Евгений Мансуров - Загадка Фишера Страница 39

«В предыдущей телеграмме членам ФИДЕ, – писал рассерженный чемпион, – я ясно изложил свои предложения насчет условий проведения матча. Однако мои предложения большинством голосов были отклонены… Приняв такое решение, ФИДЕ выступила против моего участия в борьбе за звание чемпиона мира 1975 года». И в заключение сакраментальная фраза, не только стоившая одного из интереснейших соревнований современности, но и возвестившая о рождении очередной «загадки Фишера»: «Поэтому я отказываюсь от звания чемпиона мира ФИДЕ».

Это был вызов, начало интриги, подспудно вызревавшей еще со времен матча в Рейкьявике (1972). И если не открытая война с ФИДЕ, то уже первый и довольно мощный атакующий залп. Ведь Фишер отрекался от звания «чемпиона мира ФИДЕ», именно ФИДЕ, а не, так сказать, «остального мира», чемпионом которого по-прежнему себя считал, не раз заявляя, что будет чемпионом мира «долго, очень долго, а может быть, и всю жизнь».

В лучших традициях сюрреализма «проблема Фишера» в один миг стала иррациональной. С одной стороны, его демарш произвел, конечно, эффект разорвавшейся бомбы. Уже не один талантливейший избранник фортуны становился до него шахматным королем, а потом, встретив достойного соперника, слагал в единоборстве свои чемпионские полномочия. Правда, непобежденным ушел из жизни Александр Алехин. Но такого прецедента, когда отрекался законный и в добром здравии чемпион, еще никто не знал. С другой стороны, памятуя о нарастающих требованиях Фишера, подобный прецедент наверняка «вычисляли», к нему готовились. Ведь предложение чемпиона играть безлимитный матч и дать ему два очка «форы» вызвало почти единодушное осуждение.

«Мы считаем, – писал от имени советских шахматистов Юрий Авербах, – что если бы матч на условиях Фишера состоялся, он оказался бы «смертельной дозой» шахмат как для партнеров, так и для болельщиков и обозревателей». «Если матч надолго затянется, он утратит всякое творческое значение и превратится в борьбу на измор», – соглашался с ним американский гроссмейстер Роберт Бирн. А президент ФИДЕ Макс Эйве, рассуждая о противостоянии чемпион – претендент, высказывался еще определеннее: «Фишер не имеет морального права требовать, чтобы нынешний претендент добивался перевеса в два очка».

Осуждая его из-за «претензий на исключительность», комментаторы отмечали, что Фишер верит в целесообразность только решительных действий, наде-етоя одним махом разрубить гордиев узел нерешенных проблем. Однако никто не мог оспорить того, что даже выдвигая самоуничтожающие ультиматумы, демонстрируя, на первый взгляд, алогичность жизненных поступков, ои каким-то чутьем находит гармонию деревянных фигурок на шахматной доске, где также требуется сверхусилие для разрешения «непримиримых» противоречий. В противном случае не было бы и «феномена Фишера» – необычайно ранней шахматной зрелости, фантастической серии побед над сильнейшими гроссмейстерами мира, лучшего до той поры индивидуального рейтинга во всей истории шахмат.

Кстати, именно ссылками на историю Фишер и доказывал правомочность своих последних требований. Еще В. Стейниц в матче с М. Чигориным (1892), игранном до 10 побед, считал критическим именно счет 9:9 и, дабы не ставить судьбу поединка в зависимость от последней, быть может, случайной победы, предлагал тогда новый микроматч до трех побед. А Эм. Ласкер, как позднее и Х.–Р. Капабланка, создал другой прецедент – требовать на правах чемпиона мира «форы» в два очка!

Легко заметить, что проведя «историческую комбинацию», Фишер наконец нашел и оптимальное для себя решение. «Как будто я требую для себя особых преимуществ по сравнению с другими чемпионами мира!» – писал он гроссмейстеру Ларри Эвансу и, памятуя, что на дворе уже последняя четверть XX столетия, далее пояснял: «Я ведь не требую, чтобы при счете 9:9 меня признали победителем матча. Единственное, на чем я настаиваю, чтобы при счете 9:9 за мной был сохранен чемпионский титул, а это большая разница… Ведь я не требую, чтобы матч автоматически прекращался после того, как чемпион одержит свою девятую победу. Наоборот, матч должен продолжаться до тех пор, пока либо чемпион не одержит десятую победу, либо претендент не сравняет счет, и в зависимости от этого должен определяться результат и производиться дележ призового фонда».

Можно, конечно, дискутировать, была ли у Фишера другая, вернее своя, правда, ведущая к истине, или ее многоликость – верный путь к заблуждению. Но трудно оспаривать, что он оставался признанным лидером шахматного мира, создавшим свой универсальный стиль игры и раскрывшим, казалось, в этой полной тайн игре секрет непобедимости.

А шахматный хронометр, в полном соответствии со здравым смыслом и гарантией соблюдения юридических прав, отсчитывал последние месяцы его чемпионства. К тому же система отбора сильнейшего претендента работала, как всегда, на полную мощь. Добровольное отречение Фишера от титула «чемпиона мира ФИДЕ» означало бы крушение иерархии, возможно, слом всей организационной структуры с гораздо более разрушительными последствиями, нежели от «якобинских» идей самого Фишера. И, конечно, большой «нонсенс» для широкого круга любителей шахмат. Памятуя об этом, ему могли многое простить. В него еще по-прежнему верили. И тщательно выбирая каждое выражение, дабы ненароком не задеть его честь и профессиональную гордость, члены все того же конгресса в Ницце (1974) отправили своему чемпиону ответное послание: «Ваш профессионализм, боевой дух и великолепное мастерство заставляли трепетать Ваших соперников все годы, пока Вы находились в пути к завоеванию шахматного трона. Генеральная ассамблея ФИДЕ просит Вас рассмотреть возможность защиты своего титула по правилам, принятым Конгрессом ФИДЕ. Только таким образом Вы сможете доказать всему миру свои истинные и высокие качества».

В те же дни экс-секундант Фишера гроссмейстер У. Ломбарди заявил в интервью, что американские шахматисты «не склонны придавать последнему ходу чемпиона мира слишком серьезного значения». А Макс Эйве, уже начавший поиски компромисса, дипломатично констатировал, что «ФИДЕ пока не принимает всерьез ультимативные телеграммы Фишера и в свою очередь не ставит ему ультиматумы». Подчеркивая различия между круглым столом переговоров и «угловатым» шахматным столиком, чемпиона мира уговаривали взять назад свой последний «ход» и обещали уступки едва ли не по всем остальным пунктам его 60-страничного меморандума. Согласно этому компромиссу, мнение Фишера стало решающим не только при рассмотрении кандидатуры главного арбитра, но и при выборе места и времени матча. По его же инициативе снимались любые ограничения с призового фонда, предлагаемого потенциальными странами-организаторами. Парадоксальным образом это давало шанс даже экзотическим странам, сумевшим похвастаться если не своими шахматными традициями, то победой в беспрецедентной «гонке гонораров».

Так сколько же стоит «матч столетия»? Мексика предложила 400 тысяч долларов. Италия – на 40 тысяч больше. Какая мелочь, господа, после того, как Филиппины поставили на кон 5 миллионов!

Однако теперь, с накалом уже шексипровских страстей, вставала «вечная» альтернатива – принципы или деньги?

О том, что его условия «не подлежат обсуждению», Фишер заявлял и раньше. Но тогда в его руках еще не было чемпионской короны, а шахматный мир и не мечтал о миллионных инъекциях… Кто-то из доброхотов, не желавших верить, что их Бобби из железобетона, пустил слух о якобы сделанном им заявлении: «Ладно, я буду играть – и всем покажу…»

Так будет играть или все-таки нет?

Мнения экспертов разделились. Большая часть отнесла себя к разряду скептиков и считала, что компромисс невозможен. Только самые рьяные сторонники американца продолжали видеть своего кумира на боевом коне. Им верилось, что в последний момент он сядет в седло – вот только бы еще одна уступка, какой-нибудь призывный жест со стороны национальных федераций и руководства ФИДЕ! Именно они в марте 1975 года настояли на созыве чрезвычайного конгресса.

«Если мы изменим своим же решениям, принятым на конгрессе в Ницце, – писал на страницах лондонской «Таймс» мастер Г. Голомбек, – то окажемся смешными в глазах всего мира». Считая, что под предлогом «спасения матча» Роберту Фишеру пытаются обеспечить «предпочтительные условия и предстартовую фору в два очка», с резкой критикой ревизионистских настроений выступила Шахматная федерация СССР.

Грустная ирония! Судьба матча, к которому готовились три года, но ничего не могли определить и за три месяца до его начала, теперь решалась на чрезвычайном форуме шахматистов (Берген, Голландия), где последнее слово оставалось за «машиной голосования», а важнейшим при примерном равенстве сил мог оказаться каждый персональный голос!

Первое из двух ранее отвергнутых требований американца – играть безлимитный матч – прошло с результатом + 37, – 33. Но второе – считать «контрольной» не 10-ю, а 9-ю победу, после которой чемпион мира сохраняет свой титул, – было не принято: +32, – 35. С перевесом в три голоса ФИДЕ сказала – нет!