Мода и нравы ХIX века. На картинах, гравюрах и фотографиях того времени. 1790-1914 - Оскар Фишель Страница 25

Только таким образом мы можем объяснить, почему правители, считая французского императора неуязвимым, тем не менее пытались досаждать ему мелкими оскорблениями. Вместо обычного титула «брат» они обращались к нему «государь» и «добрый друг», этот государственный вопрос месяцами обсуждался великими державами и едва не спровоцировал европейскую войну. Дипломатам пришлось заплатить за унижение, которому они подвергли парвеню, ибо состояние мировой политики в течение многих лет зависело от Наполеона III, его новогодняя речь привела к войне, в результате которой Австрия потеряла свои лучшие провинции.

Но государство, которое хочет основываться на социалистических идеях, а затем высылает избранных представителей этих идей в Кайенну, которое напугано духами, коих оно само вызвало и больше не могло контролировать, передает школу церкви, рассматривает абсолютизм как предварительное условие демократического равенства, обязательно должно пасть в силу собственной непоследовательности. Император, постоянно отказывающийся от своей короны в пользу народного голосования, не может править как абсолютный монарх. Наполеон III вынужден был уступать шаг за шагом и, наконец, занять оборонительную позицию, так что его колеблющаяся внешняя политика постепенно привела его к краху.

Через два поколения после того, как Наполеон I потерпел поражение от Меттерниха, другой немецкий государственный деятель победил следующего Бонапарта и провозгласил своего короля германским императором в Зеркальном зале в Версале. Судьбы Меттерниха и Бисмарка были схожи: поразительные успехи поставили их на долгие годы во главе европейских дел, и в старости оба вынуждены были, против своей воли, смотреть на разрушение собственных достижений.

2

Псевдоклассический стиль искусства Первой империи был сосредоточен вокруг имени Давида, его гений наложил отпечаток на каждое произведение того времени. Последующий период не имел такой путеводной звезды, поскольку искусство второй половины XIX века было полностью демократическим, было много художников и направлений. Освобождение от классицизма ослабило ограничения в искусстве. Испанский художник Гойя уже тогда писал особенные оригинальные работы, но они едва ли были известны по эту сторону Пиренеев, в то время как бурное поколение молодой Франции: Жерико[162], Делакруа и другие, начало вести открытую войну еще при жизни Давида и его учеников. В середине тридцатых годов эти мастера поселились в Фонтенбло, чтобы внимательно изучать природу, и затем борьба распространилась по всем направлениям. Чем энергичнее младшая группа, а среди ее членов было и несколько седых голов, боролась за свет и воздух, за жизнь и правду, тем упорнее старшая школа цеплялась за традиции и рутину.

С тех пор как художественные общества заменили богатых частных коллекционеров, с тех пор как художники перестали рисовать для любителей искусства и предоставляли картины только для выставок, публика тоже потеряла всякое понимание, что действительно можно назвать художественным. Теперь считалось, что произведения искусства следует оценивать, а не наслаждаться ими. Все полагали, что могут судить о нем.

Министр Детмольд еще в 1848 году забавно демонстрирует это высокомерное отношение к искусству в своей книге «Как стать знатоком искусства за нескольких часов». Никто не осмелился бы выносить суждения по какому-либо вопросу, относящемуся к особой области знаний, в какой они были несведущи, но каждый с удовольствием болтал чепуху об искусстве и о том, каким оно должно быть. Определенно критики виноваты в искажении общественного мнения. Было бы забавно собрать критические замечания, появившиеся в адрес Мане, Фейербаха[163] и Бёклина[164], которые были написаны до того, как они стали знаменитыми, и после, а потом посмотреть, сколько тех, кто сначала громко кричал «Распни!», а впоследствии был охвачен страстным обожанием.

У каждой эпохи есть свой кумир. Для немцев 1840–1860-х годов это был Вильгельм фон Каульбах, в чьей работе они нашли то, что больше всего ценили – знания и культуру. Картины на стенах лестничных пролетов Нового музея в Берлине считаются высшим достижением, они так переполнены намеками и ссылками, что их непостижимость наполняет некультурного человека восхищенным благоговением, в то время как более образованный наблюдатель, для кого загадка так легка, а тайны так прозрачны, с восторгом осознает широту своих собственных знаний. В этом заключался их успех, и если сегодня они значат для нас не так много, как для наших отцов, мы всё равно должны помнить, что Каульбах удовлетворял вкусам самых выдающихся людей своего времени. Корнелиус был столь же богат идеями, но предпочтение отдавалось Каульбаху, ибо последний был мягок там, где другой был суров, и обладал как раз той легкостью, какая приличествует гостиной.

Битва гуннов

Художник Вильгельм фон Каульбах, около 1850 года

Германия все еще наслаждалась своими картинами, когда молодые художники, которые теперь ездили в Париж, а не в Рим, к своему удивлению, осознали, что французское искусство стоит совсем на другом уровне и далеко вышло вперед. После визита Курбе[165] в Мюнхен было окончательно решено, что высшая школа живописи – это не немецкая академия, а парижская. О внешнем виде и образе жизни людей того периода, однако, так же мало можно было узнать из современного высокого искусства, как и в 1820–1830-х годах. Вкус перестал быть классическим, но он все еще был историческим, и Пилоти[166] боялся осквернить свою кисть, взяв что-либо из XIX, а не из XVI или XVII веков. Как и прежде, только портретная живопись дает нам представление о том, как выглядели люди. Винтерхальтер[167] занимал первое место как художник модной элегантности, а рядом с ним шел венский Ангели[168] и Густав Рихтер[169] из Берлина.

Модная иллюстрация,

Париж, 1843

Однако теперь фотография стала соперницей портретиста. После того как Дагер[170] сделал свое открытие, а позже, в 1850-е годы, фотография заменила старые дагеротипы, все, независимо от их положения, возраста или пола, позировали для своих портретов. Фотография, будучи более дешевым и простым процессом, полностью вытеснила гравюру и литографию, так что эти две отрасли искусства вскоре почти исчезли и использовались только в случае крайней необходимости.

Скульптура в это время не вступала в какую-либо новую фазу жизни, тем не менее она была призвана выполнять большие задачи, ибо началось увлечение памятниками. До середины XIX века их было мало, статуи князей или частных лиц на улицах и площадях Европы можно было пересчитать. До тех пор люди довольствовались памятниками в церквях и на кладбищах, справедливо полагая, что такое окружение более подходило для произведения искусства такого рода, чем шумная улица. Что касается искусства, то об этих монументальных скульптурах мало что можно сказать. Всевозможные всадники на немыслимых лошадях, фигуры в плащах, установленные на таких великолепных пьедесталах, что внимание отвлекается от самих статуй, и все это отлито