Игорь Михайлов - Сказка, скользкая немножко Страница 3

за лесами за густыми

царствует в стране отцов

славный царь Елдабаоф.

А царевна Непроеба

доведет царя до гроба:

видно, бес в нее взошел

похотлива, как козел.

Царь повсюду возвещает,

что полцарства обещает

дать тому, кто б не ленясь,

грозной кары не боясь,

дочку цареву родную,

Непроебу дорогую,

будь то барин аль холоп

разом до смерти заеб!

Та задача трудновата:

заколдована пизда-то!

Но и тайны под замком

мандавошкам нипочем.

Ну-ка, Ваня, одевайся

да в дорогу собирайся.

По речушке вверх иди,

будет мостик впереди.

А по берегу, по краю,

вьется тропка небольшая,

утыкаясь в лес густой.

Двинешь вправо той тропой.

Перейдя поляну, прямо

через лес иди упрямо.

Двое суток как пройдешь

на пещеру набредешь.

Лезь в нее. Как свет завидишь,

на большое поле выйдешь.

Вбок немножко, под холмом,

есть лукошко в поле том.

А в лукошке том волшебном

талисман лежит целебный,

заколдованный гондон.

Самоеб зовется он.

Близ Гондона-самоеба

огнедышащая Жопа

кверху сракою лежит

и гондон тот сторожит.

Как бы Жопа ни пугала,

не страшись ее нимало.

Крикни: "Самоеб, ты мой!"

и смелей хватай рукой.

С ним пойдешь в тот город древний.

Ни царю и ни царевне

про гондон не говори,

не показывай смотри.

Станет спорить царь задорно

ты свое тверди упорно:

пусть, мол, хуй твой не хорош,

но царевну заебешь.

Будет страшно - не пугайся,

будет власть - не зазнавайся

и меня не забывай.

Ну, будь счастлив - и прощай!

С божьей тварью Мандавошкой

распростившись, в путь-дорожку

собирается Иван.

Нацепил другой кафтан,

хлеба захватил краюшку,

мать расцеловал старушку.

Та ему: - Куда идешь?

Ведь ни за хуй пропадешь!

Он ответствует солидно:

- Пропаду ли - будет видно,

только скоро за тобой

я гонцов пришлю домой.

Вот подходит Ваня к речке,

видит мостик недалечко.

Тут присел, перекусил,

переспал, набрался сил.

Дальше берегом по краю

вьется тропка небольшая,

упираясь в лес густой.

Двинул вправо тропкой той.

Вот лужайка. Ваня прямо

в лес дремучий прет упрямо.

Не спеша передохнет,

подзакусит - и вперед.

Долго ль, коротко ль шагает

на пещеру набредает.

День и два ползет по ней

смотрит - сделалось светлей.

Вот он выбрался и скоро

вышел в поле. Ростом с гору

задница пред ним лежит

и лукошко сторожит.

Ваня - к ней. Не тут-то было!

Жопу всю перекосило,

поднялась, как на дрожжах,

расщеперилась, дрожа,

вся от гнева покраснела,

заурчала, зашипела.

да как брызнет вверх огнем

жидким пенистым говном!

Мигом небо помутилось,

злая вонь распространилась,

пожелтели все поля,

вся обуглилась земля,

звери сдохли, с неба птицы

стали мертвые валиться,

и с кирпич величиной

за Ивановой спиной

стали говна сыпать градом,

разрываясь, как снаряды.

Чуть живой, зажавши нос,

наш Иван к земле прирос.

Вдруг на время тихо стало:

видно, Жопа отдыхала,

но, лишь дух перевела,

снова дуться начала.

Тут, оправившись немножко,

вспомнив речи Мандавошки,

Ваня во весь голос свой

крикнул: - Самоеб, ты мой!

Боже мой, что с Жопой стало!

Вся-то съежилась, увяла

и поникла, как цветок,

перднув жалобно разок.

Ваня разом оживился,

за лукошко ухватился

и на брюхо под кафтан

спрятал дивный талисман.

И с Гондоном-самоебом

в путь пускается галопом

в край, где - будь он век здоров!

царствует Елдабаоф.

ГЛАВА 5

Вот он в славном государстве,

во Елдабаофьем царстве,

где голов торчат ряды,

отвращая от пизды.

Царь Ванюшу привечает,

хуй обследовать желает.

Но, лишь на хуй посмотрел,

буйный смех им овладел.

За животики схватился,

кровью черною налился,

тут и кашель, и пердеж

ничего не разберешь!

Ваня скромно объясняет:

- Хуй ничем мой не блистает,

не семи пядей во лбу,

но царевнузаебу!

Царь от смеха так и пляшет,

захрипел, руками машет,

вновь и кашель, и пердеж

ничего не разберешь!

Наконец, давясь от смеха,

молвил он: - Ну и потеха!

Слезы вытерев, добряк

отдышался кое-как:

- И с таким дрянным хуишком

вздумал ты... Нет, это слишком!

Ха-ха-ха! Нет, милый мой,

поворачивай домой!

Ваня снова повторяет:

- Хуй ничем мой не блистает,

не семи пядей во лбу,

но царевну - заебу!

Царь нахмурил бровигневно:

- Коли эдак - ждет царевна.

Зря жалел я дурака!

лезь, коль жизнь не дорога!

Тут его за стол сажают,

всякой снедью набивают,

коль желанья есть - открой,

словно смертник он какой!

Как не быть желаньям в мире?

- Ставьте в спальне стол пошире,

ложьте хлеба, жбан с вином

да селедочки с лучком!

Самоеб надев тихонько,

Ваня всунул полегоньку,

а Гондон в пизду впился,

будто с цепи сорвался.

Ваня кушает и пьет,

Самоеб же знай ебет

и не валко, и не шатко,

как хорошая лошадка:

трусь да трусь, да трусь да трусь

я, мол, зря не тороплюсь.

Ни поводьев ей не нужно,

ни кнута. Бежит послушно,

а хозяин может спать:

путь знаком, не привыкать!

Месяц, два и три Ванюша,

вдоволь выпив и откушав,

спит все ночи напролет,

Самоеб же знай ебет!

Так проходят дни и ночи.

Ваня смотрит, озабочен:

- Ну и блядские дела!

Инда оторопь взяла.

Может, пьян он али грезит?

И куда в такую лезет?

Ведь сама с мизинец вся,

а наеть никак нельзя!

Тут пизда пошла кусаться,

разжиматься и сжиматься,

брызжа в яица притом,

как из шприца, кипятком.

Ваня смотрит и дивится:

презанятная девица!

А гондон опять туды!

Пеной хлещет из пизды,

не пизда - огнетушитель!

Но, пизды привычный житель,

хладнокровный Самоеб

помаленьку еб да еб.

В чем же дело? Аль он грезит?

И куда в такую лезет?

Ведь сама с мизинец вся,

а наеть никак нельзя!

Вот уже четвертый месяц

он пизду, как глину, месит...

Вдруг ей сделалось легко

и, вздохнувши глубоко,

удивилась: - Это мило!

Папа, папа, я спустила!

Царь от радости ревет,

как дитя, в ладоши бьет,

царедворцы следом тоже

подхалимски бьют в ладоши.

А царевна в первый раз

до отвалу наеблась!

Шепчет: - Ваня, я довольна!

Вынь, голубчик, мне довольно.

Самоеб же знай ебет

да и ухом не ведет.

Вот царевна в умиленьи

вся раскинулась в томленьи,

из царевны дождик льет...

Так сравнялся целый год.

Тут ей стало трудновато,

говорит, что многовато,

дескать, больше не могу...

Тот ебет - и ни гу-гу.

Вот дымком слегка пахнуло,

где-то гарью потянуло...

Посмотрел Иван туда

страх! Оскалилась пизда,

ощетинилась, как ежик,

вся трепещет в смертной дрожи,

вся трясется... Самоеб

равнодушно еб да еб.

Вдруг, внезапно встрепенувшись,

Самоеб, как бы проснувшись,

разом перешел на рысь:

хлысь да хлысь, да хлысь да хлысь.

Рвется, бьется Непроеба,

в ней и боль, и страх, и злоба,

надвигается беда

раскаляется пизда!

- Отпусти же, Ваня, милый!

Да куда там! Что есть силы

хлоп да хлоп, да хлоп да хлоп

Самоеб пошел в галоп,

Самоеб пошел карьером...

Увлечен его примером,

Ваня бешено еду

в рот бросает, как в пизду!

Вдруг царевна испугалась,

задрожала, приподнялась,

словно ток по ней прошел.

Так ей стало хорошо,

и мучительно, и трудно,

и томительно, и чудно

словно сердце разорвет,

словно смерть сейчас придет.

За плечо его зубами

ухватилася, ногами

вокруг бедер обвила,

с криком биться начала.

Не худому ли случиться?

Ваня, чтоб не подавиться,

даже сплюнул в уголок

непрожеванный кусок.

Вдруг в пиздище как забьется,

вдруг царевна как взметнется

да как взвизгнет: - Караул!

Тут раздался страшный гул,

как от взрыва динамита,

пламя фукнуло сердито,

Ваня же, как пробка - шпок!

вылетел под потолок.

Царедворцы, царедворки

на карачках на задворки,

под кровати расползлись,

как клопы там собрались.

Что же сделалось с пиздою?

Вся растрескалась звездою,

словно зеркало, и там

чудо! Верить ли глазам?

соблазнительная целка,

как изящная безделка,

как бутон, росой омыт,

свой являла скромный вид.

Царь взлетел с Иваном вместе...

Ваня смотрит - хуй на месте,

чуть обжег - да ничего,

мигом вылечим его!

Он царя под бок толкает ,

глядь - Задроченный шагает,