Лев Щеглов - Записки сексолога Страница 18

Зигмунд Фрейд также проявлял большой интерес к неврозам. Именно он высказал вполне правильную мысль о том, что не существует невроза без сексуальной проблемы, как бы внешне он ни был далек от сферы интимных отношений.

Лично я отношу себя к представителям питерской школы изучения неврозов, теорию которой я ниже изложу в упрощенном виде. Начало школе положил еще великий Бехтерев. Моим учителем был продолжатель дела Бехтерева и Фрейда Владимир Николаевич Мясищев, о котором я писал в главе, посвященной моим наставникам. Я и по сей день считаю: без книги Мясищева «Личность и неврозы», вышедшей в 60-е годы, невозможно профессионально состояться в психиатрии и психологии.

Так вот, согласно этой теории, невроз – это заболевание, причина которого – сугубо психологическая. Все бесчисленные неврозы можно разбить на три группы: неврастению, истерию и навязчивые состояния. В основе нарушений каждой группы всегда лежит специфический психологический конфликт: своего рода «сюжет», определить который – задача специалиста. Очень многие симптомы неврозов символичны. Специалист, который пытается диагностировать невроз, похож на детектива, докапывающегося до того, кто же преступник.

Символичность симптомов невроза прекрасно иллюстрирует классический случай, описанный Фрейдом: «История Анны О.».

К Фрейду обратилась женщина с непонятной болезнью: у нее была парализована правая рука. Врачи не могли найти никаких нарушений в ее организме.

Фрейд выяснил, что у нее были бессознательные эротические отношения с отцом: кроме дочерней любви, она испытывала к отцу еще и сексуальное чувство… Когда отец постарел, их отношения стали конфликтными. Каждая встреча заканчивалась ссорой. Однажды во время очередного скандала отец упал замертво. Дочь пыталась поднять его правой рукой…

Видимо, Анна О. подсознательно считала себя виновной в смерти отца и полагала, что должна быть наказана, – символично, что у нее отнялась именно та рука, которой она поднимала отца.

Врачи-соматологи полагают: страхи, усталость, перепады настроения, нарушения сна – это и есть невроз. (При таких симптомах делаются простые обследования: кардиограмма, анализ крови, энцефалограмма.) Впрочем, подобные ощущения присущи и тем, у кого наблюдаются климакс, последствия сотрясения мозга, гипертоническая болезнь и даже состояние резкого аффекта. Обследования никаких нарушений не выявляют – соматолог теряется в догадках. В такой-то ситуации и необходим специалист, который занимается не симптомами, а их психологическими причинами.

Теперь давайте подробнее остановимся на каждой их трех больших категорий неврозов.

Неврастения

(нервная слабость)

Эта категория определяется несоответствием резервов личности уровню притязаний: нет сил, но все равно хочу. Как у тяжеловесов – у каждого свой предельный вес, который он способен оторвать от земли. Неврастения – тип невроза, непосредственно связанный с цивилизацией. В нем основополагающую роль играют карьерный рост, успех, материальное благополучие. Эти ценности становятся мерилами жизненной успешности в постиндустриальном обществе – именно таком, в каком мы существуем сейчас. Личные, интеллектуальные, семейные ценности отходят на задний план. Все заняты борьбой за первые места в социальной иерархии. Ни вторые, ни третьи места участников гонки не устраивают и приравниваются к поражению. Сегодня подобная оценка социальных завоеваний зачастую становится и родительской установкой в отношении собственных детей. Сыновья и дочери рвутся вверх в страхе не оправдать родительские ожидания. По этой логике рабочий должен стремиться в техники, техник – в инженеры, инженер – в главные инженеры, главный инженер – в директора, директор – в министры. Получается, самый счастливый человек – президент. И, наверное, все не оказалось бы столь печально, если бы все были одинаковы. Не все могут (и, кстати, хотят) пробиться наверх. Чрезвычайно умный человек может быть не способен легко общаться с другими людьми. Кроме того, чтобы «пробиться» и стать богатым или сделать карьеру, совсем не обязательно быть умным или талантливым. Но когда в обществе успех определяется положением на служебной лестнице, то, если ты его не достиг, ты – неудачник, как бы умен и блестящ ты ни был.

Итак, гонка началась. Мы вступаем в нее, зачастую ни минуты не задумываясь о том, каким природным резервом располагаем. Главная внутренняя проблема любого неврастеника – несоответствие физических и моральных возможностей уровню притязаний. Несчастный невротик не способен это осознать и вовремя остановиться, подумать: а моя ли это планка? Влияние общественных стереотипов слишком велико – неврастеник рвет кишки в этой гонке, исчерпывая себя до самого дна.

Но в один прекрасный день такой карьерист перестает узнавать себя: он чувствует необычайную слабость, вялость, становится «ни с того ни с сего» нервозным, плаксивым…

Мужчина к 45 годам сделал блестящую карьеру: стал руководителем огромного завода, одного из самых крупных в нашем городе. И вдруг – тяжелый инфаркт. Семья в расстройстве – конечно, рановато. Но со всеми бывает – перенапрягся на работе. Но дальше стали происходить вещи, соматической медицине непонятные. Больного не могли вылечить лучшие кардиологи страны. Все сроки восстановления после инфаркта прошли, а директор завода по-прежнему чувствовал себя абсолютно разбитым, не пригодным ни к какой деятельности. Он был вял, слаб, у него нарушился сон. Общепринятые в таких случаях медицинские меры не приносили ему никакого облегчения. За больного руководителя заволновались в правительстве – стали интересоваться у лечащих врачей-кардиологов, что же происходит. Доктора заверили, что по линии сердца все нормально: последствия инфаркта сгладились. С точки зрения состояния организма никаких причин для происходящего не наблюдалось. Только на этом этапе было решено пригласить психотерапевта.

В разговоре с этим пациентом мне пришлось слой за слоем «снимать» впечатления разных лет его жизни, чтобы докопаться до истинной причины его состояния.

Он был единственным ребенком в простой семье. Детство его прошло в провинции. Родители фанатически преклонялись перед образованием. Мечтали о блестящем будущем своего сына. Именно с этой целью семья переехала в наш город. Родительская психологическая установка была такова: мы сделаем все для того, чтобы наш ребенок добился в жизни успеха. Речи о том, чтоб он был счастлив, не было. Разговор шел о карьерных достижениях, а не об ощущении комфорта и радости жизни. Ребенок был просто нафарширован ожиданиями, которые мать и отец формулировали так: «Мы жизнь кладем на то, чтобы ты всего добился».

Достижения сына должны были компенсировать их собственные жизненные неудачи – все свои страхи и комплексы они «навешивали» на ребенка. Родители поучали:

– Сынок, пробиться в этой жизни можно только трудом. Ты должен жить гораздо лучше, чем мы.

И вот сын идет в школу. А дети, как известно, жестоки. Мальчик приехал с Волги, окает, щуплый, одет бедно. Одноклассники начинают над ним подшучивать, он играет роль школьного дурачка. А он эмоционален, обидчив, чувствителен да еще и напичкан до отказа родительскими надеждами.

В 12 лет он вступает в период романтической сексуальности. Объектом обожания становится одноклассница. Он, сколько может, скрывает свои чувства. Но потом не выдерживает и предлагает:

– Катя, пойдем сегодня со мной в кино.

На что Катя отвечает:

– В кино? С тобой? Да ты бы прежде, чем меня приглашать, посмотрел на себя в зеркало. Надень хоть нормальные брюки. И вообще, к твоему сведению, я гуляю с Петей.

Всё. Дальнейшая жизнь пошла на то, чтобы доказать Кате, что он круче Пети. Стал учиться как зверь. Чувства в себе подавлял. Семья бедная – пришлось одновременно учиться на заочном в институте и работать мастером на заводе. Зато карьера пошла в гору – он стал начальником цеха. И пошло-поехало. Карьера сложилась просто блестяще. Появилась семья. Катя и Петя были напрочь забыты…

В беседах со мной, пережив заново свое детство, он плакал. После катарсиса больной пошел на поправку и вернулся к работе. Что ему еще оставалось? Только я по-прежнему думаю, что планка, которую себе поставил этот человек, была явно не его.

Каждое время приносит свои виды нервных расстройств. Вообще, многие болезни сильно видоизменились не только со времен Гиппократа, но даже, например, с начала прошлого века.

Помню, как в институте я на экзамене по психиатрии отвечал, чем отличается нервный истерический припадок от приступа эпилепсии. Эти знания оказались мне ни к чему: за последние двадцать лет психиатры города не зарегистрировали ни одного истерического припадка. Не до истерик нам сегодня – тем более, в наше время каждый хотя бы раз в жизни принял транквилизатор.