Борис Никитин - Мы и наши дети Страница 8

И поесть спокойно не дадут!

Воскресное утро проходит в обычных будничных хлопотах: папа с Алешей убрали свои кровати, принесли воды, сделали еще кое-какие дела "по хозяйству". По дороге остановились у турников и минуту-две позанимались на них. После такой зарядки позавтракать неплохо. И Алеша уже в кухне около мамы. — Сейчас картошка дожарится, и будем завтракать, — говорит мама. — Ты пока разверни плавленый сырок! Алеша влезает на стул и сосредоточенно принимается за работу. Вот обертка снята, сыр лежит на тарелке, ароматный, вкусный. Не удержавшись от соблазна, Алеша тянет сыр в рот. — Подожди, Алешенька, сырок будем есть вместе с папой. А сначала картошку поедим, — останавливает его мама. Алеша, помедлив секунду, нехотя кладет сырок на тарелку, немного огорченный слезает на пол и бежит к папе. — Папа, идем! — зовет он папу и тянет за руку в кухню. Но картошка еще не готова, и папа с Алешей успевают принести масло, нарезать хлеб и еще помочь маме кое в чем. Бабушка Дина тут же готовит завтрак для своих "больших детей": дяди Володи и тети Тани — и наблюдает за Алешей. А Алеша снова на скамейке у плавленого сырка, не сводит с него глаз. — Мама, маа-инький кус?цек? — и Алеша складывает щепоткой два пальчика. Слово "маа-инький" он произносит таким трогательный тоненьким голоском, что бабушка не выдерживает: — Лена! — обращается она к маме. — Картошка когда еще изжарится, а ребенок будет ждать, нервничать. Покормите его — он успокоится. — За пять минут от голода еще никто не умирал. Даже медицина не знает таких случаев, — говорит мама, — пять минут потерпеть тоже надо уметь… Наконец картошка готова, мама ставит сковородку на стол и часть откладывает Алеше на тарелку. Теперь не до спора, Алеша, надувая щеки, студит свою картошку и, поддев вилкой кусок, осторожно подносит к губам. Картошка на сковороде заметно тает. Аппетит у всех завидный. Покончив со своей порцией, Алеша "берет на буксир" папу с мамой, и сковородка быстро очищается. Чай еще горяч, и, пока он остывает, мама намазывает масло на хлеб, а Алеша приподнимается и пытается через весь стол дотянуться до печенья. Животиком он опрокинул свою чашку: лужа на столе, лужа на полу — беда! Алеша наш в слезы. — Что ж вы смотрели? Ребенок чашку близко к краю поставил, надо было отодвинуть! — замечает сердито бабушка. — Нет, он должен смотреть сам, — отвечает папа и этим совсем выводит бабушку из себя. Но это только начало сраженья, легкая перестрелка. Главная баталия начинается после того, как папа говорит, что Алеша больше чаю не получит. Тут не выдерживает даже Алеша, очень мужественно ходивший за тряпкой и вытиравший лужу. Утихнув было, он вновь громко плачет, и это дает бабушке право идти в атаку. — Но он же хочет пить, тем более после картошки! Дайте ему чаю! — Свой чай он разлил. Пусть теперь пьет воду, — не отступает папа. Алеша, видя бабушкину поддержку, заливается пуще прежнего. — Черт знает что такое! — хлопает дверью дядя Володя. Сражение в полном разгаре. Нам припоминается все, делаются самые ужасные предположения и предсказания. И чай у нас уже остыл, и Алеша перестал плакать, заедая свое горе печеньем без чая, а бабушки все продолжают возмущаться. И чудесное, солнечное воскресное утро потускнело, померкло. Настроение у всех испорчено… — А может быть, и не надо всего этого? — иногда сомневается мама. — Может быть, это действительно пустая трепка нервов для всех, и в первую очередь для Алеши? Но когда за обедом и на следующий день мы видим, как Алеша предусмотрительно отодвигает от края стола стакан, как осторожно переставляет чашку с молоком, всякие сомнения пропадают: надо делать так, как мы делаем. Теперь, когда кто-нибудь удивляется свободе и непринужденности поведения Алеши за столом, папа говорит: — О! Он у нас теперь человек опытный, знает, что стакан легко опрокинуть, а кашей можно обжечься. Теперь все трудности уже позади, и мы "пожинаем плоды". Действительно, опыт Алеша начал приобретать давно. "Самостоятельно" есть он начал с восьми месяцев, когда мама впервые дала ему в руки бутылочку с кефиром. А к одиннадцати месяцам он уже делал первые попытки есть кашу ложкой. Но каждый раз папа или мама "мешали" (бабушкам было чем возмущаться): то ложку не так взял, то кашей капнул на клеенку. — Давай сюда ложку! Не умеешь еще! — говорили мы, и ложку приходилось отдавать. Обидно все-таки! Но когда Алеше исполнился год, папа сам привез ему три легкие чайные ложки. — Возьми, как папа! — и Алеша берет почти верно. Папа чуть-чуть только его поправляет. Месяца через три Алеша не только ложкой, но и вилочкой справляется с картошкой и макаронами. Его уже можно сажать одного за маленький столик, и каша из блюдца попадает в рот, а не на пол и не на столик. И теперь на Алешу за столом действительно приятно посмотреть — так ловко он орудует и вилкой и ложкой. Ест он быстро, по-деловому, даже чуть серьезно, пока не наестся. А потом говорит: — Пасиба, наейся, — и вылезает из-за стола. А его аккуратностью за столом мы можем даже гордиться. Как-то мама усадила за стол вместе с Алешей и его 6-7-летних приятелей. Ели кашу. Справились с кашей почти все одновременно. Ребятишки, поблагодарив маму, убежали домой, а мама и Алеша стали убирать со стола. Алеша при этом заглянул под стол. — Мама, кь?ски! Оказывается, убирать-то надо было не столько на столе, сколько под столом: там была каша, но была она под всеми стульями, кроме Алешиного. А однажды Алеша сделал замечание даже маме. На завтрак мама сварила макароны. Алеша ест вилкой и только в трудных случаях помогает ручонками. Макароны попадаются длинные. Он очень сосредоточен. А мама "невнимательна" и уронила на стол макаронину. — Мама, наканяйся! — серьезно советует Алеша маме и придвигает тарелку поближе к ней. Мама смущенно улыбается и старательно наклоняется над тарелкой, поднося вилку ко рту. — Наклоняюсь, Алешенька, наклоняюсь! — говорит она Алеше, а сама смотрит на папу. Тот с трудом прячет улыбку, а потом говорит: — Вот наш Алеша и советы дельные дает!

ЗАБОТЛИВЫЙ НАШ СЫНИШКА

Как-то за завтраком мама раньше всех выпила свой чай и поставила чашку на стол. Алеша заглянул в нее, а там пусто. Молча взял он мамину чашку, отлил половину чая из своей и поставил перед мамой. — Мамицька, пей тяй! — Спасибо, мой хороший! — тронута мама. — Спасибо! Ну вот, радуемся мы, вот уже сынишка заботится о нас, и стараемся сохранить и развить эти драгоценные ростки внимания к другим людям. Мама кончает работу поздно — в девять часов. Поэтому все трое "мужчин" всегда выходят ее встречать. Антоник у папы на руках, а Алеша идет, держась за папин мизинец. Но стоит ему увидеть вдалеке мамино платье, как он тут же бросает палец и мчится ей навстречу. — Ма-ма-а! Мамуля-а! — кричит он так громко и призывно, что мама уже не идет, а почти бежит ему навстречу. Если за ужином на столе оказывается конфета или шоколадка, то Алеша вооружается ножом и делит ее на три равные части. И первый кусочек вкусного он дает маме, второй — папе и только последний отправляет себе в рот. Так уж повелось с того времени, как Алеша стал что-то понимать. Однажды бабушка пекла блины и, конечно, захотела угостить внучка: — На, Алеша, блинчик! Вку-усный! — Неть, месте, — пряча ручонки за спину, решительно отвечает Алеша бабушке. Весь его вид и чуть нахмуренные бровки говорят о непреклонности его намерения. — С кем вместе? — не сразу понимая Алешу, переспрашивает бабушка. — Папам, мамам! — все так же серьезно поясняет Алеша. — А-а-а! С папой и с мамой будешь есть блинчик? Ну, хорошо! — улыбается бабушка и дает ему блинчик на блюдечке. И Алеша торжественно приносит его нам. Разве не покажется папе с мамой этот блинчик самой вкусной едой на свете! — Молодец, Алешенька, — хвалит внука и бабушка, но… сколько раз приходится нам сталкиваться с этим "но"! Вот приезжает из Москвы бабушка Саша. Алеша тут как тут. — А что я тебе привезла! Ну-ка, ну-ка, подойди ко мне, посмотри-ка сюда, говорит бабушка, еще не успев раздеться, — на-ка тебе, Алешенька, конфетку! Скушай, дорогой! — и Алеша понимает точно — раз говорят "тебе", то значит "мне", и надо кушать. Да и станет ли бабушка угощать конфеткой папу? Приходит соседка и обязательно захватит с собой для Алешеньки то пирожок, то пряник, то яблочко. — Ну-ка, где там мой Алешенька-то? А ну-ка скорей, скорей беги ко мне. Ты пряники-то любишь, я знаю, — нараспев говорит она и сует в руки Алеше гостинец. — Ешь, ешь, поправляйся! Алеша пытается и ее угостить, но она добродушно смеется и отказывается: — Спасибо, спасибо, Алешенька. Бабка-то уж наелась пряников, ешь сам, — делает она ударение на последнем слове. И Алешенька ест сам. Однажды, только что полакомившись у бабушки конфет кой, Алеша пришел, облизываясь, к маме: — Ты что кушал, Алешенька? — спросила мама. Кафетку, — с готовностью сообщил Алеша. — А папу и маму ты угостил? В глазах у Алеши недоумение и испуг. Как же это он съел конфетку и не вспомнил о папе с мамой? Алеша часто-часто заморгал и вдруг заревел вовсю. — Ма-маа! Вии-таси! — сквозь слезы запросил он маму и широко раскрыл ротик. — Нет, Алеша, теперь конфетку не вытащишь. Она в животике. — И Алеша заплакал пуще прежнего: беда оказалась непоправимой. Дальше — больше. Вот уж Алеша, не вспоминая ни о ком, спокойно отправляет конфету в рот. — Алешенька, а угостить кого надо? — спрашивает мама. — Неть, — слышим мы в ответ. — А?ся кусяеть сам. И мы начинаем все почти сначала. "Крупные разговоры" с бабушками на этот раз дают результаты: бабушка Дина соглашается с нами и, угощая чем-нибудь Алешу, теперь говорит: — Иди, иди, Алешенька, угости папу и маму. А бабушка Саша ворчит: — И чего выдумали! Конфету с малышом делить. Блажь — больше ничего! Но после этого Алеша снова становится нашим заботливым сынишкой. Вот угостили его конфеткой, Алеша приносит ее маме: — Мама, на! Папа…. - а папы нет дома, и Алешик решительно говорит: Астявим папе кафетку! Папа приезжает домой только вечером. Алеша к этому времени успеет выспаться, наиграться, набегаться. Но стоит папе показаться, Алешик бежит навстречу. — Папе Аеся астявий кафетку! — ликующе сообщает он.