Вика Соева - Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной Страница 6

Врал Фридрих, когда утверждал, что идея вечного возвращения пришла ему в голову на прогулке вдоль озера. Наверняка великий безумец опорожнял свой дерьмово работающий кишечник, сидя за камнем и разглядывая дам в белом. Срал, проще говоря. Или опорожнял мочевой пузырь. Ссал. Только в подобных позах чистого физиологизма голову и могут посещать гениальные мысли.

Прикинем. Пятнадцать минут покоя — на испражнение, при условии отсутствия запоров и геморроя, восемнадцать минут — на мочеиспускание, при отсутствии воспалений и триппера. Итого — двадцать три — двадцать пять минут релаксации. Если бы каждый тратил их не на обоняние, а на мышление, то какая б жизнь настала бы тогда!

Никто не спорит — подобный подвиг вряд ли достижим для всех и для каждого. Но ведь не случайно западная цивилизация столь щепетильно относится к созданию комфортабельных условий для отправления большой и малой нужды. Стоит так называемому цивилизованному до полной моральной невменяемости человеку оказаться на необитаемом острове, так он первым делом начинает сооружать для себя сортир. Прибежище наиболее интимных и продуктивных мыслительных и физиологических процессов.

Там, где широкая русская душа вполне обошлась бы хорошо промятой газетой, журналом, куском картона, тонко чувствующая и обильно жрущая душа европейца впадает в панический ступор. Она не в силах представить плодотворный контакт ануса и гипостазированной свободы слова.

Интересно, а как обстояло дело с санитарными учреждениями у древних греков? Ходили ли они за кусты, на дырку, или уже изобрели унитазы из керамики с традиционной росписью? Почему бы не допустить и подобную гипотезу? Пентеконтер и унитаз — родоначальники Эгейского чуда.

С другой стороны, возникновение идеи досуга с появлением комфортабельных мест отправления большой и малой нужды в конечном счете должно было сформировать и определенный, можно даже сказать — жесткий алгоритм трансмутационных процессов, пронизывающих европейскую цивилизацию. Образно говоря, мысли, чье рождение обильно сдабривалось фимиамом каловых масс, дальше этого фимиама пойти и не могли. Что есть хваленый прагматизм? Интуиция тела: идея лишь тогда имеет право на существование, когда она может в одном из своих воплощений попасть в рот, быть пережеванной, переваренной и высранной, рождая одновременно очередную идею со сходной судьбой.

Поэтому мысль, идея не должны существовать вечно, иначе цивилизация впадет в грех копрофагии. Мысль должна быстро родиться и не менее быстро перевариться без последствий для интеллектуальных желудков и кишечников. Чем выше темп идейного метаболизма, тем меньше проблем с запорами. Со всеми вытекающими и выходящими последствиями.

Несмотря на бредовость, к подобной гипотезе можно много чего пристегнуть. И эту страсть к искусственным запахам, и увлечение блокбастерами и бестселлерами- однодневками, и прогрессирующее ожирение, и интеллектуальную импотенцию, и прочая, прочая… Чудо сортирной цивилизации. Что там утверждал Шпенглер? Каждая культура рождает собственный символ, коим и руководствуется в своем развитии. Вот вам символ нашей Европы — памятники ссущим мальчику и девочке и уличные писсуары, что так умиляют нашу интеллигенцию. Интеллигенция всегда на что-нибудь испражняется в общественных местах.

13. Любовь под портретами

Давлю окурок в немытой пепельнице и тут же принимаюсь за новую сигарету. Дым, полный тепла и успокоения. Жизнь, очень похожая на жизнь. Разглядываю стены в кабинете. Не точное слово. Скольжу по ним скукой и равнодушием. Восприятие расплывается, где-то стучит дождь. Кто-то ходит по коридорам. Пустое кресло Старика точно раззявленный рот тоски и одиночества.

— Тебе стоило бы заняться философией, девочка, — слышится давний голос. Еще бодрый, без метастаз.

— Философия умерла.

— Что с того? Разве смерть преграда?

— Только не говорите, что там есть нечто.

— Ничего, кроме нас самих. Как и здесь.

— А как же все остальное? Закат? Восход? — наивная девочка с чемоданом золотых монет.

— Юность все видит не так, как старость. Извини за банальность. Когда ты юн, то прошлое еще слишком мало, слабо, неважно. Ты просыпаешься и забываешь о том, что произошло вчера, позавчера, год назад.

— Разве это плохо?

— Не хорошо и не плохо. Так есть. Просто так есть. Прошлое еще не составляет важную часть твоей души. Но с приближением к концу что-то меняется в ощущениях, как будто стрелка восприятия перемагничивается, переворачивается. Все больше начинаешь жить в прошлом. Инверсия. Понимаешь? Хотя, о чем это я… В каждом из нас есть магнитная стрелка, внутренний компас. Мы постоянно ориентированы. Из прошлого в будущее, из дома — на работу, мужчина — к женщине, мать — к ребенку. Плотная сеть, меркаторова проекция, наброшенная на нашу жизнь.

— Учитель — к ученице…

— Ты сожалеешь?

— Нет, слушаю, учитель…

— То, что мы называем человеком, относится к настоящему человеку так же, как глобус — к земному шару, геоиду. То, что мы называем собой, не более, чем скверно нарисованный план окрестностей наших привычек.

— И что же старость? Какова она?

— Старость — это когда начинают умирать твои женщины…

— ?

— Тех, кого ты когда-то любил, делил с ними постель.

— Тогда знаю, как убежать от нее.

— Ты хочешь прямо здесь…?

— Не хочу, что бы ты умирал.

— Но здесь…

— Запремся на ключ…

— В какие неестественные, искусственные и недостойные положения приходится попадать в эпоху, страдающую недугом общего образования, правдивейшей из всех наук, честной, нагой Богине Философии! В этом мире вынужденного, внешнего однообразия она остается лишь ученым монологом одинокого скитальца, случайной добычей отдельного охотника, скрытой кабинетной тайной или неопасной болтовней между академическими старцами и детьми…

— Это о нас, — шепчу даже сейчас. — Вот твоя нагая богиня философии… Ты не боишься?

— Уже никто не осмеливается применить к самому себе закон философии, никто не решается жить как философ…

— И заниматься любовью как философ…

— …обнаруживая ту простую верность мужа, которая заставляла античного мыслителя вести себя, как приличествует стоику, где бы он не находился и что бы ни делал…

Это было, наверное, самое острое сексуальное переживание в жизни. В чем причина? Что-то сошлось в тот день, когда тело покоилось на этом столе, распятое под сочувствующими и одобряющими взглядами материалистов и идеалистов, стоиками и неоплатониками, немцами и англичанами. Кто-то хмурился, кто-то улыбался. Кант кривил тонкие губы, вспоминал свою Катрин, но взирал понимающе. Он многое понимал — аскет с порочной душой. Платон, любитель мальчиков, наверняка не одобрял выбора Старика, но и Старик не одобрял выбора Платона. Хотя…

— У тебя тело мальчика. Если бы не вульва… Подросток, хрупкий подросток…

— Не чувствую себя женщиной… Знаю, что это такое, но это знание опытной актрисы, разведчика, вжившегося в легенду… Оргазмирую, как женщина. Сношаюсь, как женщина… Хотя, если хочешь, могу стать мальчиком… Для тебя допустим анальный секс?

Платон улыбается.

14. Литература

Ничто так не вредит человеку в его жизни, как литература. Точнее, ее изобретение — роман. рОман. Завязка, основное действие, заключение. Сюжет. Любов. Поневоле начинаешь рассматривать личное проживание, существование как завязку-действие-заключение. Опрокидываешь на собственное прошлое стальной канон сентиментального романа, производственного романа, романа воспитания, романа приключений, эротического романа… Новообразование, что сидит в каждом из нас, даже в том, кто о рОманах даже и не слышал. Непостижимый голем, слепленный из разлагающейся плоти сакрального, заговоренный Просвещением, без разбору поглощающий невинных жертв повальной грамотности и телевидения.

Сюжеты. Околдованность сюжетами. Жесткая регламентация в целях недопущения инцеста. Даже мысль окольцована дьявольским заклятьем. Поневоле выбираешь сюжетец по плечу. А если представить какую-то иную жизнь? Иное существование вне литературизированных линий, вне скучнейших определений и ролей? Тихое пребывание чего-то, кого-то, проходящее перед глазами, но скрытое слепым пятном господствующих процессов моды, пропаганды, свинячей неразборчивости. Что такое жизнь в терминах самой жизни? Что такое разум в терминах того, что разуму не должно принадлежать? Парадокс наблюдателя. Гибель полноты квантовой функции на макрообъекте. Пси квантовое равно пси субъектности.

Почему вообще думается об этом? Что такое — это тело, руки, ноги? Личность? Личность, которая взывается к жизни лишь завистью, страхом, гордыней, отчаянием — полной комплементацией грехов человеческих. Никто не знает, что она есть такое. Литература. Нечто, что находится за гранью любых предикаций, выдавливает стилом таинственные знаки на вощеной табличке, именуемой душой. Любой бред, который воспринимается неотъемлемой собственностью фиктивного Я, и уж от одного этого надувается смрадными газами дрянного пищеварения.