Джеймс Хэрриот - И все они – создания природы Страница 6

Я выжидал, пока ее ноги совсем не перестанут дрожать, но тут меня дернули за плечо. Я оглянулся и увидел Хамфри с бутылкой в руке.

— Выпьешь, рюмочку, а Джим?

Уговаривать меня особенно не пришлось. Сознание, что я чуть было не обрек Мертл на смерть, ввергло меня в почти шоковое состояние.

Я взял рюмку неверными пальцами, но не успел отхлебнуть, как собачка выбралась из корзинки и направилась к щенкам. Иногда эклампсия поддается не сразу, в других же случаях проходит почти мгновенно, и я порадовался, что на сей раз оказалось именно так.

Собственно говоря, оправилась Мертл даже как-то слишком быстро — обнюхав свое потомство, она подошла к столу, чтобы поздороваться со мной. Ее глаза переполняло дружелюбие, а хвост реял в воздухе, как это принято у биглей.

Я начал поглаживать ей уши, и тут Хамфри испустил сиплый смешок.

— А знаешь, Джим, нынче я кое-что усек. — Голос у него был тягучим, но ясность мысли он как будто сохранил.

— Что именно Хамфри?

— А усек я… хе-хех-хе… усек я, что все это время здорового дурака валял.

— Я что-то не понял.

Он назидательно покачал указательным пальцем.

— Так ты же мне только и твердил, что я тебя зря с постели стаскиваю, и что мне все только мерещится, а собачка моя совсем здорова.

— Что было, то было, — ответил я.

— А я тебе никак не верил, а? Слушать ничего не желал. Так вот, теперь я знаю, что ты дело говорил. А я дураком был, так ты уж извини, что я тебе покоя по ночам не давал.

— Ну, об этом и говорить не стоит, Хамфри.

— А все-таки нехорошо. — Он указал на свою бодрую собачку, на ее приветливо машущий хвост. — Ты только погляди на нее. Сразу же видно, что уж сегодня-то Мертл совсем здорова была!

3

У вершины дорога огорожена не была, и колеса моей машины спокойно съехали с асфальта на траву, ощипанную овцами до бархатного ворса. Я выключил мотор, вылез и посмотрел вокруг.

Шоссе четкой полосой тянулось в траве и вереске, а потом круто уходило в долину. Одно из моих любимых мест, откуда мне открывался вид сразу на две долины — впереди и позади. У моих ног расстилался весь край: нежная зелень лугов, пасущийся скот, речки, бегущие то по галечным отмелям, то в густой бахроме деревьев.

По склонам тянулись изумрудные пастбища, резко контрастируя с пятнами вереска и грубой травы у вершин. И только нескончаемый узор каменных стенок захватывал и их, скрываясь за голыми гребнями — границей нетронутой земли.

Я прислонился к машине, купаясь в холодном свежем ветре. Со времени моего возвращения к гражданской жизни прошло лишь несколько недель. Все время моей службы в авиации я вспоминал Йоркшир и все-таки забыл, до чего он прекрасен. Вдалеке нельзя было воскресить ощущение того покоя, безлюдья и близости дикой природы, которое придает холмам таинственность и делает их источником душевных сил. В затхлом воздухе унылых городов среди вечной толпы мне не верилось, что я могу стоять совсем один на зеленой кровле Англии, где каждый глоток воздуха напоен благоуханием трав.

Утро оставило у меня тягостное впечатление. Повсюду что-то настойчиво напоминало мне, что вернулся я в стремительно меняющийся мир, а мне перемены не нравятся. Старик фермер вдруг сказал, когда я сделал инъекцию его корове:

— Нынче, мистер Хэрриот, одни только иголки да иголки!

И я с каким-то изумлением посмотрел на шприц в моей руке, вдруг осознав, что действительно уколы стали главным моим занятием.

Мне был понятен ход его мысли. Всего год-два назад я бы «промыл» его корову — ухватил бы ее за нос и влил бы ей в глотку пинту лекарства.

Мы все еще возили с собой специально для этой операции обыкновенную винную бутылку, потому что ее было легко держать, да и жидкость лилась из нее свободно. Часто мы, примешивали к лекарству патоку из бочонка, который стоял почти во всех коровниках.

Теперь все это уходило в прошлое, и «иголки да иголки» еще раз заставили меня осознать, что ничто уже никогда прежним не будет.

Началась революция и в сельском хозяйстве, и в практической ветеринарии. Обработка земли и скотоводство все больше строились на научной основе, а понятия, передававшиеся из поколения в поколение, опровергались и забывались. Ветеринарную же практику все больше захлестывали волны надвигающегося урагана важнейших открытий.

Производились неслыханные прежде операции, сульфаниламиды уже нашли широчайшее применение, а главное — война, требовавшая действенного лечения ран, дала мощнейший толчок для стремительного развития и усовершенствования открытия Александра Флеминга, установившего антибактериальные свойства пенициллина. Первый из антибиотиков пока еще не был на вооружении у ветеринаров, если не считать лечения маститов, где он применялся в виде свечек для введения в молочную железу. Но он пролагал дорогу армии лекарственных средств, которая вскоре уничтожила даже память о наших былых панацеях.

И становилось все яснее, что дни мелких фермеров почтены. Именно они, владельцы полудюжины коров, небольшой свинарни и курятника, составляли костяк нашей практики. Но они же все чаще задумывались, удастся ли им и дальше сводить концы с концами, а некоторые продавали свои фермы более крупным хозяевам. Теперь, в восьмидесятых годах, среди наших клиентов мелких фермеров практически нет. Я могу их по пальцам пересчитать — стариков, которые упрямо продолжают делать то, что делали, только потому, что всегда это делали. Последние из дорогих моему сердцу людей, которые жили по старинным заветам и говорили на старинном йоркширском наречии, совсем уже погубленном радио и телевидением.

Я еще раз вздохнул полной грудью и сел за руль. Томительное ощущение перемен по-прежнему тяготело надо мной, но я поглядел сквозь ветровое стекло на величавые холмы, возносящие лысые вершины к облакам, ярус за ярусом, не подвластные времени, несокрушимые, царящие над всем великолепием долин, и мне сразу стало легче. Йоркширские холмы остались прежними.

Я заехал еще на одну ферму и вернулся домой в Скелдейл-Хаус справиться, нет ли новых вызовов.

Там тоже все переменилось. Зигфрид, мой партнер, женился и жил теперь в нескольких милях от Дарроуби, а в доме, где помещалась приемная, остались только мы с Хелен и малыш Джимми, наш сын. Вылезая из машины, я проследил взглядом глицинию, взбирающуюся по старинному кирпичу к окошечкам, которые из-под самой черепичной крыши смотрели на холмы. Семейную жизнь мы с Хелен начали там, в двух тесных комнатках, а теперь в нашем распоряжении оказался весь дом. Конечно, для нас он был слишком велик, но мы радовались, потому что любили этот старинный просторный особняк, дышавший изяществом восемнадцатого века.

Снаружи он выглядел таким же, каким я его увидел в первый раз столько лет назад. Исчезла только металлическая решетка, которую реквизировали в дни войны на нужды промышленности, и наши с Зигфридом дощечки висели теперь на стене.

Спальню мы с Хелен устроили в большой комнате, где я жил холостяком, а Джимми помещался в былой гардеробной, в свое время служившей и приютом младшего брата Зигфрида, Тристана, в дни его студенчества. Тристан, увы, нас покинул. Войну он окончил в чине капитана ветеринарной службы. Затем капитан Фарнон женился и ушел в министерство сельского хозяйства, где занимался вопросами плодовитости скота. Нам очень его не хватало, но, к счастью, мы довольно часто виделись с ним и его женой.

Я отворил дверь, и в ноздри мне ударил аромат душистого порошка, который мы подмешивали к лекарствам. Он неизменно бодрил меня — запах нашей профессии, никогда полностью не выветривавшийся из дома.

В середине коридора я миновал дверь в длинный сад, огороженный высокой кирпичной стеной, и вошел в аптеку. Важность этого помещения уже шла на убыль. С полок на меня глядели банки благородных пропорций с выгравированными на стенках латинскими надписями Spiritus Aetheris Nitrosi, Liquor Ammonii Acetatis Fortis, Potassii Nitras, Sodii Salicylas. Какие величественные названия! Мой мозг был нашпигован ими. Я знал назубок их свойства, действие, рекомендованное применение, дозы для лошадей, крупного рогатого скота, овец, свиней, собак и кошек. Но скоро, скоро мне надо будет выкинуть все это из головы и помнить только дозировку новейших антибиотиков и стероидных препаратов.

Стероиды вышли на сцену несколько лет спустя, но и они произвели небольшую революцию.

Выходя из аптеки, я чуть было не стукнулся лбом о Зигфрида, который вихрем несся по коридору. Он взволнованно вцепился мне в плечо.

— А, Джеймс! Вас-то мне и надо! Нынче утром я бог знает что пережил. На чертовом проселке в Хай-Листон у меня отвалился глушитель, и теперь мне не на чем ездить. В мастерской послали за новым глушителем, но пока его пришлют, да пока его установят, у меня нет машины. Черт знает, что за положение!