Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы Страница 62

— Помидоры целые, — пожал плечами я.

— А лук…

Я вышел на крыльцо. Боже мой! Две грядки лука, темно-зеленого, стрельчатого, лежали на земле. Казалось, какой-то утюг безжалостно пригладил высокие стрелки.

Между грядок лежал Топ, виновато поглядывая на нас своими коричневыми глазами. Гнев затопил меня. Заметив мое состояние, мать сказала:

— Не вздумай! Я его отругала, он все понял.

Но я уже схватил стоящий здесь же веник, сбежал с крыльца и изо всей силы ударил. Топ вжался в землю и стоически перенес удар, только вздрогнул. Я замахнулся еще раз, но на моей руке повисла мать.

— Ты что?! — возмутился я.

От ее слез не осталось и следа. Взгляд сердитый.

— Почему руки распускаешь?!

— Ты же… сама… только что жаловалась.

— Ничего не жаловалась, а просто сказала. Иди, досыпай. Без тебя разберемся. Иди-иди!

И я, подталкиваемый матерью, поднялся на крыльцо. Обернувшись, посмотрел на Топа. Он лежал на прежнем месте, прикрыв левой лапой морду. И столько виновности и покорности судьбе было в его позе, что и мне стало его жалко. Эта поза потом будет для Топа постоянной. Как только он чувствовал себя виноватым, сразу же ложился на брюхо и накрывал морду лапой.

Сопровождаемый материнским ворчаньем, я вернулся на кухню.

— Разве можно собаку битьем воспитывать? — никак не могла успокоиться она. — Лаской нужно. Лаской. А то ишь…

— Вот ты и портишь собаку. А с ней нужно строго, — втайне гордясь тем, что встал выше ее жалости, сказал я. Хотя отлично понимал, что ударил сгоряча, что сейчас бы уже не смог. Но мать?! Разве не она несколько минут назад плакала над погубленным луком? И вот сама же мне и выговаривает. Нет, поведение ее было, по меньшей мере, странным.

Кататься на машине Топ готов был целыми сутками. И на рыбалку ездил с нами с большим удовольствием. Серьезно и величаво восседал он на заднем сиденье, не обращая внимания на восхищенные взгляды пешеходов. Когда же выезжали за город, укладывался, вытягиваясь во весь свой немалый рост, и дремал, изредка открывая глаза. При этом он упирался лапами в спинку переднего сиденья, и силу его мышц своей спиной я чувствовал прекрасно.

Однажды в прибрежных кустах мы вспугнули крупного зайца-русака. Отбежав немного, он присел и стал внимательно нас разглядывать.

Был он довольно крупным даже для своей породы. Серый. Глаза неотрывно смотрели на нас, а уши непрестанно двигались. Пе-редние лапы быстро-быстро переступали по земле, и кажется, что рад он нам страшно и от радости пританцовывает. До него было какихто десять метров, а заяц дразнил нас, бесстрашно сидя среди зеленой травы.

Я хотел запустить в него удилищем, но тут выскочил откуда-то Топ, остановился, пораженный, закусив губу и подняв переднюю лапу. Такого зверя он видел впервые. Замешательство обеих сторон длилось недолго. Заяц подпрыгнул и задал стрекача. Топ — за ним.

Они мчались по ровному полю, и ясно было видно, что Топ, хотя и медленно, догоняет зайца. Пес изредка взвизгивал от азарта и набавлял скорости. Очевидно, опасность почувствовал и заяц: он внезапно спрямил направление и понесся к большому кусту боярышника. Топ за ним по пятам. Перед самым кустом заяц вильнул в сторону, а Топ, не успев затормозить, со всего размаха врезался в куст, пробил его насквозь и вылетел с обратной стороны, отчаянно визжа.

Нам пришлось основательно повозиться, чтобы освободить его шкуру от острых колючек боярышника. Незадачливый охотник вздрагивал, пытался вырваться из наших рук, но мы держали крепко.

На обратном пути Топ долго ворочался, устраиваясь поудобнее, а когда заснул, стал взвизгивать во сне: не жалобно — от боли, а звонко, с азартом. Очевидно, во сне он снова гнался за зайцем…

После этого случая Топ постоянно повизгивает во сне и сучит лапами. Бывалые охотники поясняют — взрослеет собака.

В воскресенье ко мне пришел сосед позвонить по телефону. Был он нетрезв и привел с собой овчарку Дика. Если говорить откровенно, я не люблю этих закормленных животных. Дику было уже четыре года, и он походил на объемистый чемодан без ручки. Сосед привязал свое сокровище к забору и вошел в дом.

— Слушай, — сказал он с пьяной бесцеремонностью, — давай стравим Дика и Топа. Интересно, кто кого, а?

— Ты что? — возмутился я. — Топу чуть больше года, да и потом это же не боевой волк.

Насчет боевого волка сосед не совсем понял, потому и упрямо твердил:

— А я хочу. А я все равно хочу.

— Иди звони! — прикрикнул я.

— Ах, да! — спохватился он и пошел к телефону. Долго крутил диск, о чем-то вяло говорил и, наконец, забыв попрощаться, вышел.

И сразу же со двора донеслось яростное рычание и визг. Я выскочил на крыльцо. Дверь вольера была открыта, и там, в глубине, свернулись в клубок два собачьих тела. Сосед, пьяно ухмыляясь, потирал руки.

Заскочив в вольер, я схватил Дика одной рукой за шиворот, второй — за хвост и перебросил через изгородь. Ну и тяжел же он был!

Топ, истерично взлаивая, жался к моим ногам. Я ощупал его. К счастью, глубоких ран не было. Очевидно, лаял он больше от обиды. Еще бы — такой большой и на такого маленького.

На следующий день, когда сосед, уже трезвый и без Дика, протянул к Топу руку, чтобы погладить, он укусил его. Это был единственный случай, когда Топ причинил боль человеку.

А на следующий год, летом, Топ и Дик случайно оказались вместе у реки. И вместе поплыли за брошенной соседом палкой. И вот тогда Топ чуть не утопил своего давнего обидчика, наседая в воде на него всем телом, стараясь достать до горла. Таким злобным и непослушным я его никогда не видел. Нам пришлось броситься в воду в одежде, чтобы спасти Дика. На берег мы его вытащили чуть живого. И с того времени, если мы с Топом проходим мимо соседского забора, эта громадная и свирепая овчарка, словно нашкодивший щенок, забивается в свою конуру и только оттуда подает недовольный голос.

А сосед до сих пор выговаривает с обидой:

— Конечно, у меня собака сторожевая, а у тебя — зверовая…

Лось перед нами возник так неожиданно, что мы растерялись. Это был красивый зверь с великолепными рогами, на концах которых я насчитал по четыре отростка. Он выскочил из молодого осинника на опушку и, затормозив на мягкой земле всеми четырьмя копытами в каких-то тридцати метрах, замер, ошалело глядя на нас.

Только нервно раздуваемые ноздри да вздымающиеся бока говорили о его живой природе. За ним стеной возвышались сосны и березы, одетые в зеленый наряд. И он, темно-коричневый, разный с ними по цвету, был все же неотделим от них. Эта гармония сразу определила пропасть между нами. Он был их, а не наш. Мы могли или любоваться им, или убить.

Топ вывернулся из-за него сзади, запыхавшийся и весь встопорщенный. А когда лось, наконец, сообразил, кого встретил на своем пути, и попытался убежать, Топ встал перед ним. Лай его был полон ярости. Лось прянул в другую сторону, но Топ опять загородил дорогу.

У нас не было ружей. В руках — корзинки, полные великолепных грибов да разномастные ножи. И все же мы внушали лосю страх. А тут еще эта собака… И он, сделав огромный прыжок, помчался по вспаханному под пары полю. Топ молча, чуть в стороне — сзади. Вскоре они скрылись из вида.

Но не прошло и получаса, как уже с другой стороны снова выскочил тот же лось и снова остановился как вкопанный, страшно удивленный встречей. Он развернулся, подставляя нам левый бок, и снова Топ некоторое время держал его на месте, ожидая выстрела. Но выстрела не последовало, и красавец лось умчался в березняк, цел и невредим. Топ — следом, не внимая нашим призывным крикам и свистам.

Полные корзины оттягивали руки. Вечерело. Пора было ехать домой. Мы вернулись к машине, и, прежде чем укладываться, я несколько раз резко посигналил. Знал, что на сигнал Топ явится незамедлительно.

Но прошло десять минут, двадцать, полчаса… Вечер сгустил сумерки под деревьями. Воздух обострил запахи. Ветер тревожно качнул вершинами. Что-то резко крикнула сойка.

И только спустя час Топ, усталый, с далеко высунутым языком, приплелся к машине. Он сразу же улегся на заднем сиденье, далеко отбросив свои длинные лапы. На нас не смотрел, очевидно, сердился.

Мы ехали домой и рассуждали о лосе, о собаке, о ее удивительном, природном охотничьем азарте.

Мы были за деревней Выползово у озера Глубокого на рыбалке. Озеро замечательное. Это даже не озеро, а старица Чумыша. Густо поросли оба ее берега лесом. С правого, крутого, стекают многочисленные родники. Левый пониже, плавно переходит камышом и кустарником к кудрявому березняку. Вода чистая, холодная. Рыба всякая — карась, линь, щука, сорожка, окунь. Был и язь, но озеро постепенно зарастает телорезом и медленно умирает. К сожалению, таких озер немало. Приписные охотничьи хозяйства ничего не делают для их спасения. Скоро и в Глубоком тиной затянется зеркало воды, и останутся жить карась да линь…