Любовь Берлин - Записки парашютистки Страница 5

Были на слете спортивные парашютные игры с военизированными походами. Все это было интересно и ново.

Все друг к другу у нас относятся тепло, дают дельные советы. Чувство дружбы сильно развито. У нас много таких парочек, вроде меня с Ивановой, например: Стороженко и Степанов, Щукин и Полосухин.

Когда я вышла замуж, — надо мною шутили, говоря, что я перестану прыгать. Всерьез никто не думал, что это помешает моим занятиям парашютным спортом. У нас есть единственная «прыгающая пара» — это Малиновские. Сначала начал прыгать он, за ним последовала и она.

У Малиновской есть ребенок, но это ей нисколько не мешает. У Федоровой тоже девочка 7 лет, у Нины Никулиной — восьмилетний сын. И все же они прыгают не хуже и не меньше других.

Группа советских парашютистов на московском аэродроме перед отлетом в Румынию.

Крайняя справа — Люба Берлин.

Я принимала участие в поездке нашей авиационной делегации о Румынию. Там мы участвовали в авиационном празднике в Бухаресте в октябре 1935 года. Все мы впервые увидели заграницу. Исключение составляли только Минов и Чулков, которые были за границей раньше. Мы сразу попали, как на маскарад. Когда мы вышли из машин, нас окружили офицеры, бойскауты, солдаты. Сам Бухарест значительно отличается от других европейских столиц — в нем очень узкие улицы. Разряженная, праздная толпа заполняет эти улицы с утра до ночи.

К нам отнеслись с большим любопытством. По всему чувствовалось, что нашему прилету предшествовало много разговоров. Из девушек были: Куталова, Иванова, Бабушкина, Малиновская и я. Из мужчин: Балашов, Логинов, Стороженко и Степанов.

На самом празднике нам, девушкам, прыгать не пришлось. В тот день был сильный ветер, и руководитель делегации т. Горшенин запретил девушкам прыгать, пустив только четверых мужчин.

После праздника пошли разговоры о том, что девушек привезли просто так, а они и прыгать-то не умеют. Мы были очень огорчены. Каждый раз, когда не удается прыгнуть, — неприятно, а тем более здесь!

Прыгнули мы в день отлета — 31 октября. Мы потихоньку надели парашюты, сели в машину. Наш прыжок был для всех сюрпризом.

Встреча на аэродроме в Бухаресте.

В центре: тов. М. С. Островский, полпред СССР в Румынии.

Справа от него — Люба Берлин и Тамара Иванова, слева — Муза Малиновская.

Когда мы летели в Румынию, то рассчитывали, что сделаем групповой прыжок с затяжкой в 10 секунд в составе двух девушек — Ивановой и меня — и четырех мужчин. В Одессе провели тренировку. Мы с Тамарой сделали затяжку на 10 секунд по секундомеру. Правда, с 10-секундной затяжкой по секундомеру неудобно прыгать, мало времени, к тому же мы с ней привыкли к 20 секундам. 20 секунд — это 1 000 метров. В Бухаресте пришлось сделать только групповой нормальный прыжок. Он тоже произвел громадное впечатление, потому что там этого никогда еще не видели.

Особенно были поражены министры. Они говорили:

— Мы понимаем, когда прыгают на празднике. А тут просто так — хорошая погода, взяли и прыгнули. Непонятно!

Я лично была довольна этой поездкой.

Надоели только в Бухаресте официальные приемы. Стоят люди в течение 2–3 часов (сидеть не принято), произнесут речи, потом выпьют шампанское и разъезжаются по домам. Зачем?

Торжественней всего было на приеме в королевском аэроклубе. Почти всей нашей делегации поднесли почетные значки румынского аэроклуба. Это считается большой наградой. Мы, в свою очередь, подарили князю Бибеску наш парашютный значок.

Прием для участников слета устроил и наш полпред. Потом все газеты писали, что здесь было гораздо веселее. Все чувствовали себя значительно непринужденней. Ребята наши пели. Все мы танцовали.

Во время праздника, когда мы были на аэродроме, нас окружила толпа и пришлось открыть целую канцелярию.

Со всех сторон нам подсовывали бумажки, разные книжки, с просьбой написать на память хотя бы одну букву. Мы расписывались. В ресторане, когда не было под рукой бумаги, посетители брали меню и просили нас ставить свою подпись на обороте.

Хорошо мы себя чувствовали только в нашем полпредстве. Туда мы заезжали ежедневно.

Мы легко вздохнули, когда самолеты перелетели нашу советскую границу: наконец-то мы у себя дома, на своей прекрасной родине!

С тех пор как мы вернулись из Румынии, я ни разу не прыгала. Я теперь занимаюсь только музыкой, так как много пропустила в связи с подготовкой к отъезду и с самой поездкой.

Очень трудно сказать, каких композиторов я люблю. Кажется, что всех! Конечно страшно люблю Баха, Бетховена, Листа, Шопена. Вообще музыку очень люблю и играю давно. Сейчас я на втором курсе.

Много читаю, хотя и бессистемно. Из современных писателей мне больше всего нравится Эренбург. Из поэтов очень люблю Маяковского и Пастернака. Из западных писателей люблю Драйзера, Ромэн Роллана.

Круг моих личных знакомых — это в большинстве студенты. Я вообще мало с кем встречаюсь, просто некогда. Если есть свободное время, мы с мужем предпочитаем ходить в театр. Вообще ходим в театр часто. Очень люблю оперу.

Много времени отнимают у меня лекции по парашютизму. Приходится часто читать. Веду теоретическую подготовку групп парашютистов в НКПС и на заводе «Шарикоподшипник». Лекции слушают хорошо. Популярность парашютизма огромна и растет с каждым днем. Многие нами интересуются, а ярые «болельщики» даже знают, сколько у кого из нас прыжков.

В смысле распределения своего времени я неорганизованный человек и с завистью смотрю на мужа, который с утра до ночи сидит и занимается — он готовит дипломный проект. Я так не могу. К парашютному спорту мой муж никакого отношения не имеет. Ходим с ним вместе на лыжах, катаемся на коньках. Меня спрашивают: зачем я переменила фамилию? Я почти об этом не думала! Мужу хотелось, чтобы я носила его фамилию, и я доставила ему это удовольствие. Я понимала, что все равно меня будут знать по девичьей фамилии. Поэтому я всегда корреспондентов просила писать двойную фамилию: Берлин — Шапиро. Все же до сих пор я по старой памяти для всех осталась Любой Берлин. Ведь знают меня давно: когда я начала прыгать, то была самой молодой парашютисткой в Союзе. Я была очень горда, когда в 1933 году меня, самую юную парашютистку, сфотографировали вместе с самым старым парашютистом Союза т. Теревшатовым.

А теперь и я уже в «старички» перешла!

Говорят, что я человек сдержанный. Я сама считаю, что в этом отношении на меня оказал большое влияние парашютизм. Я научилась владеть собой. Парашютный спорт меня сильно дисциплинировал. Мысленно я разделяю свою жизнь на два периода: первый — до того, как стала заниматься парашютизмом, и второй — с начала моей парашютной деятельности. Интерес к этому делу у меня не иссякает. Мои прошлые увлечения никогда не были такими устойчивыми.

Все ко мне относятся хорошо. С товарищами по музыкальному техникуму живу дружно. Часто рассказываю им о парашютизме. Всем им прыжки кажутся чем-то сверхестественным. Часто, проходя по коридору, я слышу за своей спиной шопот:

— Вот эта, вот эта!

Мне всегда становится смешно: что же необычайного в прыжках?

У меня много воспоминаний, связанных с парашютизмом. Запомнились отдельные прыжки. Обычно я их записываю, отмечая дату, прыжок по счету, высоту и название самолета. Впрочем, все эти прыжки отмечены в моем инструкторском удостоверении.

Помню, однажды мы прыгнули с Тамарой Ивановой еще до посещения членами правительства нашего аэроклуба. Мы затянули тогда очень хорошо: я на 20 секунд, Тамара на 21 секунду.

Почти одновременно открыли парашюты. Ребята потом говорили, что это было очень красиво.

Во время затяжного прыжка у меня неизменно бывали царапины от строп. След получался, как от ожога. Повернешься посмотреть, как парашют открывается, и в это время — рывок и ссадина.

Приземлилась я как-то, собрала парашют, надвинула шлем и иду к тов. Горшенину. Рапортую:

— Парашютистка Берлин, совершила затяжной прыжок, все благополучно.

Горшенин спрашивает:

— А что это у тебя так шлем надет? — Сам повернул его и увидел ссадину.

— Конечно, Берлин поцарапалась! Чтобы в два дня красоту восстановить.

— Есть!

Велико было наше с Тамарой разочарование, когда во время праздника на аэродроме, на котором присутствовали товарищи Сталин, Ворошилов, Каганович и Андреев, нам с Тамарой прыгать не пришлось. Мы чуть не плакали от досады; нам не пришлось прыгнуть перед любимым вождем и его соратниками.

Мы уже одетые сидели в кабине самолета и вдруг нам сообщают, что уже поздно и товарищ Сталин вместе с членами правительства собираются уезжать.