Борис Порфирьев - Чемпионы Страница 43

А через несколько дней он снял душную комнатёнку в одном из притонов, утешая себя, что скоро покорит аристократическую Перу. Татауров рассчитывал сделать это в ближайшие дни — бумажник его постепенно становился пухлым от засаленных лир и пиастров.

Пока же приходилось довольствоваться славой среди сброда Галаты. Сопровождаемый толпами восхищённых мальчишек, он слонялся по узким, как коридоры, улицам, в липком чаду от шашлыков и сладостей, в пыли от выбиваемых ковров, заглядывал в окна; они манили картами, сверкающей трубкой кальяна, жирным животом турчанки, разлёгшейся на витрине в ленивой позе. Но Татауров был стоек, не поддавался соблазну. Если девица узнавала его и махала призывно, он с усмешкой оглядывал её шальвары, бесчисленные косички с вплетёнными в них монетами, отрицательно качал головой.

— Эй! — говорила она. — Ты стал богатым, заходи. Кого ты сегодня положишь на лопатки?

— Любого, — отвечал он.

Мальчишки восторженно кричали:

— Русский чемпион сказал: положит любого!

Цыкнув для приличия на них, он шёл дальше. Останавливался у моста через Золотой Рог. По зеркальной поверхности пролива скользили лёгкие лодчонки и фелюги; с железным скрежетом взвивались в воздух тюки хлопка и бочки; жалобно дребезжали пристани; ветерок играл флагами всех стран; сверкали медью и полированным дубом белоснежные палубы пароходов. И надо всем этим возвышались пирамидальные тополя, древние башни, минареты и, конечно, купола Айя — Софии и мечети Султан — Мухамеда. Но Татаурову было наплевать на оттоманскую сказочность — его взгляд обращался к европейским дворцам и виллам Перы, раскинувшимся на холмах.

Мимо проносились шикарные автомобили; дребезжали трамваи; цокали копытами по мосту впряжённые в тележки ишаки. Глядя на них, Татауров думал: «Накоплю денег, напою всех ишаков и проведу по центральной улице. Это вам не собаки». Он вытаскивал бумажник, пересчитывал деньги. «Ничего, скоро обо мне заговорит весь Стамбул!» Впивался взглядом в Перу. Роскошь её манила к себе. Он поднимался в гору, толкался среди нарядных иностранцев, размахивающих тростями, курящих сигары, щёлкающих фотоаппаратами… Ничего, он ещё раздвинет их всех широким плечом, заставит потесниться… Ему хотелось встретить знакомого, хотя бы давешнего офицера, и он направился в русское посольство, где на пыльных клумбах ночевали и дневали его соотечественники в ожидании визы или вспомоществования. Но они равнодушно оглядывали его обрюзгшую фигуру, продолжали жевать сухарики. Обиженный, он снова толкался в нарядной толпе Большой Перы, ревниво ловя своё отражение в зеркальных витринах магазинов и кофеен… А вечером отправлялся в цирк и, под неистовые крики сброда уложив очередного борца, засовывал в бумажник стопку лир…

Наконец, пришёл день, когда Татауров мог позволить себе поразить Стамбул. Всё было давно продумано и взвешено. В строгом спортивном свитере с закатанными рукавами, эффектно обнажавшими исколотые синей татуировкой руки, он остановился у здания театра и на виду у зевак стал курить папиросу за папиросой. Его сразу же узнали. Зеваки, извозчики и шофёры насторожились в ожидании скандала. Испуганный полицейский начал петлять вокруг, ища повода для придирки. Подойдя вплотную и заложив руки за спину, сказал неопределённо:

— Эй, эфенди!

— Что, эфенди?

— Ты куришь?

— Да, эфенди.

— Смотри, не бросай окурки на тротуар.

— Хорошо, эфенди.

Полицейский вздохнул и отошёл. Через несколько минут, чувствуя, что всё–таки пахнет скандалом, подошёл снова.

— Эй, эфенди!

— Да?

— Ты всё куришь?

— Курю, эфенди, — сказал Татауров скромным голосом и спросил: — А не хочет ли эфенди пойти в цирк?

— В цирк? — непонимающе спросил полицейский.

— Да. Вот держи билетик.

Изнывающие от любопытства зеваки окружили их плотным кольцом… Полицейский недоумённо рассматривал билет, напряжённо гадая, в чём кроется подвох. А Татауров заговорщически поманил пальцем молодого человека в феске и сказал:

— Не хочешь ли пойти в цирк? Я буду бороться.

Поманил второго, третьего… Люди начали прищёлкивать языком, галдеть. Десятки рук потянулись к Татаурову. А он, возвышаясь над толпой, протягивал и протягивал билеты.

Напуганный сборищем, полицейский замахал на людей, требовал разойтись. Видя, что уговоры не помогают, схватился за свисток, надул щёки. Пронзительная трель горохом раскатилась над площадью.

— Чего ты свистишь, эфенди? — скромно спросил Татауров. — Так и лопнуть недолго. — Он примирительно похлопал ошалевшего полицейского по плечу и подозвал извозчика. Оглядев толпу, объявил:

— Садитесь по одному человеку. Я увезу вас в цирк.

— Эй, эфенди… — сказал полицейский.

— Садитесь! Да без драки! Всем хватит извозчиков!

— Эй, эфенди…

— Подъезжайте, подъезжайте! — крикнул Татауров извозчикам.

— Сажайте по одному человеку и получайте у меня деньги!

Защёлкали кнуты, зашуршали шины по шлифованным камням, раздались восторженные крики, заржали застоявшиеся лошади.

— По порядку, по порядку! В очередь! — кричал Татауров. Сам усаживал обладателей билетов и отсчитывал деньги извозчикам.

— Эй, эфенди! — взмолился полицейский. — Сейчас господа выйдут из театра! Как они поедут?

— А что, разве испортился трамвай? — скромно спросил Татауров. — Или меня обманывают глаза, эфенди?

Он снова похлопал полицейского по плечу и обратился к шофёрам. К несчастью, автомобили были частными. Однако одного всё–таки удалось соблазнить большими деньгами, и Татауров, усевшись рядом с шофёром, высунув разрисованную татуировкой руку с зажатой папиросой, тронулся вокруг площади во главе длиннейшего извозчичьего кортежа. Проезжая мимо полицейского, он высунулся из автомобиля и, помахав ладонью, произнёс:

— Прощай, эфенди! Если успеешь смениться, приходи в цирк. Сегодня я положу самого Али Хусейна.

Полицейский перестал дуть в свисток и проговорил плачуще:

— Смотри, эфенди… — и сразу же снова надул губы, перекатывая в пронзительном свисте горошину.

Кортеж торжественно и медленно, как на похоронах, объехал театральную площадь и тронулся дальше. Тротуары тотчас же заполнились любопытными; люди выскакивали из ресторанов и кофеен, мальчишки карабкались на фонари и кипарисы, захлопали открывающиеся окна, любопытные свешивались с балконов.

Татауров самодовольно поглядывал по сторонам, раскланивался и помахивал рукой с дымящейся папиросой.

Пробившись через толпу, на дорогу выскочил элегантный молодой человек, побежал вприпрыжку рядом с автомобилем, протягивая умоляющим жестом блокнот и вечное перо. Поняв в его левантийской тарабарщине одно слово «репортёр», Татауров остановил машину и вместе с ним уселся на заднем сиденье. После недолгих переговоров татауровский бумажник стал совсем тощим, зато разбух кошелёк репортёра.

Вдруг тот закричал что–то, вцепился Татаурову в колено, выбросился на ходу из автомобиля, подскочил к толстяку во фланелевом костюме, выхватил у него фотоаппарат и нацелился на кортеж.

Через несколько минут Галата бесновалась, как штормовое море. Толпы людей забили и без того узкие улицы. Мигом опустели притоны, кофейни и картёжные дома. Автомобиль, истошно гудя, медленно врезался в толпу, а следом за ним продирались извозчики, с трудом отбивающиеся от оборванцев.

Хозяин цирка, который никак не мог понять, почему сегодня многие места оказались свободными, хотя билеты были проданы давным–давно, испуганно выскочил на шум. Увидев странный кортеж и беснующуюся толпу, возвёл руки к небу.

— О аллах! Что ты наделал, Иван–бей?

Татауров покровительственно обнял его за плечи и сказал:

— С этого дня твой цирк, будет ломиться от зрителей. Весь Стамбул повалит к тебе. Повышай вдвое цены на билеты. А Хусейну прикажи сегодня лечь на первой минуте…

Хозяин понимающе закивал в ответ.

Такой молниеносной победы ещё ни разу не бывало в галатском цирке. Толпа пронесла Татаурова на руках через весь базар.

А наутро мальчишки–газетчики сумасшедше выкрикивали заголовки:

— Татуированный устроил себе бенефис! Русский борец оставил пятьдесят почтенных господ без извозчиков!

Газеты порхали над улицей, как голуби. Покупавшие даже не брали сдачи, рассматривали фотографии, увековечившие странный кортеж. Целую неделю Татауров героем прогуливался по улице Большой Перы, слушая, как газетчики кричат:

— Меломаны покинули театр и с бою берут билеты на чемпионат борьбы! Татуированный побеждает противников на первой и второй минуте!

Встречные указывали на него пальцами, зеваки ходили по пятам, белые от пудры девушки в ресторанах приподымали чадру, чтобы лучше его рассмотреть. Татауров купался в славе, давал волю своей фантазии. Публика валом валила в цирк не только из сонных улочек Истамбула, азиатских переулков Скутари, но даже из европейской Перы.