Борис Майоров - Я смотрю хоккей Страница 16

Но дело не только в возможности выбирать себе дорогу. Чем бы человек ни занимался, он обязан тренировать свою мысль, развивать в себе способность думать. Нам, спортсменам, особенно понятно, что значит отсутствие тренированности. Но ум ведь чахнет так же, как и мышцы, если его не тренировать. Я знаю, как страшит многих людей необходимость работать над книгой, необходимость решать какие-то задачи. Меня это не пугает. Пусть жизнь более не столкнет меня с механикой или высшей математикой, однако я знаю, как подойти к книге, как за нее взяться, с чего начать. Я не засну над методической брошюрой и не завязну в дебрях самого толстого учебника.

И потом, будем откровенны, спорт не обязывает человека иметь какой-то минимальный уровень общего развития. Здесь твоя человеческая ценность определяется тем, что ты умеешь делать в спорте. В студенческой среде ты не имеешь права отстать в общем развитии от других. В лучшем случае твоя наивность, неосведомленность, неумение выразить свою мысль достаточно ясно вызовут снисходительную, в худшем — презрительную усмешку твоих однокашников. То и другое одинаково оскорбительно. И волей-неволей ты вынужден тянуться за остальными.

Я уже не говорю о том, что при теперешнем уровне развития спорта мало быть самородком, чтобы добиваться выдающихся результатов. Надо еще очень многое знать и понимать. Но об этом сказано и написано столько, что повторяться не стоит.

Однако не ломлюсь ли я в открытые двери, доказывая, что «ученье — свет, а неученье — тьма»? Ведь это всякий и без меня знает. Правильно, теоретически знает. А практически, придя в большой спорт, многие пусть и не говорят об этом вслух, но мысленно решают: или — или, одно из двух.

Впрочем, для меня, так же как и для брата, никогда не существовала такая дилемма: либо учеба, либо спорт. Должно быть, это потому, что мы выросли в семье, где высшее образование для каждого из детей было чем-то само собою разумеющимся. Это вовсе не значит, что мы росли маменькиными сынками. В семье, где пятеро детей, маменькиных сынков не бывает. Две старшие сестры закончили институты, когда стали уже взрослыми: их юность совпала с годами войны, и высшее образование пришлось отложить до лучших времен. Мы же с Женькой, младшие в нашей большой семье, братья-близнецы (по свидетельству мамы, я родился на 20 минут раньше), закончили школу в 1955 году и, получив свои аттестаты зрелости, тут же отнесли их в институты: Женька — в менделеевский, я — в авиационный технологический.

Мы тогда занимались уже спортом вовсю. Весной 1955 года меня приняли даже в команду мастеров.

Собственно, спорт и в школьные годы отнимал у нас уйму времени. Мы пропадали на стадионе и во дворе целыми днями. Зимой играли в русский хоккей, как только таял лед — начинали гонять футбольный мяч. А когда не играли сами, шли на «Ширяевку» — спартаковский стадион в Сокольниках — смотреть тренировки или матчи «Спартака» по хоккею, хоккею с мячом, футболу. Мы прибегали с «Ширяевки» домой, кидали в угол, подальше от глаз родителей, свои спортивные доспехи, хватали школьные портфели и едва-едва поспевали к звонку, возвещавшему о начале второй смены.

Став игроками детских команд, мы никогда не пропускали ни одной тренировки. И нередко на какой-нибудь там психологии два брата Майоровы, а вместе с ними и ближайший их приятель Димка Китаев делали тайком домашние задания по математике: надо было выкраивать время для хоккея.

Отец, хоть прямо и не наложил вето на наше увлечение, был все же противником спорта. Он боялся, как бы спорт не помешал учебе сыновей. Но со временем смирился и он. Мы поняли это, увидав его однажды на «Ширяевке», на нашей игре. Он стоял среди зрителей и явно стремился остаться незамеченным. Мы не стали признаваться ему в том, что его инкогнито раскрыто, но в душе радовались своей моральной победе.

Думаю, что отца успокоила вполне приличная успеваемость его сыновей. Учителя на нас не жаловались, в наших дневниках редко появлялись плохие оценки, а мне даже удалось закончить школу с серебряной медалью. Никакого героизма в этом, сами понимаете, не было: футбол и хоккей — страсть многих тысяч мальчишек, тем более если живут они по соседству со стадионом, школу же бросают единицы. Да и только ли те, кого «совратил с пути истинного» спорт?

Вуз и команда мастеров — это уже совсем другое дело. И то и другое требуют очень много времени и большой самоотдачи. Конфликт между тем и другим неизбежен. Бывает, он приобретает столь антагонистический характер, что человек решает с одним из двух распрощаться. Чаще в жертву приносится вуз. Тому, кто сделал хоть первый маленький шаг в большом спорте, популярность, слава, заграничные поездки, портреты в газетах — все это кажется совсем близким, стоит только руку протянуть. А институт… Кем-то еще станешь после шести долгих лет корпения над книгами?..

В общем-то, мне в этом смысле повезло. Но то ли от укоренившегося сознания, что у меня иного пути нет, то ли оттого, что «Спартак» не был тогда заметной командой и не требовал от меня того, что требует от молодых сейчас, то ли оттого, что тогдашний тренировочный режим был куда мягче нынешнего, то ли от всего этого, вместе взятого, мне не пришлось решать гамлетовских вопросов. Я сдавал вступительные экзамены летом, когда команда не тренировалась, ходил на занятия, а оттуда на матчи, я готовился к зачетам, и меня отпускали со сборов. Возвращался из недолгой поездки в Ленинград или Горький и тут же сдавал пропущенную лабораторную работу. И вообще, в тот же Ленинград или Горький мы, студенты, приезжали отдельно от остальных, прямо в день матча. Ну, а если поездка предстояла достаточно долгая, я и вовсе оставался дома. Это было, правда, очень обидно: в 18 лет, когда нигде еще не бывал и ничего толком не видел, поездка, скажем, в такие города, как Новосибирск, Челябинск, Свердловск, — целое событие, о котором можно только мечтать. Но ничего не попишешь — экскурсии приходилось откладывать до лучших времен.

Не думайте, что положение игрока команды мастеров давало мне в ту пору хоть какие-то привилегии как студенту. О том, чем я занимаюсь вне института, в деканате понятия не имели. Единственное, на что я мог рассчитывать, так это на кое-какие поблажки, как игрок институтской команды. Однако весь объем работы, который положен любому студенту дневного отделения, был положен и мне. Никаких «хвостов» мне не простили бы. Поступивший вместе со мной и в институт и в команду мастеров Дима Китаев не сдал один экзамен зимней сессии (не успел подготовиться из-за хоккея), и его не допустили к летней, а осенью отчислили из института совсем. Словом, наши спортивные увлечения преподавателей не интересовали.

Но мои первые студенческие шаги относятся к той еще поре, когда спорт, хоть и отнимал у меня много часов, не претендовал все же на первое место в моей жизни. Я и в команду мастеров попал как бы «зайцем» (из юношеского возраста я вышел, а русского хоккея в «Спартаке» не было, вот меня и зачислили в «шайбу», чтобы сохранить клубу подающего надежды футболиста), и серьезного значения я своему успеху не придавал. Я находился в глубоком запасе, никто не замечал моего отсутствия на тренировках, даже если я не появлялся месяц, и вообще меня больше волновали дела институтского футбола и хоккея, где я считался человеком незаменимым.

Переломным в этом смысле можно считать ноябрь 1956 года. «Спартак» влачил тогда жалкое существование в первенстве страны по хоккею, и начальство, как часто бывает в таких случаях, решило прибегнуть к экстраординарным мерам — резко омолодить команду. Нас с Димкой Китаевым вызвали в клуб и сказали, что мы теперь будем постоянно играть в основном составе. Помню, первый свой матч от звонка до звонка я провел против «Крылышек», в те времена одной из сильнейших команд страны. Сыграли мы, в общем, удачно, вели 3:1 и проиграли с минимальным счетом — 3: 4. Вот когда я почувствовал, что становлюсь серьезным спортсменом, что в спорте меня может ожидать какое-то будущее. Да и просто приятно было сознавать себя полноправным игроком команды мастеров, приятно было ощущать уважительное отношение ребят, с которыми недавно еще вместе играл в юношах.

Теперь мне стало по-настоящему трудно. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы пропустить игру или тренировку, а отказ от участия в поездке вызывал неминуемые трения с Анатолием Владимировичем Сеглиным, который тренировал нашу команду и с которого спрашивали за каждое не добранное «Спартаком» очко. И все же приходилось пропускать долгие поездки. Я ведь учился в техническом вузе, где никакие учебники, никакие конспекты лекций, одолженные у товарища, не спасут. Ты обязан выполнить и сдать определенное количество лабораторных работ. И никто за тебя этого не сделает. Вот и приходилось крутиться как белка в колесе. И не то чтобы я или Женька уставали, мы тогда не знали еще, что это такое — уставать. Нам просто не хватало суток, чтобы управиться со своими учебными и спортивными хлопотами.