Диего Марадона - Я - эль Диего Страница 34

Пассарелла сказад: «Хватит рекламы, хватит волосатиков!» как будто бы рекламодатели играют в футбол, а он не стал чемпионом мира благодаря Марио Кемпесу, чьи волосы доставали до пояса.

Меня очень расстраивает, когда говорят, что я являюсь источником хаоса в аргентинском футболе, а его назначили главным тренером сборной, потому что он был синонимом дисциплины и порядка. Дисциплины и порядка, Пассарелла? Ради Бога! Видимо, дисциплина и порядок проявляются в том, чтобы напихать разного дерьма в дверные засовы номеров на базе, чтобы потом посмеяться над партнерами по команде… Вот дисциплина и порядок Пассареллы!

Если бы я должен был выбрать себе тренера, я бы выбрал Сесара Луиса Менотти. Из-за его мудрости…То, о чем он меня предупреждал, в итоге и случилось. Он тебе что-то говорил, а ты только молчал и внимательно слушал, а потом выходил на поле и чувствовал гордость за то, что ты пытался сделать под его руководством.

А Билардо… Карлос для меня как отец. Однажды я сказал, что хотел бы видеть своих дочерей воспитанными на его принципах. Он мне очень помог, и я никогда не перестану благодарить его за то, что он поверил в меня: его отношение ко мне определило развитие моей дальнейшей карьеры.

Да, он всегда уделял много времени околофутбольным делишкам, и это мне никогда не нравилось. Он никогда не делился с теми, кто работал рядом с ним, в одной упряжке. От него ушел Пачамэ, от него ушел Эчеваррия… и все деньги, вся слава достались ему одному! Эчаваррия, который был его правой рукой и одним из самых достойных людей, что я знал в мире футбола, нуждался в том, чтобы Билардо протянул ему руку помощи, чтобы он взял его в мадридский «Атлетико», но…

И вот еще: я никогда не хотел никому рассказывать об этом, о чем потом очень пожалел – почему он оставил Вальдано за бортом итальянского мундиаля. Я – да-да, я! — отправился к Вальдано просить его, чтобы он попробовал вернуться после перенесенного им гепатита и ушел из большого футбола как великий игрок. Я просил его об этом перед лицом Хорхито, его сына. И я ощутил себя предателем по отношению к ним обоим, когда Билардо не взял Вальдано в сборную… Я знаю, что было много подозрений, знаю, что Вальдано хотели припомнить его слова на Мундиале в Мексике, когда мы вместе с ним заявили, что преступно играть в полдень под палящим солнцем только лишь потому, что об этом просит телевидение. Отказ от услуг Вальдано мне объяснили тем, что он не приносил пользу сборной. А ведь тогда травмированы были аж 18 игроков, даже я не мог играть! Однако, я думаю, что на то существовали другие причины его отсутствия в сборной, о которых я так и не смог разузнать.

Это – единственное, что омрачает наши отношения с Билардо, равно как в случае с Менотти, который лишил меня чести сыграть на чемпионате мира 1978 года. Тем не менее, первого я люблю как родного отца, а вторым просто восхищаюсь.

Но ничего подобного, конечно, я не могу сказать о Жоао Авеланже. Наши с ним пути разошлись еще с рождения. Разное происхождение, разное мировоззрение, и пусть он сколько угодно говорит, что любит меня словно сына, словно внука, словно правнука… Я ему не верю. Ни одному его слову. Биография Авеланжа дала мне возможность охарактеризовать его одним словом, которое я всегда употребляю, если сталкиваюсь с какой-нибудь отвратительной личностью: ватерполист… Меня так и подмывает спросить его: «Извините, дон Жоао, я не ослышался, водное поло? Так какого черта вы до сих пор возглавляете ФИФА вместо того, чтобы занять пост президента Федерации водного поло?». Конечно, мой голос, голос футболиста, не стоит в ФИФА ни песо. Если наше противостояние началось при рождении, то обострилось оно в Мексике, когда они, сидевшие в ложе с кондиционерами, обставившие себя вентиляторами, заставили нас играть в полдень… Посмотри, это же ведь было не в Вилья Фьорито, а на чемпионате мира, и нам пришлось еще тяжелее… Я всего лишь хочу, чтобы Авеланж и ему подобные поняли, что главными действующими лицами футбольного спектакля являемся мы, игроки. И я по-прежнему буду стараться сделать все для того, чтобы наш голос, голос футболистов, был услышан.

Обо мне знают все, вплоть до самых страшных событий, что приключились в моей жизни, включая мою зависимость от кокаина. Но я спрашиваю вас: а об Авеланже? Что вам о нем известно? Лично я знаю только то, что ему принадлежит автобусная линия, которая называется… «Комета»!

Правда, я очень хотел бы ему верить, но это, увы, невозможно. После того пенальти на итальянском мундиале, после допинг-проб в США я уже не питаю никаких надежд. Я окончательно в нем разочаровался и считал, что я уже заплатил за все на чемпионате мира в Италии… Тогда я думал, что обида на Марадону уже прошла, равно как и после того, что было в «Севилье». Как же я заблуждался… И из-за этого у меня до сих пор болит душа. Авеланж всегда руководствовался в своих действиях бумажками с инструкциями, не задумываясь о том, что важнее всего люди, семья, народ. Народ прежде всего. Поэтому я взбесился, когда увидел, что в Аргентине, после чемпионата мира в Италии, его приняли как героя. Там, ложе для почетных гостей, я отказался протянуть ему руку; он – главный виновник моих слез, которые появились не только из-за поражения. Больше всего меня расстроила несправедливость. И лицом этой несправедливости был Авеланж. Меня успокаивает только одно: интересно, годы спустя сколько людей вспомнит обо мне и сколько о нем? Авеланж или эль Диего? Вы можете дать ответ на этот вопрос.

Глава 8

БОРЬБА

Кубок Америки-87 и -89

Я чувствовал, что сборную все время предавали.

Когда, наконец, я отправился отпуск в Полинезию после чемпионата мира-86, как я это обещал Клаудии, окружающее виделось мне в розовом цвете. Я ошибался, как же я ошибался!.. Нет, с Клаудией у нас все было прекрасно, великолепные пляжи, мы предавались пороку прямо на них, чем повергли в ужас отдыхавших там голландцев, и количество розданных мной автографов было не таким большим, как это можно было бы себе представить. Проблема заключалась совсем в ином: она была в транспаранте, который появился на трибуне стадиона «Ацтека» после финального матча. На нем было написано: «Извини, Билардо, спасибо». Извини, спасибо? Тогда я понял, что наша сборная, несмотря на то, что является сильнейшей в мире, по-прежнему остается одной из самых преследуемых и незащищенных.

В «Наполи» дела у меня шли хорошо, мы были на пути ко второму «скудетто» и также успешно выступали в Кубке Италии. Все дело было в сборной Аргентины. Полгода спустя после круга почета на мундиале мы все еще пытались получить полагавшиеся нам премии. Тогда я очень разозлился и слал одно за другим гневные послания из Италии. Организовали несколько товарищеских встреч якобы для того, чтобы выплатить нам долги, но никто об этом меня не предупредил, никто со мной не посоветовался… Я хотел играть во всех матчах сборной, как это было всегда, но в то же время хотел добиться уважения к ее капитану и ее футболистам, которые совсем недавно выиграли мундиаль. Это все детали, но детали важные: так, например, когда Билардо за полгода до Кубка Америки-87, проходившего в Аргентине, спросил меня, хочу ли я играть за сборную, я сказал «да», несмотря на то, что прекрасно понимал, в каком состоянии я буду пребывать после изматывающего сезона. В отличие от него Грондона ничего мне не сказал, видимо, так как считал, что после победы на чемпионате мира все и так было предельно ясно. Я хотел быть абсолютно честным: когда моим товарищам по сборной нужен был ответ Марадоны, они его получали, хотя некоторые нас считали «песетерос», мздоимцами – как говорят в Испании, людьми для которых на первом месте стоят деньги. Мы хотели добиться того, чтобы наши права уважали, ничего больше, но тогда появлялись всякие моралисты: «Как это так? В такой стране как Аргентина они хотят легко зарабатывать деньги?». Нет, нет и еще раз нет, ничего подобного: в Мексике я играл, ни на секунду не задумываясь о деньгах, просто один договор, на мой взгляд, так и не был выполнен… И я также завелся, когда Бочини заявил, что без должного вознаграждения он не чувствует себя чемпионом мира.

Обо всем этом мы беседовали с Грондоной на одной из встреч, которая состоялась в Риме в марте 1987 года. Мы оба, Хулио и я, разошлись не на шутку, но в конце концов поняли друг друга. Он ответил на все вопросы, которые я ему задал. Тем вечером сборная Аргентины проводила товарищеский матч с «Ромой» и проиграла. А я вновь начал свою борьбу: нужно было воссоздать здание из руин.

В середине года, когда сезон в Европе уже завершен, я был выжат как лимон, но зато собрал все возможные титулы: чемпион мира, чемпион и обладатель Кубка Италии в составе «Наполи», чего не происходило в кальчо в течение последних пятнадцати лет. Я был выжат и чувствовал себя чемпионом, но не мог сказать, что чувствовал себя счастливым, если подходить к этому исключительно с футбольной точки зрения. Я не отрицаю, что злорадствовал по поводу тех, кто заявлял, что я ничего выигрывал в своей жизни – где теперь они были вместе со своими словами? Но я был очень расстроен по поводу того, что сборная снова должна была начинать все сначала, начинать под пристальным взглядом журналистов и болельщиков.