Юлия Рублева - Девочка и пустыня Страница 16

В свое время я отнесла на помойку книги доктора Спока, дочитав до фразы: «Если ребенок плачет до рвоты, зайдите в его комнату, уберите за ним и выйдите, не вступая с ним в контакт».

Если вы в грудном возрасте никогда не были уверены, получите ли вы еду или защиту, у вас формируется эта чертова базовая травма доверия, когда мир представляется не удобной штукой, в которой есть все, что вам надо, а неким непредсказуемым существом, которое то дает, то не дает, причем предугадать это невозможно. Если ваша мама была эмоционально недоступна и непоследовательна, если у нее все время было разное лицо и настроение, и отношение к вам, – у вас формируется эта травма. Наверное, каждому из нас есть что предъявить родителям, не так ли? И каждый может найти повод перманентно чувствовать себя несчастным.

Выбор у нас, повторюсь, небогатый: постоянно переживать депрессии, находя партнеров, которые своим поведением подтвердят нам, что мир именно таков, каким мы его привыкли видеть, или же учиться быть счастливой. Наверное, это прозвучит непрофессионально, я, как психолог, должна знать, что с этой проблемой нужно работать, но как человек, пытающийся всю жизнь преодолеть склонность к депрессиям, могу сказать следующее.

Пучины отчаяния и дурного настроения – отличный повод, чтобы сложить с себя полномочия сделать жизнь такой, какой вы ее мечтали видеть. Даже когда вы уже взрослый сорокалетний мужчина или красивая тридцатилетняя женщина, травма доверия может переживаться как состояние черного, неодолимого ужаса перед одиночеством, ощущение бездны, когда земля уплывает из-под ног и кажется, что летишь в пропасть, как отчаяние перед бесплодностью и пустынностью мира‚ где для вас нет ни тепла, ни уюта, ни любви, ни безопасности. Это дом, где не горят окна‚ лес‚ полный опасностей‚ это пустыня во всех смыслах – ледяная или раскаленная, все равно.

Бросают и предают всех, но женщине с таким мировосприятием добавляется еще и ужас перед равнодушным миром, в котором нет Бога и нет защиты и никто не обращает на нее внимания. И она снова становится маленькой девочкой, которая плачет в одиночестве и даже не зовет на помощь, потому что никто никогда не придет.

После разрыва я впервые столкнулась с этим однажды февральским ветреным вечером, когда на меня вдруг навалились усталость и безнадежность, ощущение‚ что мир навсегда превратился для меня в пустыню с потрескавшейся землей‚ где нет ни воды‚ ни еды‚ ни любви‚ ни тепла‚ ни денег‚ ни времени, ни движения вперед. Мой психолог тогда впервые дала мне аффирмацию, в которую я не верила, но которую я тупо повторяла, лишь бы что-то делать: «Мир щедрый и изобильный, и в нем есть все, что мне нужно».

Спустя несколько лет, когда я пишу эти строчки, образ пустыни больше не посещает меня и с миром я давно сдружилась. Он действительно щедрый, теплый, изобильный и зеленый, как лесная солнечная поляна, и это сделала я сама. Маленькая девочка с испугом в глазах отныне знает, что быть – безопасно. Взрослая женщина, в которую я наконец-то превратилась, от всей души наслаждается жизнью, а не боится ее.

Когда жизнь возила меня лицом по асфальту, и это было уже после развода, тогда я обрела эту способность – чувствовать, что я счастлива, несмотря ни на что. Я сидела в пять утра, в июне, на своем балконе, смотрела на розовеющее утреннее небо и перебирала свои потери: у меня нет денег, меня только что уволили с работы, в личной жизни пустота и тупик, и никто не снимал с меня ответственности за дочь. Вместо того чтобы плакать от безысходности, я внезапно поняла, что счастлива. Я жива, здорова, птицы поют, а от цветущих яблонь у нас во дворе стоит такой нежный запах, что голова кружится. Тогда, на том балкончике, я не заглядывала с ужасом в прошлое и с надеждой в будущее, я просто прожила это прохладное утро с его розовым небом, упиваясь каждым мгновением.

Я поняла, что кем бы ни был создан этот мир, он создан с любовью. Что мешает нам с такой же любовью относиться к собственной жизни?

Может быть, это прозвучит слишком просто и неубедительно, но наше состояние – это всего лишь привычка чувствовать себя так, а не иначе. Привычка быть несчастной погружает вас в комфортную зону беспомощности, где можно не делать ничего нового, а заниматься знакомыми и хорошо освоенными вещами: бояться, убегать, жаловаться и пребывать в перманентной депрессии. Когда мы чувствуем себя счастливыми, у нас больше нет предлога откладывать жизнь на потом.

Для меня самым сладким и нужным опытом стал опыт преодоления самой себя. Можно всю жизнь лелеять свою детскую травму и считать себя кем-то вроде эмоциональной калеки, а можно справиться с этим. И я знаю людей, которые имели ужасное в эмоциональном плане детство, но выросли спокойными, светлыми и благополучными людьми, и знаю тех, у кого было все, – и на выходе получились почти невротики.

Возможно, это прозвучит не научно, но не исключено, что вопрос гораздо сложнее и дело не в психологических, а в духовных структурах нашего мира и нашей личности. Я не знаю. Я знаю только, что, как бусины, можно перебирать то, что у тебя есть, а можно – то, чего тебе не хватает. И в первом случае у тебя в жизни всегда прибавляется еще что-то хорошее, а во втором – всегда убавляется и становится еще хуже.

Поэтому я не хочу говорить о детских травмах доверия как причине быть всю жизнь несчастным.

Мы рождаемся с базовым доверием к миру, и оно никуда не пропадает, это ощущение нужно просто вспомнить.

Когда вы доверяете миру, его прикосновения становятся бережными и любящими. Ты можешь подремать у него в ладони – мир большой, а ты маленькая. Засыпая, представьте это, – возможно, для кого-то эти ощущения станут любимыми.

Глава 4

Мужчина под тяжестью мифа

Вот когда ты становишься фигурой, популярной в Интернете или где-то еще, то замечаешь, что твои читатели наделяют тебя почти мифическими свойствами. Мифическими, мистическими, теми, которых у тебя нет, теми, которые они хотели бы видеть. Тебя лишают права на слабость и ошибку, на дурное настроение и совершенно бабское «хи-хи». В тебя словно прячутся, найдя наконец волшебное убежище. Твое слово обретает силу взмаха волшебной палочки. Тебе страшно и хочется закрыть голову руками, и еще более страшно ответственности и хочется всем сказать: «Ой, я обычная, обычная, пожалуйста, не глядите на меня ТАК!» А уж если угораздит умереть во цвете лет – все, приплыли. Считай, что ты и не жил, не ковырял в носу, не прогуливал работу, и посуда всегда у тебя была чистая, и живот идеальный. И напишут это все где-нибудь, и тебе сверху будет неловко.

Точно так же становится мифом любимый человек – поначалу, когда влюбляешься. Об этом говорят тонны гениальных и идиотских стихов, романов и просто туманных вензелей на стекле. Наверное, когда ты уже развлюбился и сердце не замирает, но ты все равно считаешь, что для тебя он лучший, невзирая на и благодаря тому, – тогда вот, наверное, ты его любишь, я не знаю.

Но я знаю, что никого мы не наделяем такими мифическими свойствами, как ушедшего от нас человека. Вроде бы вот только жил, ел, пил, спал, чавкал, между прочим, за столом и устраивал некрасивые сцены, не зарабатывал денег и изменял, но ушел, захлопнул дверь – и тут же превратился в кудесника, хранящего в шляпе кое-что, что нам ужасно необходимо и совершенно без него недоступно.

Семейная жизнь разволшебнивается довольно быстро, а драматический уход мужчины, равно как и женщины, вгоняет ее снова в рамки тех явлений, где возможно наступление чуда. Вслед ушедшему мы смотрим с мольбой и тоской, с надеждой и верой, мы горим любовью и падаем ниц, – чего никогда не делали с тех пор, как нам исполнилось тринадцать. Мы храним забытые им вещи, его эсэмэски, мы клянемся себе в чем попало страшными клятвами, и внутри нас поселяется бледное существо с горящим лихорадкой взором и прижатыми к груди руками. Даже если снаружи я толстая, флегматичная и в любых обстоятельствах помню рецепт пирога с капустой, внутри тощая девица мечется и шепчет пересохшими губами: «Вернись!», и непременно с «о» – «О, вернись!».

Черт его знает, какими чертами меня наделяли мужчины, которых я бросала или которым не оставляла надежды. Один из них признался, что проклинал меня всю жизнь, а это, согласитесь, не обыденное чувство. Но главное, что при любом болезненном, особенно внезапном, разрыве возникает чувство потерянного рая, где оставивший нас имеет волю и возможность сделать нас снова счастливыми.

Мне кажется, что уход мужчины тут же обеспечивает его в наших глазах всеми архетипическими чертами принцев, королей и всемогущего справедливого милосердного божества. Пусть вы уже убедились, что благородство и великодушие ему не присущи, он слаб, врунлив и неряшлив, но, когда внезапно, по его велению, между вами возникает пропасть, его пивной живот сквозь дымку трагедии начинает казаться стройной талией юного принца.