Публикации на портале Rara Avis 2018-2019 - Владимир Сергеевич Березин Страница 9

Он ничего не ответил, только закурил многозначительно и, многозначительно сощурившись, стал многозначительно пускать кольца к потолку.

Я стал его передразнивать, повторяя его действия. Все глядели на него с испугом, но я стал повторять его действия. Мне надоел этот Митя. Мне надоело, что его команда молчит. Он всегда подбирал себе каких-то бессловесных.

— …Н-ну?… — сказал он, пуская колечки. — Итак?… Что вы обо мне думаете?… Скажите прямо.

— Я думаю, — сказал я, пуская колечки, — что многозначительность — это стартовая площадка кретина.

Не глядя на меня, он стал гасить сигарету.

— Вы закончили ваше последнее слово? — спросил он.

— Кстати, — сказал я. — Уточним детали. Вы с детства росли на высокооплачиваемых кормах. Я не так одарен физически, поэтому прибегаю к тяжелым предметам.

— Это всё?… — спросил он и медленно встал. — Уберите женщин.

Его команда, наконец, загалдела.

— Не все, — сказал я. — Я презираю салонный мордобой.

Он двинулся ко мне. Панфилов взял две пустые бутылки и о край стола отбил донышки.

— Дуэли не будет, — сказал Панфилов. — Уцелевших арестуют.

К Мите, наконец, кинулась Вика, стала хватать его за руки, а он делал вид, что сопротивляется ей.

— …Митя, идемте… Митя, сейчас же идем… Я думала, вы интеллигентный человек, — сказала она Панфилову.

— Он не интеллигентный человек, — сказал я. — Это Митя интеллигентный человек, а он простой советский десантник.

— Так его! — восторженно вскричала Анюта. — Так его, орясину!

Вика надевала на Митю плащ и застегивала пуговицы.

— Воротник поднимите, — сказал я. — Надо уходить в ночь с поднятым воротником. Так красивше»[19].

В этой истории хорошо всё — и динамика, и мелкие обстоятельства, и то, что в повести Анчарова друг напротив друга стоят научные сотрудники.

Во-вторых, общество металось между двумя крайностями — желанием возмездия и тем, что тот самый мальчик Коля мудро говорит Мышкину: «А знаете, я терпеть не могу этих разных мнений. Какой-нибудь сумасшедший, или дурак, или злодей в сумасшедшем виде даст пощёчину, и вот уж человек на всю жизнь обесчещен, и смыть не может иначе как кровью, или чтоб у него там на коленках прощенья просили. По-моему, это нелепо и деспотизм. На этом Лермонтова драма „Маскарад“ основана, и — глупо, по-моему. То есть, я хочу сказать, ненатурально»[20]. Хочется красоты, мужской гордости за выигранный поединок, а не хочется скучных милиционеров, собственного поражения, смерти и увечий, наконец. Современная пощёчина — что-то вроде разговения на Пасху, только без Поста.

В-третьих, пощёчина стала во многом женским оружием. Понятно, что непубличная пощёчина в тот момент, когда начальство, преподаватель, просто надоедливый ухажёр распускает руки или между супругами происходит сцена — это одно, но вот публичная пощёчина от женщины вовсе не предполагает какого-то ответа. Мало кто решится публично ударить женщину. Ну и о дуэли речь не идёт — кстати, в прежние времена оскорбление, нанесённое женщиной, вовсе не оставалось безнаказанным. Просто диалог переходил к её родственникам. Всё тот же кодекс Дурасова сообщал, что «Ответственность при нанесении оскорбления женщиной падает на её ближайшего дееспособного родственника, до троюродных степеней родства включительно, наличность которого освобождает всех остальных от ответственности», «Если женщина нанёсет оскорбление в то время, когда её сопровождает лицо, с которым она находится в далекой степени родства или вовсе не находится в родстве, то оскорблённый имеет право требовать удовлетворения или от её ближайшего дееспособного родственника или от сопровождающего её лица»[21]. Правда, эти оскорбления считались «ниже качеством», слабее, чем нанесённые мужчинами, хоть это и не отменяло дуэли.

Что из всего этого следует? То, что общество всегда тяготеет к внесудебным способам восстановления справедливости (как кто её понимает). Честнее всего в этом смысле дети, с их правилами драк до первой крови и омертой. А вот отягощённые мифологией взрослые норовят представить себя дворянами, а не крестьянским сословием, придумать пощёчине новую жизнь. Но нет — драка есть драка, мужская или женская, бьются ли монтировками шоферы, сверкает ли нож в руке новой Кармен на табачной фабрике — всё едино. К чести это не имеет никакого отношения.

05.02.2018

​Идеальный нечитатель (о чтении обывателями романа Сальникова «Петровы в гриппе»)

С ума поодиночке сходят. Это только гриппом вместе болеют.

Эдуард Успенский.

Я хотел просто написать рецензию на одну книгу, но замешкался. А замешкавшись, понял, что про эту книгу написали уже все главные литературные критики, неглавные критики и ещё тысяча простых честных людей. Поэтому я решил вовсе ничего не писать, чтобы не путаться у всех этих людей под ногами. Но потом оказалось, что общественное чтение этой книги куда интереснее моего частного чтения этого текста. Речь идёт о романе Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него». Роман екатеринбургского жителя Сальникова прошёл классическую дорогу успеха: был опубликован в литературном журнале («Волга», № 5–6) в 2016 году, попал в короткий список премии «Большая книга», потом про него написала главный книжный рецензент страны Галина Юзефович (и множество других рецензентов), а главный рецензент — всё равно что добрая фея: не захочешь, а проснёшься знаменитым. Затем роман Сальникова получил приз критического сообщества на премии «Нос» (проиграв Сорокину в общем голосовании). Теперь книгу будут допечатывать, а слово «допечатка» — сладкое для писателя.

Надо оговориться, что если книга дурна, то никакая фея её не спасёт, а книга Сальникова вовсе не дурна. И человек он, судя по всему, неплохой — в общем, награда нашла героя. Не премия в смысле, а честное признание.

Теперь нужно сказать о сюжете — его, правда, подробно пересказал Николай Александров в статье «„Петровы в гриппе“. Психоанализ»[22], но, по-моему, он в конце устал и начал ошибаться. Поэтому я сделаю это ещё раз — неблизко к тексту. Итак, семья Петровых живёт в Екатеринбурге ещё при губернаторе Росселе — году в 2005. Тут простор для анахронизмов, никто не обещал счислить жизнь по календарю. Да и русская провинция меняется мало, и год для неё не принципиален, разве — столетие.

Петровы по очереди заболевают гриппом, а потом по очереди выздоравливают. В промежутках они встречаются с разными людьми, причём Петров-отец много пьёт и становится свидетелем (быть участником у него плохо получается) разговоров о смысле жизни. Петрова-мать борется с позывами убить кого-нибудь. Про Петрова-сына ничего практически неизвестно, кроме того, что у него температура 38°. Также имеется богатый человек