Михаил Сушков - Футбольный театр Страница 22

Комментаторов в ту пору еще не было. Но все мы – и зрители тоже – : сказали: «Ай-я-яй-я-яй!» Минуту спустя стадиону пришлось повторить эту глубокую мысль. Но она по-прежнему никак не укладывалась в голове.

После этого игра полностью переместилась к воротам нашего соперника. Еще через несколько минут публика снова ахнула, и английский вратарь снова переступил заветную черту, чтобы достать мяч из сетки.

В первом тайме ему пришлось еще дважды это сделать. На перерыв мы ушли со счетом 5:0!

В раздевалке нас экстренно посетил некий ответственный работник из профсоюзов. Он укоризненно покачал головой и сказал:

– Ребята, да вы что?! Разве так можно? Это же гости! Они ведь на поле вывели не только футболистов.

Там двое или трое просто члены делегации… Я вас не только прошу, но и настоятельно вам советую: во втором тайме, пожалуйста, поаккуратней!

Человек из профаппарата постоял еще с минуту, рассчитывая услышать нашу реакцию. Но, не услышав ничего, кроме гробовой тишины, удалился, оставив нас наедине со своими мыслями.

Мысли же наши после его ухода прекрасно выразил капитан команды Николай Петрович Старостин. Поначалу он. выгремел несколько энергичных фраз, которых, к сожалению, не терпит бумага, и, хотя все уже было ясно, он все-таки добавил:

– Против сборной профсоюзов страны они выставляют делегатов?! Они за кого нас принимают?! Гостеприимство гостеприимством, но… Речь идет о спортивной чести!

Матч мы закончили со счетом 11:0. Пять из забитых мячей вошли в ворота противника от моей ноги.

Публика ликовала. Она покидала трибуны, словно перерожденная, с убеждением, что пророков можно и нужно искать в своем Отечестве!

Футбол переживал свою весну. Он расцветал буйно и многоцветно. Его распирало и вверх и вширь. Росло мастерство, росла массовость. В одной лишь Москве на спортивных полях оспаривали свое превосходство 222 команды! Хотя первенства страны еще не разыгрывались, но в 1928 году уже состоялась I Спартакиада народов СССР.

Поднимались новые посевы – детский футбол обретал миллионы приверженцев. Клубы теперь встречались не тремя, а пятью, а то и шестью командами. В последних играли все больше подростки. Но и они уже были не новичками в спорте и выходили часто не из дикого стихийно-дворового футбола – кругом появлялись организованные площадки, где юных футболистов тренировали опытные мастера.

В большой футбол пробивались таланты. Общественность хорошо уже знала братьев Старостиных, особенно Николая и Александра, братьев Аркадьевых – Бориса и Виталия. Высокий класс набирал Виктор Дубинин. И уже обратили внимание на спортивное дарование совсем еще юного игрока 2-й команды «Трехгорки» Евгения Елисеева – того самого Елисеева, который впоследствии украсит сборные Союза, России и Ленинграда.

И все-таки стараниями бюрократов картину этого футбольного благоденствия марали иногда крупные кляксы…

…Пришел конец нашей команде. Ее уничтожили единым росчерком пера. Ее убили в расцвете сил, в момент, когда многие ценители футбола говорили о ней: не «одна из лучших», а «самая лучшая»! Команда, которая все последние годы ни разу не покидала пределы призовой тройки. Команда, которая поставляла советскому футболу сильнейших, лучших игроков страны и имена которых вошли в историю российского кожаного мяча. Та, что бесконечно кроилась на сборные самого высокого ранга: Союза, РСФСР, Москвы, ВЦСПС, МСПС, где не было ни одного спортсмена, который бы не входил в состав какой-нибудь сборной. Команда, которую созидали пять великих Мастеров: Упорный труд, Талант, Организаторская дальновидность, Время и Удачное стечение обстоятельств. Они ее зародили, взлелеяли, выпестовали. Команда, создавшая собственную футбольную школу, взрастившая сильнейшие традиции российского футбола.

И вот один человек взмахнул недоброй силы волшебной палочкой и в одночасье разрушил это вдохновенное произведение времени.

Осенью 1930 года на фабрику «Трехгорная мануфактура» пришел новый директор. Примерно в это же время по спортивной Москве прокатилась очередная волна реорганизаций. Впрочем, особой новизной они не отличались. Речь шла все о том же производственном принципе подчинения клубов. Просто кто-то где-то поднял разговор скорее контрольного порядка: насколько, мол, точно выполняется этот принцип. При этом истолковал его весьма произвольно – в клубе ведомства, дескать, могут состоять только те, кто работает в этом ведомстве. Но ведь к этому времени содружество «предприятие – клуб» имело совсем другой смысл: предприятия становились как бы попечителями того или иного клуба, брали на себя заботу по его содержанию. Я уже говорил, что этим разумным способом решались материально-организационные проблемы спорта. Или еще иначе: предприятия для спорта, а не спорт для предприятий!

Читатель может упрекнуть меня в противоречивости: автор, дескать, возмущен этой мерой, но совсем недавно в подобном же случае такую же меру оправдывал. Поясню: то, что профсоюзам отдали клубы, – прекрасно! Но почему же состоять в них должны только работники тех предприятий, которые курируют эти спортивные общества? Почему «чужим» дорога сюда должна быть закрыта?!

Вероятно, и тот, кто поднял разговор, рассчитывал, что в особых случаях будут сделаны исключения – у кого рука поднимется на лучшие составы страны?!

У нового директора «Трехгорной мануфактуры» поднялась. Он вызвал нашу команду и спросил: «Кто из вас работает на фабрике?» Все мы трудились на предприятиях или учились (я тогда служил в театре «Синяя блуза»). Но работников фабрики среди нас не было. Услыхав: «Никто», он дал указание распустить – как не имеющую отношения к производству.

Не думаю, чтобы директор поступил так по сильному принуждению, от безвыходности. Никаких строгих положений на этот счет, видимо, не было, потому что на другой же день пятеро стрекозинцев – Рущинский, Щегоцкий, Филиппов, Дубинин и я – перешли в спортобщество завода АМО (будущее «Торпедо»). Взяли нас в первую команду без звука, хотя никто на автозаводе не работал. Василий Смирнов (!) и Александр Мышляев ушли в «Динамо». Евгений Елисеев, который давно уже перешел в первую команду «Трехгорки», вынужден был уехать в Ленинград.

Остальные составы нашего клуба подверглись очищению от инопроизводственных элементов, но в какойто мере все же сохранились – на счастье, в них оказалось много работников фабрики.

Общий результат плачевный: в том сезоне «Трехгорка» проиграла всем, кому только могла, заняла последнее место и перешла в нижнюю группу.

Такая же судьба постигла и команду «Пищевик» – ту, что носила сперва грозное имя ЗКС, потом «Красная Пресня», что родилась вместе с российским футболом – главного соперника «Стрекозы» – «Райкомвода» – «Трехгорки». Ненужными оказались братья Старостины, Артемьевы…

Разрушениям подверглись и многие другие клубы. Нетронутыми остались «Динамо» и ЦДКА. Отсюда-то и пошло их преимущество, ставшее на долгие годы традиционным. Судьба способствовала их будущему лидерству.

В 1932 году неожиданно поднялся вопрос: а что делают спортсмены на ниве общественной деятельности? Чем они заняты? Читают ли лекции, передают ли свой опыт, ведут ли организационно-пропагандистскую работу в цехах, отделах? Если нет, то какие же они спортсмены и что толку от их высокого мастерства? Атлет прежде всего должен иметь общественное лицо, а потом уже все остальное.

Нас. часто приглашали на предприятия и для встречи с работниками, и для консультаций по физкультурной работе, и нередко для того, чтобы просто провести тренировку в местной футбольной команде. Никто из нас, разумеется, никогда не отказывался. Делали это с удовольствием, поскольку над нами не довлела обязанность и поскольку чувствовали, что в нас действительно очень нуждаются.

Но доброе дело превратили в повинность. Где повинность, там и отчетность. А чтобы добиться высокой отчетности, ввели еще один «спортивный» принцип: команда первой группы должна иметь визу Московского совета физкультуры на игры в первенстве. Без нее коллектив в розыгрыш не включается. А визу давали только тем командам, которые показывали большую общественную работу.

В игре, именуемой «футбол», футбол ушел на второй план. Предлагалось состязание в искусстве составить самый длинный и бойкий отчет. Не знаю, насколько подняло это общественную работу, но очковтирательство наверняка. Спортсмены жили с чистой совестью. Они говорили: мы все свои силы и свободное от работы время отдаем спорту. И делаем это на общественных началах. Что же еще нужно? А между тем в наших сутках все те же двадцать четыре часа…

Прежде всего это был выстрел по спортивному энтузиазму. Футболисты сникли. От любимого увлекательного футбола повеяло казенщиной, а стало быть, скукой. Во многих командах стали приобретать влияние лица, утверждавшие себя не столько мастерством, сколько общественной работой. Футбол становился в тягость, участились пропуски тренировок, неявки на игры и прочие нарушения дисциплины.