Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6474 ( № 31 2014) Страница 9

Един в двух лицах, сказал я, но это, по-видимому, неверное определение. Лицо отсутствует, есть личины, которые меняются в зависимости от ситуации.

Трэшевый Елизаров – скорее всего аггравант, поскольку публике всякий раз потребны более сильные стимуляторы. Советская ипостась М.Е. – такая же мимикрия в духе «Старых песен о главном».

Back-in-USSR у Михаила Юрьевича странным образом соседствует с полным незнанием советских реалий. Один председатель совхоза в «Библиотекаре» чего стоит. А крепость «Стрелецкой горькой» (зажглося ретивое!) – не 35 градусов, как в «Мультиках», но 27. Мелочи насчёт приватизации, детских комнат милиции, комодов с дверцами и проч. опустим. Скажу больше: в СССР эстетические предпочтения букероносца были чреваты статьёй 7б расписания болезней и медикаментозной коррекцией поведения. Но всё перечисленное – лишь верхний слой проблемы.

Елизаровским символом веры принято считать монолог Вязинцева в «Библиотекаре»: «Советский Союз был цельным. Это была не самая лучшая на свете страна, но она умела дарить счастье». Всё бы так, однако протагонист советскую идею лишь декларирует. А практическим её воплощением (читай: профанацией) стал авангард громовцев – отвратные, помешанные на убийствах старухи. Не менее характерный опус – «Госпиталь», где солдату СА достаточно незначительного толчка извне, чтобы превратиться в тупого и злобного примата.

Что сказать, товарищи? Утратили мы бдительность, не рассмотрели вовремя чуждый элемент в наших рядах. А субъект очень даже подозрительный: пуговки-то нету у левого кармана и сшиты не по-русски широкие штаны…

Если у кого-то ещё остались сомнения, милости прошу изучать прямую речь.

STAND-UP COMEDY

Вопреки расхожему мнению, бумага далеко не все стерпит. Иногда она вдруг становится лакмусовой.

Разрозненные интервью Елизарова не впечатляют. Но собранные воедино ЖЖ-сообществом ru-elizarov.livejournal.com, они выглядят высшим пилотажем разговорного жанра – Павел Воля со товарищи занимают очередь на бирже труда:

«Именно элемент советского и есть тот защитный амулет, который помогает мне правильно себя ощущать. Это как некое тайное каббалистическое знание, заклинание, которое я вытащил явно не из этого мира… Вот такое ощущение осталось у меня от всего советского» (интервью «Московскому корреспонденту»).

«Какая-то глупая баба из «Коммерсанта» увидела в моих книгах ностальжи по совку! В гробу я видел эту ностальгию!» (интервью «БелГазете»).

«Православие для меня последняя надежда уже не на возрождение, а на сохранение русского универсума» (интервью порталу ThankYou.ru).

«Наивно думать, что изнасилование – это просто получение удовольствия, это гораздо более сложное, мистическое событие, близкое к оргиастическим мистериям. Я попытался рассмотреть за этим какую-то метафизическую глубину – это не удовлетворение инстинкта, это сложный магический ритуал, даже если его участники не догадываются об этом» (интервью газете «НГ Ex Libris»).

«Для меня православие стало оплотом против того, что со всеми нами происходило с развалом СССР» (интервью газете «Труд»).

«Самодельная магия здорово затягивает. Если начинать выкликать какие-то мистические штуки из атмосферы, они каким-то поразительным образом начинают лезть изо всех щелей и доказывать своё существование» (интервью журналу «Дети Ра»).

Широк человек. Я бы сузил.

ВСЁ ВОКРУГ КОЛХОЗНОЕ, ВСЁ ВОКРУГ МОЁ

Чувствую, что впал в общий для критиков грех: коллеги, дискутируя о фекальной метафизике и советской магии, в полемическом задоре забывали о елизаровской прозе как таковой. Виноват, исправлюсь.

Так вот о прозе. Назвать её елизаровской значит сказать незаслуженный комплимент. Автор и шагу не ступал без поводыря. Судите сами.

В первых книгах М.Е. бесконечно звучали перепевы Сорокина: инцест, экскременты, кровь, самодельные ритуалы. Приёмы были тоже специфические, сорокинские, вроде овеществления метафор. Однако почувствуйте разницу: Сорокин пародировал советские эстетические клише, Елизаров пародировал пародии. Исключением был «Госпиталь» – умный, психологически точный, с тщательным отбором деталей и гомеопатической (а больше тут и не надо) дозой мистики. Пойди Елизаров по этому пути… но не пошёл. Подражать оказалось проще.

«Pasternak» оказался откровенной новеллизацией комиксов Кейна и Фингера: Бэтмен и Робин потихоньку сбежали из Готэм-Сити, переоделись русскими парнями и показали проклятому птеродактилю, где чизбургеры зимуют.

«Библиотекарь» до боли напоминал «Банды Нью-Йорка» в постановке заводского драмкружка. Финал романа тоже был кинематографический, взятый напрокат в «Lost»: бункер, заветная кнопка, любимый город может спать спокойно…

Про «Кубики» Михаил Юрьевич высказывался витиевато: на городских окраинах выросла раса морлоков; они жестоки и безнравственны, хотя об этом и не подозревают… Из-под словесной шелухи предательски виднелась обложка козловских «Гопников»: тот же вяленый язык милицейского протокола, та же череда неотличимых друг от друга люмпенов. Правда, иногда автор спохватывался, и реальные пацаны типа в магию слегонца вписывались, но это дела не меняло. Рассказы получились вполне козловского свойства: все деревянные, все одинаковые. Кубики, как и было сказано. Игрушка для детей дошкольного возраста.

«Мультики» выстроились по более сложной формуле: Лимонов, помноженный на Берджесса, с Пелевиным в знаменателе.

И, наконец, «Мы вышли покурить на 17 лет» – бессюжетная эгобеллетристика a la Прилепин: лирический герой то потел в летнем Крыму, то мёрз в зимней Швеции, а на кой оно читателю – чёрт его знает.

В этом ворохе вторсырья по-настоящему оригинальны были лишь идиолекты – полный комплект лексических и стилистических несуразиц, от безграмотного «мачете импортного производства» и смехотворной «упругой гипсовой мощи» в «Библиотекаре» до загадочной «дидактической кишки» в «Мультиках»…

В СУХОМ ОСТАТКЕ

Литературная карьера Елизарова складывалась без сучка и задоринки: «Букер», «НОС»… Однако накануне судьбоНОСного дня блогер bogoslovskyroma сообщил, что в столичных книжных магазинах «Мы вышли покурить…» продаётся с 70-процентной скидкой. А вот ещё свежая информация с книжного рынка: «Книги Михаила Елизарова на распродаже Ad Marginem. «Библиотекарь» – 163 р., «Раsternak» – 130 р. «Ногти» – 163 р. «Нагант» – 207 р., «Кубики» – 152 р.». Базар цену скажет…

Ко всему-то подлец человек привыкает. За полтора десятка лет мрачный и загадочный персонаж незаметно стал бытовым явлением. На должность Великого и Ужасного, похоже, прочат Беседина, а Михаил Юрьевич предусмотрительно сменил и род занятий, и целевую аудиторию: пишет истерически надрывную публицистику для «Свободной прессы» и развлекает молодняк песенками собственного сочинения (бард-панк-шансон, во как): про доброго маньяка Тихона, про Чикатило… Говорят, постоянно меняет манеру пения: то под Круга, то под Гребенщикова. Думаю, профессиональному имитатору это даётся без особых сложностей.

Теги: литературный процесс

Лёгкое перо, невесёлая судьба

Первая мировая война. Прапорщик Михаил Зощенко был удостоен боевых наград

В этом году Михаилу Зощенко исполняется 120 лет. Его нет с нами более полувека. Исчезли (или почти исчезли) коммунальные квартиры, в которых обитали герои Зощенко, канули в Лету (хочется верить) проблемы, волновавшие "уважаемых граждан". Но вот что интересно: книги его по-прежнему раскупаются, имя знакомо практически каждому, произведения - на пике популярности. 

Мир Зощенко – уходящая натура... только натура ушла, а художник остался.

С Зощенко вообще сплошные загадки. Нет, наверное, подобного cтранного классика, о котором существовало бы такое количество мифов, легенд, противоречивых суждений. Достаточно взглянуть на название статей о нём последнего времени. «Очень странный классик», «Самый весёлый писатель. Самая нелепая судьба», «Мифы Михаила Зощенко», «Свифт, принятый за Аверченко»[?]

Определяющей чертой всех приведённых выше формулировок является стремление подчеркнуть странность, парадоксальность и творчества, и самой личности Михаила Михайловича. Это легко объяснимо. С именем Зощенко связано так много легендарного, так много неясного и противоречивого. Начиная с даты и места рождения. Не все знают, что писатель по каким-то причинам указал в автобиографии (и даже не однажды) 1895 г.р. вместо 1894-го, а место, где он появился на свет, вообще перенёс из Петербурга на Украину, в Полтаву. Подобная путаница сопровождает его на протяжении всей жизни. Как тут не вспомнить его слова, с горькой иронией сказанные когда-то о самом себе: «Я есть в некотором роде машина для литературных работ и весьма не сильный человек для жизни. Я умный, но ум мой в литературе, в философии, а не в повседневной жизни... Я присутствую в жизни весьма мало и несколько странно».