервисов Google, эта компания знает, с кем вы общаетесь, с кем знакомы, что вы ищете, ей потенциально известны ваша сексуальная ориентация, ваши религиозные и философские убеждения.

ЭНДИ: Google знает о вас больше, чем вы сами.

ЖЕРЕМИ: Больше, чем знает ваша мама, и, возможно, больше, чем вы сами. Google знает, когда вы в сети, а когда – нет.

ЭНДИ: Вы помните, что искали в интернете два года, три дня и четыре часа назад? Вы этого не помните, а Google помнит.

ЖЕРЕМИ: На деле именно по этим причинам я стараюсь Google не использовать.

ДЖЕЙКОБ: Это лозунг «Убей свой телевизор» для XXI века [57] . Эффективный протест – если не считать того, что «эффект сети» сводит ваш протест к нулю [58] . Убей свой телевизор, парень.

ЖЕРЕМИ: Ну, это не протест, это скорее мой личный взгляд на вещи.

ЭНДИ: Я видел прекрасные фильмы о людях, которые выбрасывали телевизоры с третьих этажей своих домов.

ЖЕРЕМИ: Вопрос не только в слежке, финансируемой властями, вопрос еще и в приватности, в том, как используют информацию третьи лица, в том, что мы знаем о применении информации. Я не пользуюсь социальной сетью Facebook и знаю о ней не так много. Но сегодня мы видим в Facebook людей, которые счастливы делиться любыми сведениями о себе, – и можно ли обвинить человека в том, что он не видит границу между общественным и личным? Несколько лет назад, до эпохи цифровых технологий, публичные люди работали в шоу-бизнесе, или это были политики, или журналисты, а сейчас потенциал публичной жизни есть у каждого, достаточно нажать кнопку и опубликовать информацию о себе в Сети. «Опубликовать» – значит «сделать что-то публичным», предоставить всему миру доступ к этой информации, – и, конечно, когда подростки выкладывают фотографии, на которых они пьяны и т. д., они могут не понимать, что фотография будет доступна всему миру и, возможно, очень-очень долго. Facebook делает деньги на том, что размывает границу между частной жизнью, кругом друзей и публичностью. Это происходит, даже если ты выкладываешь информацию, которая предназначена только для твоих друзей и близких. Что бы ты ни думал о степени публичности выложенной информации, когда ты выкладываешь данные на Facebook, ты сперва даешь их сети и уже потом – каким-то другим ее пользователям.

ДЖУЛИАН: Даже граница между правительством и частным бизнесом размыта. Посмотрите на то, как расширился рынок военных контрактов на Западе за последние десять лет. Раньше АНБ, крупнейшее шпионское агентство в мире, работало с десятью основными подрядчиками. Два года назад число этих подрядчиков выросло до тысячи. Граница между правительством и частным сектором исчезает на глазах.

ЖЕРЕМИ: И есть подозрение, что разведывательные агентства США имеют доступ ко всей информации, сохраненной Google.

ДЖУЛИАН: Конечно, имеют.

ЖЕРЕМИ: И ко всем данным Facebook, так что в каком-то смысле Facebook и Google являются филиалами этих агентств.

ДЖУЛИАН: Джейк, ты в курсе насчет судебного ордера Google? Получал ли Google ордер с требованием поделиться информацией, связанной с твоим аккаунтом? Калифорнийский доменный регистратор dynadot, зарегистрировавший сайт wikileaks.org, получил ордер насчет WikiLeaks. Он касался продолжающегося секретного расследования деятельности WikiLeaks Большим жюри, суд потребовал от dynadot финансовые документы, логины и т. д. – и регистратор все им выдал [59] .

ДЖЕЙКОБ: Газета The Wall Street Journal писала о том, что Twitter, Google и Sonic.net, сервисы, которые я использую или использовал в прошлом, получили каждый по извещению 2703 (d) – это такая необычная секретная форма судебного ордера [60] .

ДЖУЛИАН: Она выдается по патриотическому закону?

ДЖЕЙКОБ: Нет. По сути, ордер ссылался на закон о сохраненной информации. Согласно The Wall Street Journal, каждый из этих трех сервисов говорит, что власти требовали у него метаданные, утверждая, что у них есть право получить их без ордера. Продолжается судебный процесс, по итогам которого будет принято решение, есть ли у властей право хранить свою тактику в секрете и от общественности, и от судебной системы. Я читаю The Wall Street Journal и узнал обо всем этом оттуда.

ДЖУЛИАН: Итак, Google прогнулся перед правительством США, когда Большое жюри, расследующее дело WikiLeaks, запросило твои данные через ордер – и не простой ордер, а специальный шпионский. Еще раньше, в 2011 году, прошла новость о том, что Twitter получил несколько таких ордеров от того же Большого жюри, но стал добиваться через суд права сообщить пользователям о том, что данные об их аккаунтах затребованы по ордеру, – то есть настоял на отмене запрета на разглашение. У меня нет аккаунта в Twitter, так что мои данные они не получили, но наши с Брэдли Мэннингом имена стояли во всех ордерах – Большое жюри искало информацию именно о нас. Джейк, у тебя был аккаунт в Twitter, а значит, Twitter вручили ордер и насчет тебя тоже. И Google получил такой ордер, но не стал бороться за право разгласить его содержание [61] .

ДЖЕЙКОБ: Судя по всему, так и было. Я прочел обо всем этом в The Wall Street Journal. Возможно, у меня нет права говорить о произошедшем иначе, чем в связи с The Wall Street Journal.

ДЖУЛИАН: Из-за подписки о неразглашении? Ее же объявили неконституционной, разве нет?

ДЖЕЙКОБ: Не факт. Что касается дела Twitter, я могу сказать, что мы предложили не выдавать данные властям, потому что ущерб будет невосполним – получив эти данные, правительство станет хранить их вечно. Но суд решил, что мы не правы. Нам сказали: «Нет, ваше предложение отклонено, Twitter обязан выдать данные». Мы подали апелляцию и оспорили, в частности, секретность назначения апелляции к слушанию – и об этом я говорить не вправе, – однако на данный момент суд решил, что в интернете вы не можете ждать сохранения приватности, если добровольно предоставляете информацию третьей стороне, между тем в Сети каждый пользователь – третья сторона.

ДЖУЛИАН: Даже если компания вроде Facebook или Twitter говорит, что будет хранить информацию в тайне.

ДЖЕЙКОБ: Именно. Опять же граница между государством и бизнесом размывается. Может быть, это самое важное в нашем разговоре – сказать, что АНБ и Google являются партнерами по обороне США в секторе кибербезопасности.

ЭНДИ: Что бы «кибербезопасность» в данном контексте ни означала. Это широкое понятие.

ДЖЕЙКОБ: Они пытаются до минимума сузить сферу применения закона о свободе информации, чтобы хранить все в тайне. Кроме того, власти США заявляют, что у них есть право выдавать административный ордер, более суровый, чем ордер на обыск, потому что третья сторона обязуется не сообщать тебе об этом ордере, и у тебя нет права протестовать – в дело вовлечена третья сторона, у которой нет конституционного права защищать твои данные.

ДЖУЛИАН: Третья сторона – это Twitter, или Facebook, или твой интернет-провайдер.

ДЖЕЙКОБ: Да кто угодно. Мне сказали, что те же правила применяются, когда речь идет о приватности банковских данных или о телефонном разговоре. Ты добровольно сообщаешь свой номер телефонной компании, когда звонишь с него. Ты же это знал, да? Используя телефон, набирая чей-то номер, ты все равно что говоришь себе: «Я знаю, что разговор не будет приватным». С компьютером связь еще менее очевидна. Люди не понимают, как работает интернет, – как работают телефонные сети, они тоже не знают, – но суды все время подтверждали отсутствие приватности, и в нашем деле с Twitter, о котором я, увы, не могу говорить, потому что в действительности живу в несвободной стране, суд постановил, по сути, то же самое [62] . Полное безумие – понимать, что мы делимся с этими компаниями всеми нашими личными данными, а компании потом фактически приватизирует тайная полиция. Если говорить о Facebook, у нас есть теперь демократическая слежка. Вместо того чтобы платить людям, как делало Штази в ГДР, мы воспеваем социальные сети как субкультуру – там ведь трахаются. И заодно доносят на друзей: «Ах, эти двое обручились»; «Ух ты, они расстались»; «Ох, я знаю, кому мне надо позвонить».