Юрий Безелянский - 5-ый пункт, или Коктейль «Россия» Страница 90

Мы уже вскользь упоминали Зииавду Серебрякову, урожденную Лансере. Ее прадед — француз Альберт Кавос, дед — Николай Бенуа, оба академики живописи; отец — Евгений Лансере — скульптор. Брат Зинаиды Серебряковой — Евгений Лансере, известный советский художник, график и педагог. И все это — французская бурлящая кровь!

А «самый загадочный русский художник XX века» (по определению профессора славистики университета Южной Калифорнии Джона Э. Боули) — Казимир Малевич всю жизнь считал себя поляком. Он родился на Украине, в польской семье. В юности писал стихи по-польски.

Родители Роберта Фалька говорили по-немецки, так как дедушка был выходцем из Курляндии (теперь Латвия). Роби и два его брата посещали московскую Петер-Паульшуле — реальное училище, где все предметы преподавались на немецком языке.

В послевоенные годы Фалька зачислили в «формалисты» и сделали его изгоем советской живописи. В пору разгула борьбы с космополитизмом одна фамилия Фальк вызывала у правоверных русских партийных искусствоведов ярость. Один из руководителей Союза художников сказал тогда: «Фальк не понимает слов, мы его будем бить рублем». Как свидетельствует Эренбург, Фалька перестали выставлять. Денег не было. Он считался заживо погребенным.

Не забыть бы упомянуть Александру Экстер, урожденную Григорович. Родилась в Белостоке: еврейка, полька?.. Экстер была знаменитым сценографом, художником прикладного искусства и живописцем. До революции оформляла многие шумные постановки Александра Таирова в Камерном театре. Потом Париж — и снова успех. Там уж Александру Экстер никто «не бил рублем», там осыпали франками.

Можно вспомнить и многих других художников второго и третьего плана. «Но не довольно ли? В дверях скучает обобщение», — как говорил Осип Мандельштам.

Сделаем паузу. Скушаем «Твикс» и перейдем в следующий зал нашего условного музея, посвященного советскому и постсоветскому периоду.

Живописный соцреализм

Грянул Октябрь 1917 года, и вместе с ним появилось революционное агитационно-массовое искусство. Некий революционный авангард — сочетание художественной новизны, искренней социальной ангажированности и безоглядной утопической ментальности. Затем авангард сошел на. нет и уступил место государственному искусству, густо настоянному на методе социалистического реализма. Как выразился один именитый художник: «Я работаю в области ВОЖДЯ». Надо отметить, это была весьма доходная область. Оглядываясь назад, современный художник Марат Гельман сказал: «Была кормушка, через которую шли все заказы».

Это Александр Пушкин мог заявить: «Я могу быть подданным, даже рабом, — но холопом и шутом не буду и у царя небесного». Советские художники так не считали, они были и холопами, и шутами, и подмастерьями партии. А уж как славили, как славили!.. Патриархом аллилуйной живописи по праву считается Исаак Бродский.

Помимо Бродского, в советское время работало много художников, скажем так, с неясно выраженными русскими корнями: Константин Юон, Георгий Акулов, Виктор Дени, Нина Айзенберг, Рудольф Френц, Павел Шеллинговский, Александр Апсит, Николай Когоут и т. д. Среди скульпторов — Виктор Синайский, Матвей Манизер, Сарра Лебедева и прочие. Но было, конечно, много имен с исконным окончанием фамилии на «ов» — Александр Герасимов, Аркадий Пластов, Павел Радимов. Обрываю список: он немал.

Но вот Борис Иогансон: народный художник СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат многочисленных премий. Помните знаменитую картину «Допрос коммуниста»? В данном случае меня интересует не эстетика, а национальные корни уважаемого академика, каковы они? Оказывается, предки Иогансона — шведы, Петр I привез из Голландии корабельного мастера Карла Йогансена, тому понравилась Россия, и он пустил в ней свои корешки. Внук Бориса Иогансона Игорь Иогансон тоже стал художником. Дотошный корреспондент газеты «Вечерний клуб» спросил его:

— Дед поменял фамилию?

— В те времена лучше было быть евреем, чем шведом, — ответил Иогансон-внук.

Оно и понятно, разгул охоты на космополитов. Еврей — вроде бы свой человек, привычный, а вот швед — это уж точно вражина, шпион, пятая колонна.

Вместе с Иогансоном в советские времена процветал Дмитрий Налбандян, о корнях которого говорить даже излишне. Это был замечательный славопевец, голосистый соловей холста из придворной гвардии. Коллеги считали его счастливцем, ибо сам Сталин позировал ему 45 минут живьем и три часа в гробу мертвым. В одном из интервью Налбандян признался: «Я люблю эти краски жизни, радость, которую дает кисти зелень мая, голубой простор на Москве-реке, где по весне пишу свои пейзажи. И я люблю сосредоточенную тишину мастерской, когда у меня на холсте — Ленин…» («Советская культура», 1985, 31 октября).

Эра партийных живописцев прошла. Пришел черед патриотов. Самый модный и главный из них — Илья Глазунов, который говорит про себя, что он «самый богатый среди нищих и самый нищий среди богатых», но главное (далее цитата из «МК» от 23 августа 1998 года): «Я счастлив, что родился в России, и горжусь, что я русский».

Но тем не менее Илья Глазунов, к своей чести, конечно, не скрывает, что корни его материнского рода — из Чехии, от королевы Либуше, правившей в VI веке. Как это ныне престижно звучит: «Я потомок королевы!..», не балтийского моряка, штурмовавшего Зимний, а именно внепартийной королевы.

Еще Глазунов отмечает, что его род имеет отношение к художнику Бруни. И вывод: «Так что моим детям есть чем и кем гордиться». Что ж, погордимся и мы вместе с Ильей Сергеевичем. Честно говоря, я даже немного завидую: у меня в роду нет ни итальянца Бруни, ни чешской королевы, есть какие-то французы, но след их затерялся во мраке истории.

Но если говорить серьезно, то я искренне приветствую формулировку, которую отчеканил Илья Глазунов: «Русский тот, кто любит Россию!» Это совершенно верно. И это доказали многие деятели российской культуры. Ярчайший пример — Исаак Левитан.

Еще одно современное модное художественное светило — Александр Шилов, про которого говорят: «Шилов — это Пушкин сегодня». Вот отрывок из интервью с ним в журнале «Люди» (ноябрь 1997):

«— У вас необычное сочетание имени-отчества — Александр Максович…

— Не понимаю вот этих разговоров!

— А почему вас назвали…

— Не знаю. Мне нравится мое имя. Я далек от того, чтобы делить людей на русских, французов, татар. Для меня человек — поступок, без разницы, верит он в Аллаха или иудей».

Я не поклонник живописи Шилова, но в данном случае восклицаю «браво!», или, как написал некто в книге отзывов на выставке Шилова: «Большое русское мерси».

Александр Шилов, конечно, удачник. Народ, публика, масса его любит: всё красиво и понятно в его картинах. А вот другим представителям художнического цеха приходится не так уж сладко.

К примеру, Олег Шейнцис, главный художник театра Ленкома. Родился и вырос, как он говорит, «в наглом городе (конечно, в Одессе)». Давно москвич, но проходит в столице, как чужой… «Они меня за своего, как говорят в Одессе, «не имеют»».

Никасу Сафронову наплевать, за кого его «держат». Он взлетел высоко на волне популярности, ибо он — «мастер эротической живописи», а это нынче то, что надо (время партийных и иных идеологических оргазмов давно истекло). Никас Сафронов входит в тройку самых знаменитых современных художников — Глазунов, Шилов, Сафронов. Ударная тройка. Сплошные шайбы-доллары. А вот Михаил Шемякин — нет. То ли живопись его не совсем та, которая нравится народу, то ли гены его кабардинских родичей подводят.

Но вернемся к Никасу Сафронову. Отец его русский, мать — литовка. Выставляется художник большей частью на Западе, а живет в России. Почему? «Потому что я люблю Россию, — отвечает он. — Люблю Москву… Я выбрал Москву для жизни, хотя была возможность поселиться в Риме, и в Лондоне, и в Мюнхене, где провожу немало времени».

Счастливчик! У него есть выбор! А у многих выбора не было и нет. В труднейших условиях непризнания и гонения работали художники-авангардисты 60–70-х годов — Оскар Рабин, Лев Кропивницкий, Олег Целков, Дмитрий Плавинский, Александр Меламид, Виталий Комар… Когда 12 мая 1974 года кэгэбешники ворвались в квартиру Меламида, где проходила встреча нонконформистов, художнице Надежде Эльской сказали: «Как же вы, русская, в этой компании очутились?!»

Александр Глезер, поэт, ценитель и организатор искусства, уехавший на Запад и создавший в Нью-Йорке музей русского современного искусства, в ноябре 1974 года, еще в Москве, посвятил поэтические строки «Ностальгия» своему другу, замечательному живописцу Оскару Рабину:

Ностальгия по России,Ностальгия у еврея,Ностальгия, ностальгияБезоглядной тьмы чернее.И плывут перед глазамиКинолентой из былогоТри колодца с журавлямиВ деревеньке под Кусково.Жил несладко он в России,По земле ходил несмело,Почему же ностальгияНалетела, одолела?Вновь и вновь волною ВолгиБредит в скорби и печали,Подмосковные дорогиСнятся длинными ночами.Ностальгия по России,Ностальгия у еврея,Ностальгия, ностальгияБезоглядной тьмы чернее.

Ах, эта ностальгия, она бывает почти у всех, кто покинул Россию, независимо от того, как уехавший устроился там, на Западе.