Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы Страница 36

— Чей кот?! — закричал он. — Уберите кота. Он же ей все глаза выцарапает.

— Не гуляйте собаку без поводка, — закричали мальчишки.

— Ой, он ей точно глаза выцарапает, — всплеснули руками девчонки.

— Мурзик, Мурзик — отпусти собаку, — просил котенка Денис. Тот отпустил овчарку, спрыгнул с ее морды, но остался в боевой позе. Ах, как он был красив! Овчарка продолжая трясти головой, отбежала к хозяину.

— Бедная Альфа! — хозяин присел перед собакой, погладил морду и с ужасом глянул на ладонь. Она была в крови. — Ах, так! — Он решительно повернулся в сторону Мурзика и поднял руку с поводком. — Да я его сейчас…

Овчарка поняла жест хозяина, как приказ и двинулась к котенку. Но тот прошипел очень серьезно:

— Пшш! Еще хочешь получить?!

— Нет. Нет-нет, это не я… это хозяин… — собака отступила и прижалась к ноге хозяина.

— Тогда пшшшел вон. Оба — пшшли! — всем своим видом сказал Мурзик.

И они пошли. Оба. Прочь.

Ребятня окружила Мурзика, стали его гладить, хвалить, говорить, какой он смелый и бесстрашный, но котенка вдруг стала бить нервная дрожь, наверное, как у всех бесстрашных победителей, и он запросился к Денису за пазуху. А когда Денис запрятал его за куртку, оставив наружу одну мордочку, Мурзик полез дальше, аж под мышку. Как все настоящие победители, он был скромен и не жаждал славы.

Денис кожей ощущал, как сильно билось сердце Мурзика. Нет, он не считал, что тот струсил. Чего сейчас-то трусить?! Поэтому, когда ребята пристали, чтобы он еще раз показал котенка, Денис ответил:

— Мурзик готовится к следующему бою. Вон с той собакой, — и указал на огромного кавказца.

— О-о-о! — завизжала ребятня и стала обсуждать предстоящий бой, а Денис, воспользовавшись тем, что про них забыли, пошел домой, прижимая к груди своего рыжего друга — бесстрашного Мурзика. Он сам после этой драки стал смелее. Пусть чуточку… но смелее. И может быть, эта чуточка как раз и будет в нужный момент решающей.

КОТ БАСЬКА

Кот Баська у нас прожил лет двенадцать, может, больше. Я не помню, откуда он взялся, да и спросить теперь уже не у кого. Имя он получил из-за своего басовитого голоса. Он был большой и серый в темную полоску… Ни какой не породистый, обыкновенный деревенский кот. Жили мы тогда на окраине Барнаула, на Булыгиной Заимке в частном доме. Баська был незаменим в борьбе с крысами, которых во дворах было множество, особенно в тех, где держали поросят. Сражался он с ними не на жизнь, а на смерть и всегда выходил победителем. Мы подолгу играли с ним, причем к игре он приглашал сам. Подходил, садился напротив и лапой мягко трогал за коленку. Если на него не обращали внимания, сердился и выпускал когти.

А еще Баська любил рыбу, любую: речную или морскую, но последней отдавал предпочтение. Может быть, потому что ее ему меньше доставалось?! Я в ту пору был уже удачливым рыболовом, и мать редко покупала рыбу в магазине.

Баська всегда присутствовал при моих сборах на рыбалку, провожал до переулка, ведущего к реке, и встречал, сидя на столбе у ворот, разве только дождь мешал, тогда он сидел на крыльце под навесом.

Увидав меня, идущего с рыбалки, он басовито мяукал, но со столба не слазил, ждал, когда я подойду ближе, и тут же прыгал мне на плечи, терся всем телом о мой затылок, лез своей мордой мне в лицо и отчаянно мурлыкал. Приходилось прямо на крыльце открывать садок и давать ему рыбу, которую он с громким урчанием и хрустом поедал тут же. Сколько Баська мог съесть рыбы, мы не знали — неограниченное количество. Правда, кормить до отвала не рисковали, боялись, как бы плохо ему не было.

Из всех жильцов нашего большого дома Баська выделял двоих: мать, как хозяйку, и меня, как кормильца вкусной рыбой. В свободное от охоты время на мышей и крыс он или отсыпался на диване, или сидел на подоконнике и внимательно смотрел на уличную жизнь, при этом хвост его нервно подергивался. Стоило мне только сесть на диван, он тут же устраивался на колени, что доставляло неудобства, вес у кота был приличный.

Время летит, мы взрослеем, и как-то незаметно Баська постарел. С трудом он залезал на столб у ворот, а главное: не мог уже с хрустом есть сырую рыбу, очевидно, у него начались проблемы с зубами. Теперь он ожидал меня с рыбалки на крыльце под навесом и рыбу только мусолил беззубыми деснами, кусать не мог. Приходилось рыбу ему варить. На крыс он уже не охотился и стал пропадать из дому, иногда на несколько дней. Уходил куда-то, но возвращался: исхудавший, с тусклой шерстью и странным взглядом… Он проходил по комнатам, терся о ноги людей и тревожно вскрикивал: «Мяу!» Мать сказала печально:

— К смерти готовится. Ходит прощается…

— Как это? — не понял я.

— Приходит, вспоминает: не обидел ли кого… Скоро помрет.

— Но почему? — Удивился я. — Чем ему плохо живется?

— Ну, как… Крыс ловить уже не может.

— Пусть не ловит, мы все равно его любим, — не уступал я.

— Стыдно ему жить, не принося пользы… «Глупости…» — не сказал я, подумал.

Как-то Баська ушел и не вернулся. Больше его никто не видел.

— Кошки никогда не умирают дома, — сказала, тяжело вздохнув, мать.

— Как так?!

— Преданные они человеку. Очень… Не хотят, чтобы хозяин страдал, видя их смерть.

Боже мой, какая глубокая философия и суровая правда звучала в словах матери — мудрой женщины. И какая высокая порядочность в жизни и смерти «братьев наших меньших»… Я этого тогда не понимал.

Давно нет в живых матери. Отошла она в мир иной тихо, не нагружая заботами и страданиями своих детей и окружающих. Просто заснула и не проснулась. В народе говорят: «легкая смерть», и приходит она к тем, кто праведно жил, кто не оставил после себя зла. Царствие ей Небесное! Замечательным человеком была и очень совестливым…

И я уже не молод, и потому задумываюсь: могу ли я еще приносить пользу окружающим, не в обузу ли я им? Нет ли незаслуженно мною обиженных? Задумываюсь чаще, чтобы успеть исправить ошибки…

МАМА ВАСЯ

В феврале, будучи по делам в Москве, я через своего знакомого, совершенно случайно приобрел месячного щенка — дочь чемпиона Советского Союза по лосю, медведю, кабану среди западносибирских лаек — Боню. В самолете я не выпускал ее из рук, все еще не веря в удачу. Боня мирно спала, посапывая крохотным носом, и не доставляла абсолютно никаких хлопот.

Но зато дома, стоило только опустить щенка на пол, как раздался такой жалобный плач, что я поспешил снова взять его на руки. Мы срочно приготовили уютное местечко в картонном ящике, постелили мягких тряпок, и я вновь попытался сбыть щенка с рук, но не тутто было — опять плач. «Ничего, — решил я. — Поплачет-поплачет и перестанет». Но прошло пять минут, десять… Да к тому же Боня имела такой тонкий и пронзительный голос, что сердце мое разрывалось на части.

Дело к вечеру, а Боня не унимается. Понять ее плач можно, ведь она потеряла мать, братьев и сестер, а теперь тепло хозяйских рук. И я не выдержал, подошел, поднял ее, прижал к себе. И сразу, словно кто-то выключил звук — тишина. Кладу на место — рев! Я внимательно осмотрел щенка — все в порядке. В чем же дело? Неужели придется держать его на руках всю ночь или класть с собой в постель?

«Нет, нужно приучить», — твердо решаю и кладу свое сокровище в очень уютное, с моей точки зрения, приготовленное специально для щенка место. Но наши вкусы оказались разными, опять плач, вой, писк — весь арсенал сразу.

Мои домочадцы улеглись спать, а я, усталый с дороги, рассерженный, носил Боню на руках из комнаты в комнату и укачивал, как маленького ребенка.

Проходя через зал, я увидел на обычном месте, в кресле, нашего кота Васю. Он свернулся во внушительный, с женскую шапку, пушистый ком и спал. Это его постоянное состояние. По-моему, если он и просыпался раз в сутки, так только для того, чтобы поесть да перевернуться на другой бок. Был он серый, большой и лохматый. И меня вдруг осенило — ну-ка, пусть этот лежебока поработает. Я растянул его в кресло во весь рост, он даже не открыл глаза. Положил ему под бок Боню. Никакой реакции. И только когда та стала настойчиво что-то искать на его животе, Вася открыл один глаз и, наверное, хотел встать — лапы и хвост его дернулись. Но то ли сон ему сладкий снился, то ли от лени он совсем потерял способность двигаться, только глаз закрылся, и Вася продолжал спать. Боня, уткнувшись ему в живот носом, тоже заснула. Она, очевидно, посчитала, что спит со своей мамой.

Я на цыпочках прокрался в свою комнату и юркнул под одеяло. Поспать бы с полчасика, а еще лучше часик, пока эта плакса не поднимет своим ревом.

Проснулся я только утром. Вспомнил про щенка. Вскочил и заглянул в зал. Боня сидела верхом на Васе и усердно сосала у него ухо. Тот хмурил лоб, дергал хвостом, но глаз не открывал, притворялся спящим.