Борис Порфирьев - Чемпионы Страница 105

Трогательные девочки–фигуристки, выпорхнув из–за королевской ложи, поднесли всем участницам соревнований по игрушечному троллю. Команды обменялись вымпелами, и будущие противницы, взявшись за руки, направились к беговой дорожке — сначала не в ногу, беспорядочной толпой, потом стройно. Они объехали стадион под аплодисменты болельщиков и снова толпой подкатили к старту на пятисотку. Одни накинули пальто, другие отправились в раздевалку, а Наташа, ловко перепрыгнув через две снежные бровки, подкатила к старику в резиновых сапогах, с короткой трубкой в зубах, который большой фанерной лопатой сгребал снег, улёгшийся послушными волнами под ногами у короля. Когда Наташа отобрала у старика лопату, он пробормотал испуганно: «О, фрёкен…» — и покосился на ложу. Но всё сегодня у Наташи выходило непринуждённо, и никто бы не посмел обвинить её в том, что она хочет попозировать для фотографов на фоне королевской ложи.

Так, лениво сгребая лёгкий снежок, она и следила за забегами. Отличное время — одна за другой — показали Холщевникова, Турвальдсен и Исакова, а Валовова приблизилась к результату, который показала Наташа в Горьком месяц назад. Но Наташа чувствовала, что в силах улучшить даже это время, и подъехала к старту, совершенно не испытывая напряжения. Она подкатилась на одной ноге, приподняв другую, на ходу протирая лезвие конька варежкой.

Даже то, что Сульвей запаздывала, не имело для неё никакого значения. Вон она катится по внутреннему кругу. Ишь, как неслышно ставит конёк, энергично, но неторопливо отталкивается. Даже и не думает снимать доху. Неужели она этим хочет заставить Наташу понервничать? Скользит медленно, не глядя по сторонам…

Наконец–то Сульвей подъехала, не отрывая коньков ото льда, выставив правую ногу вперёд. Сбросила доху на руки тренеру, взялась за «молнию» на брюках, высвободила конёк; и только когда брюки сползли на лёд, не оборачиваясь к Наташе, стала впереди. Наташа окинула взглядом чуть пригнувшуюся Сульвей с откинутой назад правой рукой, перевела взгляд на мужчину во фланелевой шапке с длинным козырьком, с пистолетом в руке, взглянула прямо перед собой и, ещё сильнее напружинив тело, замерла.

Отмашка дана!

Аниканов успел крикнуть:

— Помни о плане! Не бойся виража!

Раздался выстрел.

Наташа не смогла бы сказать, кто из них раньше сорвался со старта, — так молниеносно всё произошло, — и только поняла, что резкими рывками мчится к повороту. Ох, какой бурный, сногсшибательный будет вираж! Недаром Аниканов учил её не бояться!

Она круто занесла правую ногу, но из–за огромной скорости не смогла вытащить левую из толчка и, ковырнув носком лёд, упала. Центробежная сила швырнула её по льду, и Наташа почувствовала, что врезалась в снежный вал. И, уже лёжа, увидела, как стремительно вылетела из поворота на прямую Сульвей.

Сульвей повторила время Валововой, разделив с ней первое и второе места. Наташа оказалась на последнем…

Хорошо ещё, что подруги не соболезнуют. И даже Аниканов не корит её — занялся составлением графиков для девушек. Ей теперь никакой подсчёт очков не поможет: хочешь быть чемпионкой — добейся первых мест по оставшимся трём дистанциям.

Аниканов сказал ей спокойно, как будто бы ничего не случилось:

— Побежишь на мировой рекорд — по московскому графику. — И тут же ошарашил: — А так как Турвальдсен на три тысячи сильна, первый круг пройдёшь быстрее графика: если оторвёшься, то деморализуешь её; тем более, начало длинных дистанций она бежит медленно.

Упоминание, что Турвальдсен мастерски бежит три тысячи, Наташа расценила как упрёк: «Эх, Натка, Натка! Норвежки как раз сильны на длинных дистанциях, а ты упустила пятисотку», — и потому шла к старту как по натянутой проволоке, так всё было в ней напряжено. «Рюрик, Рюрик, — подумала она горько, — не оправдала твоя жена надежд…» Но воспоминание о том, что неудачи не наложили на Рюрика отпечатка, позволили ей освободиться от напряжения.

Глядя на горный кряж, который скрывшееся за него солнце увенчало лучистой короной, она пошевелила руками, расправила плечи, подняла одну ногу, потом другую. Нет, тело было послушным и судорожность отпустила её. Наташа испытала облегчение, словно расшнуровала тесный корсет с планками из китового уса, который когда–то надевала на пушкинский маскарад… Последнее, что она запомнила перед выстрелом стартёра, это спустившиеся вдоль отвесных склонов горы завихрения метели, а вслед за этим почувствовала, что уже начала поворот. Из осторожности она прошла его далеко от бровки, потеряв драгоценные доли секунды, и потому удивилась, когда Аниканов прокричал ей в лицо:

— Плюс две! Разница тридцать!

Это значило, что, как они и договорились, она отыграла у графика две секунды, а у Турвальдсен тридцать метров.

Наташа летела мягко и стремительно.

— Сорок три! — прокричал ей Аниканов.

И когда ещё два круга она прошла точно в таком же темпе, трибуны насторожились. Вот кто–то торопливо оставил термос, кто–то начал нервно жевать сигарету, кто–то сдвинул на затылок шляпу; у многих в руках блеснули секундомеры. Первым закричал сектор, отгороженный красными лентами, который занимала советская колония, приехавшая в Осло. А тут не удержались и остальные десять тысяч. Люди бесновались, прыгали, размахивали руками. В сумасшедшем гвалте Наташа не расслышала слов Аниканова, но по энергичному жесту поняла, что прошла круг по графику.

Со стороны казалось, что Наташа по–прежнему летит легко и мягко, и только она сама знала, как давалась ей эта лёгкость. Непривычно скользкий лёд высасывал из неё все силы, а горный воздух спазмой сдавил горло. Хоть бы подул ветер, чтобы немного отдохнуть при его помощи! И потом этот шум — ничего нельзя в нём услышать!.. Но Аниканов и не думал ей кричать — он сунул под нос табличку, на которой было написано «44». Ох, как это здорово, что тренер позаботился с вечера и написал таблички! Тёплая волна словно прибавила сил Наташе.

И она летела круг за кругом под сплошной грохот стадиона, показывая на каждом круге предусмотренное графиком время — сорок четыре секунды, и каждым ударом конька высекая на льду, как на граните, мировой рекорд…

Утренние газеты, отдав должное её рекорду, писали, что тем не менее из–за падения на пятисотке у неё нет шансов на победу и что зрители сегодня соберутся на каток только затем, чтобы полюбоваться Сульвей Олсен.

Метель, которая вчера постепенно спускалась в завихрении по отвесной скале, ещё ночью взяла в полон городок и неожиданно превратилась в дождь. Аниканов с утра ушёл на каток: щупал лёд, резал его коньками — гадал, какие графики составлять для девчат.

Комментатор, захлёбываясь, говорил о том, что Лёше, Горлова и Холщевникова могут без боя сдаваться — с их крупной комплекцией нечего делать на мягком льду, да ещё в ветреную погоду; за победу могут бороться лишь хрупкие конькобежки, вроде Сульвей Олсен и Исаковой, но Исакова после двух дистанций на третьем месте, так что все козыри в руках Сульвей, и любимица зрителей, конечно, не обманет их надежд. И корреспонденты, заворожённые его словами, так и кружили вокруг неё, когда она в дошке вышла на разминку. Но Аниканов, взяв Наташу под руку, опроверг доводы комментатора:

— Ерунда. Плохой лёд уравновесил физические силы у всех. Победит та из вас, у которой лучшая техника.

Наташа подумала, что он зря кривит душой — комментатор прав. Однако для неё мягкий лёд не играл роли: она всегда говорила, что нельзя переносить соревнования из–за плохой погоды на ночь, как это обычно делалось в Кирове, и тренировалась даже под дождём.

— Рекорда на таком льду не поставишь, — сказала она искренне. — Но вы правы в том, что условия для всех равные.

Он посмотрел на неё испытующе и спросил:

— Так запомнила, что тысячу метров должна пройти в таком же темпе, как вчера шла первый и последний круг на три тысячи?

Она подумала, что о пятисотке он не хочет ей напоминать. Но когда вышли на старт, он не побоялся, напомнил:

— Да не бойся ты поворота! Он у тебя получается.

А она и не боялась. Только немножко нервничала, что её соперница Рагна Улле тянет время, как тянула его вчера Сульвей.

Наташа стояла, повернувшись боком к ветру, который в бессильной ярости хотел сбросить её с ног, и смотрела, как девушка что–то упрямо объясняет судьям… Невероятно: Улле отказалась бежать с Наташей! Она, видите ли, всё равно проиграет: если бы не падение, эта русская вчера побила бы два мировых рекорда. «Пусть не бежит, — подумала Наташа. — На тысячу метров мне толкач не нужен. Однако, как она не понимает, что лишает свою команду очков?»

И Наташа бежала одна, бежала так стремительно, как вчера, помогая себе на поворотах взмахом руки преодолевать центробежную силу, которая хотела её выбросить с дорожки.