Живой Журнал. Публикации 2020 - Владимир Сергеевич Березин Страница 9

Всё оказалось гораздо хуже, чем ожидал Назонов. Ему обещали два месяца максимум. А год — это хуже всего, это высшая мера.

Те, кто получал полгода, часто вешались. Особенно, если они получали срок осенью — полученные весной полгода можно было перетерпеть, прожить изгоем в углах и дырах огромного Третьего Рима, но зимой это было почти невозможно. Осужденного гнали вон сами горожане — оттого что всюду, где он ни появлялся, гасло электричество. Осуждённый не мог пользоваться общественным электричеством — ни бесплатным, ни купленным, ни транспортом, ни теплом, ни связью. И покинуть место жительства было тоже невозможно — страна разделена на зоны согласно тому же Закону в той его части, что говорила о регистрации энергопотребителей.

На следующий день после приговора осуждённый превращался в городскую крысу, только живучесть его была куда меньше. Крысы могли спрятаться от холода под землёй, в коллекторах и тоннелях, а человека гнали оттуда миллионы крохотных датчиков, его обкладывали, как глупого пушного зверя.

«С полуночи я практически перестану существовать, — подумал Назонов тоскливо, — отчего же меня сдали, отчего? Всем было заплачено, всё было оговорено…».

Адвокат пошёл мимо него, но вдруг остановился и развёл руками.

— Прости. На тебя повесили ещё и авторское право.

Авторское право — это было совсем плохо, лучше было зарезать ребёнка.

Лет тридцать назад человечество радовали и пугали микробиологическими интеллектуальными системами. Слово это с тех пор и осталось пустым и невнятным, с сотней толкований. Столько надежд и столько ресурсов было связано с ними, а вышло всё как всегда — точь-в-точь как любое открытие, их сперва использовали для порнографии, а потом для войны. Или сначала для войны, а потом для порнографии.

Назонов отвечал именно за порнографию, то есть не порнографию, конечно, а за увеличение полового члена. Умная виагра, биологические боты, работающие на молекулярном уровне, качающие кровь в пещеристые тела — они могли поднять нефритовый стержень даже у покойника. Легальная операция, правда, в десять раз дороже, а Назонов тут как тут, словно крыса, паразитирующая на неповоротливом Городском хозяйстве.

Но теперь оказалось, что машинный код маленьких насосов был защищён авторским правом. Обычно на это закрывали глаза, но теперь всё изменилось. Что-то провернулось в сложном государственном механизме, и недавно механизм вспомнил о патентах на машинные коды.

И теперь Третий Рим давил крысу — без жалости и снисхождения. В качестве примера остальным.

Назонов и не просил снисхождения — знал, на что шёл, назвался — полезай, тут и прыгай, поздно пить, когда всё отвалилось.

Адвокат ещё оправдывался, но Назонов слушал его, не разбирая слов. Для адвоката он уже потерял человеческие свойства, и на самом деле адвокат оправдывался перед самим собой. «Наше общество, — думал тоскливо Назонов, — наше общество фактически лишено преступности, у нас не то, что смертной казни нет, у нас нет тюрем. Какая тут смертная казнь, люди с меньшими сроками без электричества просто вешались».

Единственное общественное электричество, что останется ему завтра — паспорт человека, или как он сам называл его, «Personalausweis», таблетка которого намертво укреплена на запястье каждого гражданина. Именно паспорт будет давать сигнал жучкам-паучкам, живущим повсюду в своих норках, обесточить его жизнь.

«Интересно, если я завтра брошусь под автомобиль, — подумал Назонов, — то нарушу ли закон? Как-никак, я использую для самоуничтожения электроэнергию двигателя, принадлежащую обществу».

Формально он не мог даже пользоваться уличным освещением. Но на это смотрели сквозь пальцы, тогда бы гаснущие фонари отмечали путь прокажённых по городу.

В детстве он видел одного такого — он бросился в кафе, где маленький Назонов сидел с отцом. Он успел сделать два шага, и его засекли жучки-паучки, сработала система безопасности… Это был порыв отчаяния, так раньше бросались заключённые на колючую проволоку. Проволоку под током, разумеется.

Назонов не хотел жить как крыса и прятаться по помойкам. Он не хотел однажды заснуть, примёрзнув к застывшей серой грязи какого-нибудь пустыря, — ему был близок конец человека, бросившегося на охранника в кафе.

Некоторые из осуждённых пробовали бежать из Города в поисках тепла и еды, но это было бессмысленно. Сначала их останавливали дружинники на границах города, ориентируясь на писк таблетки. Те же, кто пытался спрятаться в поездах или грузовых автомобилях, как и те, кто сорвал таблетку аусвайса, уничтожались за нарушение Закона об электричестве — прямо при задержании.

Ходили легенды о людях, прорвавшихся-таки на юг, к морю и солнцу, но Назонов в это не верил. На юг нельзя. Даже если патрули не поймают на подступах к мусульманской границе, то никто не пустит беглеца сквозь неё.

Про мусульман, людей с этим странным названием, из которого давно выветрился смысл, рассказывали странное и страшное. Это, конечно, не люди с пёсьими головами, но никакого дружелюбия от них ждать не приходилось. Про них никто не знал ничего определённо, но все сходились в том, что они едят только человеческий белок.

Он очнулся от того, что дружинник, стоявший всё это время сзади, тряхнул Назонова за плечо. Все разошлись, и оказалось, что осуждённый сидит в зале один.

Он ехал домой на такси, потому что теперь экономить было нечего. Дверной замок привычно запищал, щёлкнул, открылся — но в последний раз. Дома было гулко и пусто — кровать осталась смятой, как и в тот момент, когда его брали утром.

Он собрал концентраты в мешочек, но в этот момент пропел свои пять нот сигнал у двери. На пороге стоял сосед с большим пакетом.

— Сколько? — спросил сосед коротко.

— Год.

Они замолчали, застыв в дверях на секунду. Рассчитывать на эмоции не приходилось — сосед умирал. Он умирал давно, и смерть его проступала через кожу пигментными пятнами — коричневым по жёлтому.

Назонов так же молча пропустил соседа внутрь и повёл в столовую.

— Выпьем? — сосед достал сферическую канистру. — Я принёс.

Это было какое-то дорогое пиво «Обаянь», действительно очень дорогое и очень противное на вкус.

Назонов поставил котелок в электропечь и обрадовался тому, что последний раз он обедает дома не один.

— Я пришёл тебя отговорить, — сказал сосед вдруг, и от неожиданности Назонов замер. — Я пришёл тебя отговорить, я знаю немного людей, перед смертью начинаешь их по-другому чувствовать. Острее, что ли. Я догадываюсь, что ты хочешь сделать. Ты хочешь бежать. Так вот, не надо.

Туда дороги нет.

Назонов с плохо скрываемым ужасом смотрел на своего соседа, а тот продолжал:

— Не надо на юг. Нет там спасения — я служил двадцать лет назад там на границе. Недавно встретил