Яков Гордин - Кавказская Атлантида. 300 лет войны Страница 90

Кому не известно, как тяжела земляная работа, когда не лопата и мотыга, а кирка и лом в ходу. А в суровую зиму 1861 и 1862 годов солдаты упомянутых отрядов, откапывая землю из-под снега и ледяной коры или роясь в каменистом грунте, иначе не работали, как киркой и ломом. Истощая свои физические силы на столь тяжелых и притом беспрестанных работах, у них вместе с тем быстро изнашивалась обувь и портилась одежда, которую они не имели возможности исправлять, по неимению на то свободного времени, и обновлять, не получая никакой заработной платы.

Но в войсках подвергались неимоверному труду не одни люди, а страдали от нескончаемых перевозок по дурным дорогам подъемные лошади. В видах будто бы сбережения казны, граф Евдокимов нашел полезным, отпуская подъемным лошадям вместо шестимесячного по положению фуражного довольствия девятимесячное, употреблять беспощадно этих несчастных животных не только для перевозки провианта, боевых патронов и артиллерийских принадлежностей, но подвозить колья, жерди, хворост для тех станиц, в которых ограды устраивались плетневые. От этого подъемные лошади едва таскали ноги и сильно падали. Но были и такие случаи, когда артельные лошади – собственность солдата – перевозили не то, что им подлежит, а по причине дороговизны продовольствуясь с ненадлежащим образом, тоже были худотелы и болели.

С наступлением апреля солдаты обоих абадзехских отрядов повеселели и вышли из того апатического состояния, в котором они находились в продолжение зимы, когда узнали о двух экспедициях: одной в Дахо, а другой для выселения из лесных трущоб махошев, темиргоев и егерукаев. Они знали, что эти экспедиции не будут продолжительны и что по совершению их опять наступят тяжелые ненавистные работы, но что эти работы будут производиться на новой местности, весною при обновляющейся природе. Главная же причина оживления солдат была та, что они будут наконец иметь возможность подраться с неприятелем, которого, несмотря на его близость, они до сих пор не видели. Может быть, перепадет на их долю и некоторая добыча при занятии аулов.

Выселение из лесов махошев, темиргоев и егерукаев и занятие Дахо поглощали все внимание графа Евдокимова и действительно при тогдашнем положении дел составляли важные и безотлагательные предприятия.

Махоши, темиргои и егерукаи, гнездившиеся теперь в лесных трущобах между Фарсом, Лабой и Фюнфтом, с давних пор отличались своим воинственным духом. Соприкасаясь с нашими казачьими поселениями, сначала на Кубани, а потом на Лабе, они первые должны были испытать силу нашего оружия. Но, не будучи в состоянии отражать силу силою, они преимущественно прибегали к скрытным действиям; а потому подобно чеченцам отличались хищничеством и воровством, совершая по временам и более решительные предприятия, например, нападали на станицы. Впрочем, на подобные предприятия решались не иначе, как в совокупности с прочими своими соседями. Поэтому выселение из лесных трущоб такого хищнического населения должно было считаться делом весьма важным и полезным.

Покорение Даховского общества, живущего за хребтом, замыкающим верховья Белой и образующим ущелье Каменного моста, слывшего до того времени Фермопилами Западного Кавказа, считалось делом особенной трудности и важности.

Исполнение этого предприятия граф Евдокимов возложил на командира Севастопольского полка, полковника Геймана, безотчетно храброго, предприимчивого, решительного, пожалуй, крайне честолюбивого и не лишенного военных способностей, необходимых для начальника отряда. Получивши гимназическое или домашнее воспитание, что наверное не знаю, Гейман поступил в 1840 году юнкером в Кабардинский полк, с которым с честью участвовал во многих славных экспедициях и делах с горцами и в котором он дослужился до полковника. Не только тяжелая рана, но любовь и преданность к нему солдат той роты и батальона, которыми командовал, свидетельствовали, что он был достойным и лихим начальником.

Занятие Дахо сверх ожидания совершилось с незначительной для нас потерей, несмотря на то, что во время перехода через хребет, по дурной лесистой дороге, покрытой завалами, было оказано довольно упорное сопротивление со стороны неприятеля. В донесении графа Евдокимова о покорении Даховского общества, в котором по справедливости выхвалялась решительность и распорядительность полковника Геймана, между прочим, было сказано: что пространство это совершенно замыкает с фланга Белореченскую линию и, владея всеми проходами к Большой и Малой Лабе, по которым постоянно проходили хищнические партии, представляет готовое основание для будущих наших действий в горных котловинах, лежащих за рекой Белой, избавляя в то же время нас от необходимости снова прорываться туда с севера чрез хребты, покрытые лесами.

Однако такое предположение на самом деле не оправдалось. Владение нами Дахо нимало не препятствовало неприятелю вторгаться в наши пределы. Дахо никогда не мог служить базисом для будущих наших действий в горах, за исключением только движения на Хамишки и далее вверх по Белой. Напротив, пять батальонов, две сотни и восемь орудий, находившиеся там для устройства и разработки дороги на правом берегу Белой, как замкнутые в котловине, сжатой со всех сторон высокими и трудно доступными горами, оставались в бездействии во время лета, когда Залабинский край был подвержен нападению неприятеля, а вновь поселенные станицы находились чисто в блокадном положении.

И, действительно, неприятель, как будто желая доказать неосновательность приведенного донесения, вслед за занятием Дахо, не упоминая о второстепенных его действиях и хищнических покушениях, нападает в значительных массах на скот под Псебаем и станицей Губской, а также окружает колонну, высланную из Дахо в Царскую за провиантом. Не проходило дня, чтобы не раздавались сигнальные пушечные выстрелы или не слышалась учащенная канонада по разным направлениям. Беспрестанно получались известия о сборах неприятеля и о намерении его напасть то на скот, то на жителей, то на строящиеся станицы.

От такого тревожного состояния края в особенности изнурена была кавалерия от скачек по разным направлениям, вследствие сигнальных выстрелов, производимых без всякого систематического порядка. По существующим для кордонной службы правилам, каждый постовой начальник, с появлением неприятеля, не справляясь о числе, должен был извещать кордон сигнальным пушечным выстрелом, который повторялся на соседних постах и ближайших станицах. Такая мера, бесспорно хорошая и полезная при обыкновенных отправлениях кордонной службы, была неуместна в лето 1862 года, когда неприятель, желая держать наши войска и поселения в постоянной тревоге, с намерением являлся одновременно в разных пунктах. А потому зачастую случалось, что от таких сигнальных выстрелов тревога делалась общею, не только в Залабинском пространстве, но и на Лабинской линии. Следствием такой неурядицы было то, что кавалерия, не успевшая возвратиться с одной тревоги, должна была скакать на другую, или, не доскакавши до одного места, – спешить по учащенным выстрелам на другой пункт. В особенности страдала от таких скачек кавалерия, расположенная по Белой, а также в станицах Кужорской и Нижнефарской, по причине болезненной деятельности и энергии начальника кордона, подполковника Есакова.

Если кавалерия не имела покоя и страдала от беспрестанных скачек, то пехота не имела отдыха от непомерных работ и караулов. Для нее не существовало покоя ни днем, ни ночью. Днем рубка леса, проложение дорог, устройство мостов, копание рвов, насыпание брустверов, вязание туров или плетня; ночью – усиленные караулы, по причине не вполне огороженной станицы, и зачастую бдение всего гарнизона, по случаю ожидаемого нападения.

Хотя солдаты сильно были изнурены и болели, однако работы не прекращались, даже в годовые праздники. «Пусть умрут на работах!» – было девизом графа Евдокимова. И действительно, госпитали и лазареты были запружены больными, между которыми и смертность была очень велика, потому что, кроме изнурительных лихорадок, явился заразительный тиф.

Но страдали не одни войска, страдали и жители новых поселений, куда попали кроме казаков старых станиц Кавказского линейного войска и поселяне внутренней России, не имевшие понятия о бивуачной жизни, а тем более подверженные постоянной опасности лишиться не только последнего своего имущества, но и жизни. Стесненные в станичной ограде с лошадьми и рогатым скотом, по нескольку дней невыгоняемым на пастьбу, по причине иногда воображаемой в уме станичного или кордонного начальника опасности, они должны были под навесом или холщовым наметом, а то и под открытым небом, переносить все влияния непогоды, столь непостоянной в предгорных местах. От этого явилась не только лихорадка – болезнь обыкновенная в странах, подверженных быстрым и частым переменам, но другие изнурительные болезни и даже тиф. Много бедствий перенесли новые поселенцы не только от болезни и других лишений, но даже от голода.