Альберт Иванов - Лилипут — сын Великана Страница 35

— Китов…

— Ну, и китов, если вдруг попадутся. Да их уже почти нет. Наверно, последний, — простодушно заметил бывший моряк. — А что, у вас не охотятся на китов и кашалотов, на дельфинов и тюленей?..

— На китов и дельфинов, кажется, запретили, — медленно ответил Пальчик, не сразу стряхнув оцепенение, вызванное гибелью кита.

— Так делают везде. В общем-то, погибает природа, — грустно сказал старикан. — Всё прямо па глазах меняется. Теперь и море не то, и погода не та. Море становится холодней и холодней, а от этого, случается, и снег выпадает летом.

— Ещё бы! Вы же бездумно растаскиваете морское тепло, — возмутился Пальчик.

— Ну, это не нашего ума дело. Не нами так заведено. Учёные не спят, соображают. Но я одного не пойму: ты что, с луны свалился?! Разве у вас природа не гибнет? Моря не мелеют? Рыбы не дохнут? — накинулся на него старикан. — Скажите, пожалуйста, какой умный выискался!.. Если даже у вас и не совсем так, как здесь, всё равно к тому же придёте, — снова указал он на засасывающий водоворот. — Куда вы денетесь?

— Ничего. Мы ещё возьмёмся за ум.

— Ага, — язвительно сказал старикан. — Когда поздно будет. «А, может, и не поздно, — ободрил себя Пальчик. Вырасту и что-нибудь да придумаю!» Маленький наивный мальчуган. Он уже готовился принять на свои плечи непосильную ношу, оставленную ему взрослыми.

Вращение огромной воронки внезапно замедлилось, затем прекратилось — нахлынувшие со всех сторон волны столкнулись в её центре с такой силой, что вода ударила высоко вверх яростным взрывом!

— Водосток перекрыт, — сказал сторож. — На сегодня закончено. Завод в основном работает по ночам и рано утром, когда к берегу подходит больше рыбы. Вода даёт нам всё — от тепла до пищи, — повторил он. — Ты не заметил, что остров обогревается подземными трубами?

— Нет… — ответил Пальчик.

— Иначе бы все наши редкие деревья погибли. А одежда наша — из водорослей. Значит, тоже из воды.

— А кто работает на заводе?

— Никто. Одни машины. И бригада ремонтников.

— Но кто-то ведь строил завод?

— Точно. Строил, — подчеркнул сторож. — Те, кто строил, первыми перешли в высший разряд.

— Всего-то двести? — засомневался Пальчик.

— Ну, не двести, а двести четырнадцать. А было больше. Но никто же не вечен, столько осталось. Будут ещё вопросы, юнга? Или отчалим? — сказал бывший моряк.

— Постойте… Чтобы засасывать столько воды, да разлагать её потом на составные части, необходимо много-много энергии, — вслух размышлял Пальчик. — Ведь верно?

— Я тебя понял. Отвечу: чтоб забирать, энергии всегда нужно меньше.

Как в жизни. Копил-копил ты хоть тыщу лет, а кто-то пришёл и враз отнял. Так и здесь. Тратим энергии столько-то, а получаем её во много раз больше.

— Это называется — воровство, — твердо сказал Пальчик.

— А! — привычно отмахнулся старикан. — Все везде воруют у природы. У вас что, по-другому? — вновь поставил он его в тупик.

— А куда девается отработанная вода?

— Она выходит с другой стороны пляжа. Пробовал её там? Абсолютно чистая — всё у неё отнято, — чище не бывает!

«У нас даже и такого ещё нет, — с беспокойством подумал Пальчик. — Сплошные отходы и вредные стоки. Что же с нами станет-то в будущем?!» Но вслух свои мысли высказать не решился. Побоялся новых насмешек.

— Так вот почему там вода такая дистиллированная, — щегольнул усвоенным словечком Гав. — Пресная донельзя. И кто ж этот завод придумал? — не мигая, уставился он на сторожа.

— Да уж не мы с тобой. Большие учёные!

— А начальники острова кто?

— Они же и правители. Сегодня у них состоится большой совет. Ходят слухи, сделано новое гениальное открытие!

— От ваших открытий в дрожь бросает, — заявил Гав. — Уж лучше бы каждая собака правила, чем такие учёные, — кивнул он в сторону моря. — Наколобродили тут!..

— Попридержи язык, — прикрикнул на него сторож. — Не твоего умишка дело.

В нём странным образом сочеталось как бы три человека: то он бывал строгим сторожем, то умудрённым стариком, то простецким и открытым бывшим моряком.

— Сегодня, говорите, совет? — задумался Пальчик.

— Точно знаю — сегодня.

— Как бы туда незаметно попасть, а?

— Что ты! — замахал руками сторож. — Нельзя!

— А если постараться? — жалобно посмотрел на него Пальчик. Тот смущённо кашлянул. На этот раз в нём взял верх умудрённый старик.

— Вообще-то тебе, мальцу, полезно было бы послушать, что говорят умные люди… — И неожиданно закончил как бывший моряк: — Ладно, проведу сквозь рифы. Поднять паруса!

Гав только вздохнул и поплёлся за ними.

БОЛЬШИЕ УЧЁНЫЕ

Бывший моряк снова повёл их куда-то, загадочно сказав что-то о кратчайшем пути.

Этот короткий путь оказался довольно-таки длинным и крутым. Но вот перед ними опять замаячила ограда из пик — они вышли к парку с другой стороны.

Сторож открыл неприметную ржавую калиточку, притаившуюся за нагромождением каменных глыб.

— О ней мало кто знает. Она никогда не запирается, — на всякий случай предупредил он.

В нескольких шагах за калиткой начиналась — или заканчивалась? — тенистая аллея с лавровыми кустами по сторонам, подстриженными в виде шаров и конусов. Стоило поравняться с ними, как они поочерёдно взрывались врассыпную вылетающими птицами, и на лице всё время чувствовался тугой мах крыльев.

В зарослях шиповника суетились яркие малиновки — красноватые на красном — среди крупных, как мелкие райские яблочки, спелых плодов. По кипарису пробежала белка вниз головой и застыла в той же перевёрнутой позе, провожая глазами путников.

Высоченные сосны вытянули свои гривы в сторону от моря и казались однобокими. Все они — впрочем, как и другие деревья, — были пронумерованы, словно на случай побега.

Только теперь Пальчик стал замечать на замечательных деревьях парка следы умирания: сухие ветви, лишаи, грибы-паразиты и многочисленные дупла, заделанные цветным, под тон коры цементом.

Царила спокойная тишина, подчёркнутая безмятежными птичьими голосами. Но она была обманчива. На лужайках недвижно раскинулись, как падаль, жирные коты в «собачьих» ошейниках и чутко следили приоткрытым глазом за семенящими вокруг птичками.

Гав с трудом удерживался, чтобы не броситься на своих извечных врагов:

— Ишь, свежатинки захотелось. А там-то были ленивей ленивых.

— Охота — пуще неволи, — усмехнулся старикан.

Они свернули в заросшую, явно нехоженую аллейку. В коротком тупике одиноко стояла скала. На её отвесном боку так же отвесно росли, чудом тянулись ввысь настойчивые пихты, прижимаясь к нему всем своим стволом, чтоб не упасть. Старикан обогнул скалу. Здесь, в дремучей траве, виднелась ржавая крышка люка наподобие водопроводного — только с кольцом. Он, поднатужившись, сдвинул её в сторону. Открылся каменный тёмный колодец.

— Тут забытый подземный ход… Ну, ребятки, с Богом! А мне надо возвращаться, пора открывать ворота. — Тут он хитро взглянул на пса. — Так я и не спросил у тебя, где ты научился говорить по-человечески. У вас что, это принято?

— У нас — да, — важно кивнул Гав.

— Здоровья вам и долгих лет жизни, дедушка, — растроганно попрощался Пальчик.

— Тебе — тоже, хоть ты пока и малыш. Встретимся ли ещё?.. — Тоже расчувствовался старикан. Отвернулся, постоял и пошёл прочь.

— Пока, хвостатый. Держите курс по ветру, ребятки!.. Пёс заглянул в зияющий лаз:

— А может… по домам? Лучше уж держать нос по ветру, чем по такому курсу.

— Запомни, мама говорит, что я упрямый. А она знает, что говорит. — Пальчик решительно полез в колодец.

Гав трижды поплевал через левое плечо — наверняка подсмотрел у буфетчицы Оли — и шустро двинулся следом. Там из стенки торчали скобы, и пёс спускался, цепляясь за них только передними лапами, а задними — фактически стоял у Пальчика на плечах. К счастью, спуск был недолгим. Дальше, куда-то вбок, тянулся низкий тоннель, выложенный тёсаным осклизлым камнем.

Гав пошёл впереди.

— Всё равно ничего не видно. А у меня — чутьё, — не преминул он похвастаться лишний раз.

— Верхнее или нижнее? — пошутил Пальчик.

— Нижнее, — серьезно отозвался пёс. — Потому что ход ведёт вниз.

— Осторожно, ступенька, — предупредил он чуть погодя.

— Спасибо, друг.

— Пустяки, — откликнулся из темноты Гав. — Я просто боялся, что ты свалишься на меня.

— Эгоист.

— Эго… что?

— Себялюб. Тот, кто самого себя любит.

— А ты себя не любишь? За что ж ты тогда мне спасибо сказал?! А за то, что не расшибся. Кто не расшибся? — рассуждал Гав. — Ты! Значит, сам себя любишь. Ясно?

— Темно, — буркнул Пальчик.

— И без тебя вижу, то есть не вижу. Так кто из нас себялюб?