Борис Порфирьев - Чемпионы Страница 90

— Не могу, не могу. Не просите.

— Жалкий трезвенник, — сказал Ванюшка. — Ты всегда был скляночкой, которая боится, что её разобьют. Это тебе и мешало всю жизнь стать боксёром экстракласса. С твоими–то данными любой бы добился, чтобы ему при жизни поставили памятник. А тебя, видишь ли, вполне устраивает местечко на задворках спортивной истории. Скучная, между прочим, скажу я тебе, фабула… И за что я тебя только люблю?

Американский капитан напряжённо морщил лоб, но свыше его сил было разобраться в этом тарабарском языке. А Михаил, переводя взгляд с друга на боксёра, который продолжал неутомимо гонять по рингу своих спаррингпартнёров, думал, что он не в состоянии противостоять искусу и что должен с ним сразиться. Недаром говорят, что кулаки могут чесаться в предвкушении драки, — он испытывал сейчас это самое чувство. И он поманил пальцем капитана и, ткнув себя в грудь и показав на ринг, сказал ему:

— Спросите его, не хочет ли он со мной подраться? Бокс. Понимаете, бокс? Он. Я. Бокс, — и он поднял кулаки к подбородку и медленно поиграл ими.

— О! Бокс? — воскликнул тот и стал объяснять приятелям просьбу советского майора, хотя все уже поняли её.

Офицеры затараторили оживлённо и весело и снова стали восхищённо хлопать Михаила и даже Ванюшку по спине, по плечам.

А Ванюшка откинулся на спинку стула и проговорил:

— Наконец–то я слышу речь не мальчика, но мужа. Отправь–ка его разок–другой в нокдаун, а потом уложи. Сбей с него спесь, покажи, на что способны советские спортсмены. Что мы — приставлены, что ли, очки подсчитывать да зрителей из себя изображать?

Боксёр давно поглядывал на них, привлечённый не столько суетой, которую они вызвали, сколько атлетической фигурой Михаила, и когда ему передали предложение советского майора, на его изуродованных губах мелькнула улыбка. Он смерил Михаила испытующим взглядом и кивнул. А капитан, шагая рядом с Ванюшкой в раздевалку, пытался объяснить, что этот боксёр когда–то был чемпионом Америки, после чего перешёл на профессиональный ринг… И когда он говорил это, слова его звучали восторженно и предостерегающе одновременно.

Помогая другу снять мундир, поглаживая его золотые погоны, к которым они ещё не успели привыкнуть, Ванюшка подмигнул капитану и, кивнув на Михаила, поднял большой палец и сказал:

— Мы тоже не лыком шиты. Это чемпион Советских Вооружённых Сил. Понимаешь? О'кей!

— О! О! Лыком? О'кей!

Ванюшка отвернулся от капитана, любовно провёл ладонью по внушительному набору орденских колодок, украшавших мундир своего друга, и сказал ему:

— На тебя смотрит вся оккупационная армия Штатов, приятель. Держи хвост дудкой. — А когда Михаил, зашнуровывающий боксёрки, усмехнулся, проговорил: — Что, давненько ты не брал в руки шашек? А?

Михаил снова молча усмехнулся и, наматывая на левую руку бинт, пошёл в зал, который при его появлении разразился аплодисментами.

Американский капитан уже был там и уговаривал хозяина ресторана посудить матч. Михаил не удивился, когда ему объяснили, что ресторатор сам был боксёром: об этом можно было догадаться по его фигуре и по тому, что он для приманки посетителей соорудил в своём заведении ринг. И хотя Михаил не кончил бинтовать руку, ему пришлось пройти на ринг, так как чемпион поспешно приподнял верхний канат и наступил на нижний. Любезность чемпиона была по достоинству оценена его соотечественниками и их девицами, а Михаил продлил аплодисменты, благодарно похлопав его по плечу. Офицеры тут же защёлкали фотоаппаратами, запечатлевая эту сцену. А Ванюшка проговорил шутливо:

— О! Завтрашние газеты будут украшены уникальными снимками «матча дружбы!»

— Ладно, ладно, краснобай, — сказал с улыбкой Михаил. — Вместо того чтобы трепаться, забинтуй мне правую руку.

Накладывая на ладонь Михаила бинт, обматывая его вокруг большого пальца, Ванюшка продолжал говорить преувеличенно торжественным голосом:

— О! «Матч дружбы»! Первый после смолкнувших залпов войны! Гангстеры американского пера мобилизуют весь свой талант, чтобы сделать достойные подписи под этими фотографиями. И лучшая из них будет выглядеть так: «Люди должны мериться своей силой не на полях войны, а на боксёрских рингах»…

С улыбкой глядя на друга, Михаил произнёс:

— Гляжу я на тебя и думаю, что ты не пропадёшь: когда тебя за болтливость попрут из футбольной команды, будешь газетчиком.

— Держи выше: писателем. Мои мемуары «Семьдесят лет на футбольном поле» с триумфом обойдут весь мир… Но учти, что до девяноста лет из команды меня не попрут, потому что я, не в пример некоторым боксёрам, незаменим.

Михаил выдернул из его рук наполовину забинтованную ладонь и, сжав её в кулак, сказал озабоченно: «Не так туго». А когда Ванюшка закрепил конец бинта, поиграл пальцами обеих рук и протянул их навстречу перчаткам, которые с услужливым поклоном вручил Ванюшке хозяин ресторана. Видя, что друг его торопится, сказал: «Не спеши». Но Ванюшка почему–то спешил. Причина стала понятной после того, когда он, потянув за собой американского капитана, заскочил на ринг.

Приподняв руку и выждав, когда в зале улёгся шум, он сказал:

— Товарищи союзники! Камрады! Сегодня мы все присутствуем на первом «матче дружбы». Фашизм разбит. И давайте сегодня скажем, что мы за то, чтобы люди земного шара мерились своей силой не на полях войны, а на зелёных полях стадионов. Мы за выстрелы, но за выстрелы стартёра. Мы за скрещивание клинков, но клинков фехтовальщиков. Мы за удары кулаков, но чтобы эти кулаки были в боксёрских перчатках!

Американский капитан согласно кивал головой в такт его словам. А Ванюшка, удививший Михаила неожиданной речью, ткнул американца в бок и прошептал с угрозой: «Переводи!» И пока тот переводил, — держал высоко над головой чёрные кулаки обоих боксёров, для чего ему пришлось приподняться на цыпочках.

Последние слова переводчика потонули в овации.

Ванюшка поманил ресторатора, который успел снять пиджак и в рубашке с накрахмаленным пластроном и чёрной бабочкой выглядел солидно, как настоящий рефери. Передав ему боксёров, Ванюшка объяснил американцу, что они будут секундантами, и хотел капитан этого или нет, но ему пришлось согласиться, так как публика захлопала поощрительно.

Ещё сидя за столиком, Михаил решил, что навяжет чемпиону бой, ошеломит его с самого начала. Нужно смять его, уничтожить, заставить подумать, что в неизвестном русском офицере он встретил бойца мирового класса. Причём Михаил навяжет чемпиону бой на длинной дистанции, чтобы лишить его главного преимущества: кто–кто, а уж Михаил–то оценил, каким ударом владеет его орангутанговская правая!

И когда ещё не затих звон гонга, он бегом бросился навстречу чемпиону и сумел нанести ему первый удар далеко за центром ринга. Кулак расколол тишину как выстрел, но от этого она стала лишь плотнее, и некоторое время в замершем зале слышались не только отрывистые и гулкие удары перчаток, но и скрип канифоли под подошвами боксёров. Со стороны казалось, что американский чемпион бессмысленно размахивает кулаками и сам подставляет Михаилу наиболее уязвимые места. Даже неискушённому было видно, что он нервничает и не может понять, что в следующую секунду выкинет этот русский майор, который всего несколько минут назад сидел за столиком и ковырял вилкой в салатнице. А Михаил резкими и сокрушительными ударами продолжал гонять его по рингу, точно так же, как чемпион гонял до этого своих спаррингпартнёров… Чемпион уклонялся, старался принять удары на перчатку, нырял, но в немыслимых уходах только терял свои силы. И, охнув от очередного удара, вымотавшись окончательно и поняв, что не может предугадать ни одной комбинации русского, вошёл в клинч, прижав локти Михаила к корпусу, сдавил его.

А судья, вместо того чтобы прервать его незаконный отдых, медлил, забыв о том, что зрители не любят побеждённых. Они вскочили на ноги, затопали, закричали, начали освистывать своего соотечественника. И когда по их требованию ресторатор был всё–таки вынужден сказать «Брейк» и стащить обмякшего чемпиона с плеч Михаила, тот прижал кулаки к подбородку и по возгласу «Бокс!» — подбросил крюком слева его голову и тут же нанёс удар правой.

Только опыт позволил чемпиону удержаться на ногах; он сумел пригнуть голову, но новый скользящий удар снова заставил её опять откинуться назад. Не дав ему опомниться, Михаил замахнулся левой в живот, и когда противник, инстинктивно защищая его, раскрылся, стремительно выбросил правую в подбородок, вложив в удар не только своё нетерпение, но и весь вес своего тела. Это был сумасшедший апперкот. И чемпион грохнулся на помост, чтобы подняться с него лишь после десяти взмахов рестораторской руки. Поднимался он тяжело, сначала перевернулся на живот, потом упёрся в пол неслушающимися руками, с трудом подтянув колено.