Александр Кикнадзе - Тогда, в Багио Страница 25

Фишер отказался играть на обычных условиях. Он выдвинул свои требования: матч продолжается до десяти выигранных партий, а при счете 9:9 чемпион сохраняет свое звание, хотя и делит с претендентом призовой фонд на равных.

Это значило, что новым чемпионом станет только тот, кто одолеет Фишера со счетом 10:8. Фишера бы вполне устраивал счет 9:9. Практически Фишер получал еще до начала соревнования фору в два очка.

В связи с этим требованием Фишера бельгийская газета «Сите» писала:

«Фишера порой сравнивают с его великим соотечественником Полом Морфи. Однако, по крайней мере, в одном отношении они антиподы. Морфи, доказав свое превосходство над современниками, заявил, что не намерен больше ни с кем играть, не давая форы; Фишер же, наоборот, дал понять, что он не намерен ни с кем играть, не получая форы».

История шахматной дипломатии насчитывает десятки томов и содержит немало курьезных документов. Но вряд ли хоть один из них сравнится с тем меморандумом, который был направлен от имени Роберта Фишера Международной шахматной федерации. В нем было 63 (шестьдесят три!) безоговорочных требования. Неприятие хоть одного из них исключало возможность матча.

В ту пору в прессе появилось немало статей против двух активных деятелей ФИДЕ, «идущих на поводу у Фишера». Одним из них был вице-президент ФИДЕ Ф. Кампоманес, а другим — директор-распорядитель Шахматной федерации США Э. Эдмондсон. Мне же казалось и тогда (а впоследствии, после бесед и встреч с тем и с другим, это убеждение окрепло), что оба, попав в исключительно сложные обстоятельства, делали все, чтобы спасти матч Фишер — Карпов, хорошо понимая, какой вехой в истории шахмат сможет он стать. Оба при всем том оставались на реалистических позициях.

А что же сам Фишер?

Познакомимся с ним немного ближе. Не с чужих, а с его собственных слов.

Интервью, выдержки из которого приводятся ниже, было опубликовано в свое время загребской газетой «Старт».

Меня зовут Роберт Джеймс Фишер; пижоны и друзья называют меня также Бобби. Я профессионал. Я играю в шахматы. Это — серьезное дело. Ничего другого делать я не умею, но что я умею, делаю как полагается. Я родился 9 марта 1945 года в Чикаго. Придурковатые журналисты расписывают, будто в Чикаго живут одни гангстеры. Терпеть не могу газет. Я родился под знаком Рыбы. Я — крупная рыба. Я проглатываю гроссмейстеров — это занятие как раз по мне. Деньги я люблю. Я мог бы играть с любым пижоном на ставку — доллар или два. Но я хочу стать чемпионом мира.

Скоро я буду чемпионом мира! Когда чемпион мира Спасский говорит, что не боится меня, я могу ответить лишь, что я его тоже не боюсь. Я приеду в Европу, как когда-то Пол Морфи. Он был ньюорлеанец и играл, как гений, и победил всех европейских мастеров. Когда же он вернулся в Америку, то умер от тоски и печали. Я тоже вернусь в Америку, как Морфи. Я только не верю, что так умру, как он.

Моя цель — побить рекорд Эммануила Ласкера, бывшего чемпионом мира двадцать семь лет. Не знаю, где будет мой матч с Петросяном, да мне это все равно. Только условия должны быть о’кэй. Мне нужна тишина и хорошее освещение. Прежде всего я не переношу шума — я не хочу, чтобы мешали моей профессиональной работе, расчетам и комбинациям. Больше всего я люблю играть в Югославии. Здесь меня любят и даже пишут мне письма.

Десять тысяч долларов за финальный матч — я считаю, что это слишком мало. Гроссмейстерам нужно платить больше. Я не желаю довольствоваться маленькими подачками. Я работаю целый месяц, играю с сильными и продувными мастерами, и ФИДЕ платит за это 750 долларов! Такие деньги взять да выбросить. Я много в своей жизни мучился и хочу кое-что значить.

Сейчас я уже кое-что значу, но завтра я буду еще известнее. Только неграмотные никогда не слышали обо мне; много даже таких, которые не знают, американец я или эскимос. Моя цель — лучше всех на свете двигать эти фигуры. Мой отец бросил мою мать, когда мне было два года. Я его никогда не видел. Мать только сказала, что его звали Герхардом и что он — немецкого происхождения. Моя мать была учительницей и воспитательницей в швейцарском интернате. Мы жили в Бруклине, и мать потом нашла для меня учителя шахмат. Когда я в 13 лет выиграл блестящую партию у Бирна, я гордился, читая в газетах: «Если мальчик делает такие ходы, из него выйдет толк!» Потом я изучил русский язык, чтобы лучше знать теорию. В Америке мне нет равных. Я уже восемь раз был чемпионом Штатов, и мне это чуть ли не надоело. Мне не надоедает только, когда мой счет в банке растет. У меня будет самый шикарный автомобиль и самая роскошная вилла.

Женщины — чушь. Юноши только теряют на них время. Шахматы — вот что приносит удовлетворение и может также приносить деньги. Я никогда не был непристойным и говорю то, что думаю.

Ботвинник написал, что я считаю лучше, чем другие. Он говорит, что я — вычислительная машина. Я, мол, необыкновенный человек. Здесь нет ничего необыкновенного. Я просто профессионал. Я целый день играю в шахматы, учусь и стремлюсь знать больше. Еще я учусь при помощи магнитофона и стремлюсь улучшить старых мастеров. Я знаю сейчас больше, чем они. Русские написали, что я раньше плакал, когда проигрывал. Ерунда! Когда я проиграл Спасскому в Зигене, я сдался, как Капабланка: если я сейчас проигрываю партию, то чувствую себя королем, подающим милостыню нищему. Сейчас все от меня ждут, что я буду только выигрывать. Я играю до голых королей. Я знаю, что хочу. Дети, росшие без родителей, вырастают волками, Роберт Джеймс Фишер — не вычислительная машина, как кое-кто хочет. Я всего лишь человек, но человек исключительный. Мой мир — черно-белая доска. В моих ходах динамика и искусство — спасибо, если вы можете это понять. А кто не может, того мне жаль. В 15 лет я стал гроссмейстером, в 16 — чемпионом США, в 28 лет я лучше всех на свете играю в шахматы, а в 29 буду чемпионом мира!

Сейчас я тверд, как сталь, и холоден, как кусок льда. Когда я стану чемпионом, я сам буду устанавливать цены. А сейчас я пойду поиграю в теннис. Потом я посмотрю, что можно придумать в защите Каро-Канн. Я родился под знаком Рыбы. Большая рыба жрет маленькую. Я — большая рыба».

Итак, «когда я стану чемпионом мира, я сам буду устанавливать цены».

Фишер оказался верным своему обещанию. И начал устанавливать цены.

Потому-то и не выполнил другого обещания — «побить рекорд Эммануила Ласкера, бывшего чемпионом мира двадцать семь лет».

Роберт Джеймс Фишер, который после победы в Рейкьявике над Борисом Спасским (матч закончился 1 сентября 1972 года) не сыграл и партии (если не считать сеанса в одной из американских тюрем) и постепенно начал привыкать к размагничивающему спокойствию (ударился в мистику и вступил в религиозную секту, отдавая ей часть своих доходов; отказался от баснословных гонораров, плывших в руки, а заодно и от участия в шахматной Олимпиаде за команду Америки), — этот самый Фишер принял решение добровольно сложить с себя звание чемпиона мира.

В телеграмме на имя шахматного конгресса, заседавшего в Ницце, он писал:

«В своей предыдущей телеграмме делегатам конгресса я уже разъяснял, что мои условия не подлежат обсуждению».

А их начали обсуждать и признали неприемлемыми.

И Карпов получил корону без матча.

24 апреля 1975 года Анатолий Карпов был увенчан лавровым венком и провозглашен двенадцатым в истории шахмат чемпионом мира.

После того как Фишер ушел, хлопнув дверью, корона переходила не просто к шахматисту, выигравшему три претендентских матча. Она переходила к молодому — до 24-летия оставался месяц без одного дня — гроссмейстеру, который получил два шахматных «Оскара» — в 1973 и 1974 годах — и который в 1971—1975 годах, выступая в восьми сильнейших турнирах, взял шесть первых и два вторых места.

Писатель и гроссмейстер Александр Котов:

— Несмотря на свою молодость и сравнительно небольшой турнирный и матчевый стаж, Карпов проявил себя замечательным теоретиком во всех стадиях шахматной партии. Его глубокие знания испанской партии, открытия в этом начале новых стратегических путей атаки являются результатом вдумчивой аналитической работы, углубленного творческого подхода и проверки этих анализов в практических партиях. Общеизвестны и заслужили всеобщее одобрение теоретиков шахмат его новые методы атаки за белых в сицилианской защите, разработанные им стратегические схемы прошли серьезную проверку. Популярны также «огнеупорные» построения Карпова для черных в защите Нимцовича — их не смогли пробить сильнейшие гроссмейстеры мира в ответственных поединках. С ранних лет Анатолий проявил себя отличным мастером энергичных атак, но он умеет также стойко защищаться, великолепно маневрирует… Наконец, эндшпильная техника Анатолия Карпова, расцвеченная маленькими комбинациями, стоит на уровне техники таких общепризнанных специалистов заключительной стадии партии, как Хосе Капабланка, Василий Смыслов, Тигран Петросян.