Михаил Ромм - Я болею за «Спартак» Страница 50

До глубокой старости водят они караваны; им легче шагать целый день по крутым и каменистым тропам, чем спокойно сидеть на коврах в чайхане.

Своей жизнью живет невдалеке от гор маленький поселок «Памирстроя». С утра пастух угоняет в горы стадо огромных медлительных яков, с закрученными завитушкой рогами и свисающей до земли шерстью. Яки доставляют памирстроевским рабочим молоко и мясо. Партии рабочих расходятся на ремонтные работы. Стряпухи готовят пищу. В большой юрте склад бензина. Сюда подъезжают машины пополнять запас горючего. У входа в юрту — стенгазета.

К вечеру возвращается из маршрута Григорьев, усталый и запыленный. Он располагается в палатке, раскладывает на ящике географическую карту и раскрашивает на ней разноцветными карандашами исследованный за день участок. Краски обозначают разные земные породы.

Потом мы обедаем в «салоне» — большой белой палатке. Григорьев — скромный, замкнутый, с большими серо-зелеными девичьими глазами, притушенными тенью длинных ресниц, — уже не первый раз в Средней Азии. Два года назад, работая в партии геолога Боярунуса в Туркмении, на Мангышлаке, он попал в жестокую переделку. Партия, состоявшая из семи мужчин и четырех женщин, была окружена в пустыне басмачами. Геологи окопались на небольшом холме и целый день отстреливались. Боярунус был снайпер, он сумел удержать басмачей на далеком расстоянии. К вечеру патроны были на исходе. Ночью партия незаметно прорвала кольцо осаждавших и ушла в пустыню. Басмачи их не преследовали. Геологи пробыли в пустыне без пищи и без воды пять суток. Шли ночами. Утром вырывали в песке яму и, добыв таким образом немного тени, пережидали невыносимый дневной зной. До жилых мест добрались полумертвые, близкие к помешательству, обожженные, с распухшими языками.

— Думал, что никогда больше не поеду в Среднюю Азию, — говорит Григорьев. — Обошлось...

Из Алтын-Мазара приходит караван, присланный за нами Гетье, — три верблюда и вьючная лошадь. Караван привел старший рабочий нашего отряда, узбек с таким мудреным именем, что его все называют просто Елдаш — товарищ. С ним пришли два караванщика-киргиза. Елдаш — красивый парень, похожий на турка, с большими черными глазами навыкате и пышными усами. На другой день с утра он принимает на себя обязанности повара и обнаруживает при этом незаурядный кулинарный талант.

Через несколько дней с Памира возвращается Горбунов. Благодушно улыбаясь, он вылезает из машины. Из-за пазухи торчат головы трех жалобно пищащих гусят, пойманных на озере Рангкуль. Николай Петрович с увлечением рассказывает о том, как он ловил их, гоняясь за ними на складной резиновой лодке. Это редкие у нас индийские гуси. Они предназначены для московского зоопарка.

Вместе с Горбуновым приезжает Марковский. Веселые голубые глазки блестят на его загоревшем облупившемся лице, нос пылает еще ярче, чем у Николая Петровича.

Марковский уже не первый раз в Средней Азии. Не одну тысячу километров сделал он верхом по горным перевалам и долинам Таджикистана, не один десяток ледников исходил в тяжелых башмаках альпиниста. В лагере и в седле он чувствует себя как дома, до тонкости знает весь походный распорядок, умело и с любовью вникает во все мелочи ухода и седловки лошадей.

Марковский и Горбунов ведут нескончаемые разговоры на геологические темы. Для нас, непосвященных в науку о строении земной коры, эти разговоры непонятны: полеозой, мезозой, интрузии, магма, пегматитовые жилы...

19 июля приезжает, наконец, Шиянов с радиостанцией. Широкоплечий, с почти классической фигурой атлета, с быстрыми, легкими движениями, он в несколько минут устанавливает свой «шустер», маленькую палатку для высокогорных походов, раскладывает вещи и сразу же как-то очень складно и хорошо входит в жизнь нашего лагеря.

На следующий день Николай Петрович и Шиянов на небольшом холме возле наших палаток производят испытание самописца.

Он имеет крупные недостатки. Термограф (указатель температуры) не действует, прибор не приспособлен для перевозки караваном, не разбирается на части. На большой высоте его очень трудно будет нести.

Николай Петрович сидит на земле, скрестив ноги, и разбирает детали радиостанции. Шиянов забивает в землю штыри для растяжек.

На холм поднимается молодой человек в пальто и кепи.

— Разрешите представиться, — говорит он. — Каплан, кинооператор ленинградской фабрики «Росфильм». Еду с вами на пик Коммунизма.

Слово «еду» в сочетании со словами «на пик Коммунизма» вызывает у нас улыбку. Ясно, что Каплан в своей жизни видел горы только в Парголове под Ленинградом.

— А как у вас со снаряжением? — спрашивает Николай Петрович.

— Все в порядке. В Оше получил полушубок и башмаки.

— А палатка, спальный мешок, ледоруб, кошки, теплое белье, наконец, хотя бы свитер?

— Кошки? А при чем тут кошки?

Улыбки переходят в хохот. Шиянов в восторге делает заднее сальто. Каплан невозмутимо ждет дальнейшего развития событий.

Мы предпочли бы, конечно, в качестве кинооператора опытного альпиниста. Еще хуже то, что у Каплана всего триста метров пленки. Но все же лучше триста метров, чем ничего. Коллективно снабжаем Каплана всем необходимым для похода. Он едет с нами.

Караваном по Алайской долине и Терс-Агарскому ущелью. — Охота на кииков[8]. — Мазарские Альпы. — Алтын-Мазар.

Бордобинское сиденье окончено. Мы собираемся в поход по Алайской долине к Алтын-Мазару и к леднику Федченко. Но не так-то просто тронуться в путь.

Возле палаток сложен наш груз — вьючные ящики и вьючные сумы, распухшие до крайних пределов рюкзаки, спальные мешки, ящики с продовольствием, метеорологический самописец, киноаппарат, тренога, казаны, чайники, сковороды, полушубки.

Мы выдергиваем стойки из палаток, и уютные двухместные домики мягко опадают на землю складками брезента. Скатываем их в тугие, толстые валики, втискиваем в чехлы и присоединяем к остальной поклаже.

Начинается погрузка. Караванщики прикидывают груз на каждое животное, делят его на две равные по весу части, кладут на землю, вводят между ними отчаянно ревущего верблюда, заставляют его лечь. Неуклюжий «корабль пустыни», смирившись, неохотно подставляет под груз натруженные мозоли своих горбов. Вещи вьючат одновременно с двух сторон, накрепко стягивая их перекинутым через спину верблюда арканом. Когда животное завьючено, караванщики начинают изо всех сил растягивать вьюки в стороны, чтобы посмотреть, не ослабнут ли арканы. Будет хуже, если это случится в пути и вьюк развалится.

Николаю Петровичу надоедает погрузочная канитель, и он решает идти с Шияновым вперед. Мы уславливаемся, что они, пройдя примерно половину дневного перехода, будут ждать караван на тропе.

Наконец все готово. Мы с Капланом закидываем за плечи винтовки и фотоаппараты, приторачиваем к седлам плащи и полушубки, и караван трогается в путь.

Цивилизация — дома, кровати, столы, шоссе, автомобили — остается позади. Впереди — приволье похода.

Спускаемся в широкую каменистую долину, переходим вброд несколько рукавов обмелевшей реки и выходим на тропу, ведущую из долины Маркансу в Алайскую долину. Тропа проходит в километре от поселка, но идущий по ней караван надежно скрыт чукурами — большими, округлыми, поросшими травой холмами, выпирающими в долину из предгорий Заалайского хребта.

В прошлом году по этой тропе прорвался из Китая в Алай Аид-Мерек, один из басмаческих курбашей. В Алае он думал найти поддержку местных киргизов; он нашел смерть в жестокой схватке с вышедшими за ним в погоню пограничниками.

Зеленое море чукуров поглощает нас.

— Караван наш затерялся в долине, словно иголка, — говорит Каплан.

И действительно, только сейчас мы ощутили, как просторен и безграничен Алай. Верблюды и лошади кажутся игрушечными.

И все же он движется вперед, этот маленький игрушечный караван, оставляя за собой километр за километром.

Мерно раскачиваясь, несут свой груз верблюды. За ними, пожевывая удила, идут вьючные лошади. Караванщик-киргиз тянет заунывную песню.

На пригорках в позе внимательно наблюдающих часовых стоят сурки. При нашем приближении они быстро ныряют в норы.

Справа, отделенная от нас тридцатикилометровой шириной долины, встает каменистая гряда Алайского хребта. Слева — один за другим раскрываются снежные гиганты Заалая. Купаясь в лучах солнца, ослепительно блестят фирновые поля пика Ленина.

Солнце... Палящее, сверкающее солнце Памира. Оно неизменно сопутствовало нам в течение всех восьмидесяти дней похода, расцвечивая мир яркими красками.

Время от времени наш путь пересекают реки, вытекающие из ледников Заалая. Тропа зигзагами спускается по береговому обрыву между высокими пористыми столбами выветрившихся песчаников. Красные от размытых пород потоки несутся по каменистым руслам.