Владимир Ларин - Тайны русских знахарей. Целебные составы, обряды и ритуалы

В. Ларин

Тайны русских знахарей. Целебные составы, обряды и ритуалы

Под ред. К. А. Евдокимовой

Оформление обложки И. В. Орловой

Об авторе

Владимир Ларин – не псевдоним. Это имя принадлежит известному профессиональному врачу, целителю и магу, руководителю школы парапсихологии и оккультных наук «Звездный странник», существующей уже более пятнадцати лет. Данная книга – первая ступень обучения знахарству и магии.

Введение. Первые уроки бабушки-колдуньи

– Не трогай слезинку, миленький, – спокойный, добрый голос бабушки останавливает мою руку, зажавшую стебелек ромашки. – Она еще не все взяла от земли.

Бабушка сидит, поджав под себя ноги, и лечит соседку, тетю Веру. Тетя Вера не может ходить: у нее паралич. Она лежит на земле, а бабушкины пальцы (ох уж эти пальцы – тонкие, живые) пробегают по спине, что-то давят, мнут, раскладывают лепестки растений и камешки.

Тетя Вера со своим мужем дядей Сережей и сыном, моим ровесником, пятилетним Сашкой, в этом году купили дачу недалеко от нашей. Два года назад соседка попала под машину и с тех пор не ходит. Бабушка взялась ее лечить, и уже неделю тетя Вера живет у нас.

Бабушку Аню называют колдуньей. Почему? Ведь в книжках, которые она мне читает, колдуньи злые, а бабушка добрая. К ней всегда приходят люди со своими заботами, проблемами, болью. Я играю рядом. Бабушка занята. Мне кажется, что каждый ее палец живет собственной жизнью. Она не смотрит в мою сторону, но все замечает. Вот и сейчас:

– Не трогай слезинку, миленький.

– Почему слезинку, ба?

И течет сказка…

Жила на свете фея. Там, где она появлялась, оживала природа, деревья поднимали засохшие ветки, расцветали удивительные цветы. Люди и звери приходили к ней за исцелением. Никому не отказывала, говорят, даже мертвых могла оживить.

Полюбила фея молодого пастуха. Прилетит, бывало, на луг, где тот пасет стадо, спрячется в кроне дерева и слушает, как он играет на дудочке.

Голос бабушки, тихий и ровный, завораживает, заставляет прислушаться, словно покачивает и убаюкивает…

– Нет, – в сознание врывается голос Учителя.

Я вздрагиваю. Рука, уже готовая положить снадобье – порошок из шкуры змеи, – замирает.

– Нет, это холод, смерть.

– Учитель, но я делаю все по прописи.

– Ты работаешь без сердца, твое сердце далеко, ты грезишь, а пропись мертва.

Сухая рука комкает лист с древними письменами, над которыми я корплю уже шесть недель, и бросает в жаровню. Листок тут же вспыхивает синеватым пламенем.

– Учитель, но…

– Иди к себе, вспоминай. Сегодня ты не можешь работать.

Спорить бесполезно, я ухожу. Серые стены кельи. Туман за узким окошком. Сожженный лист манускрипта тысячелетней давности. Голос бабушки, руки Учителя… Все перемешалось в сознании, голова раскалывается. Я сжимаю виски, ложусь на жесткую деревянную койку и продолжаю грезить.

Много позже я спросил Учителя, зачем он уничтожил старую пропись. Он улыбнулся. Улыбка у него удивительная: не дрогнет ни один мускул, но все лицо будто озаряется изнутри, и мягкое голубое сияние охватывает голову. Так ответил он на мой вопрос:

– Лист – это всего лишь лист, хоть и старый. А пропись – всего лишь знаки, ведь ты их тогда не понял. На старом рождается новое. Нельзя жить чужими мыслями, нельзя говорить чужими словами, нельзя делать чужими руками. Можно лишь взять общую идею, осмыслить и выполнить так, как можешь только ты.

Я продолжаю грезить. Что же там было? Ах да, бабушкина сказка…

…Слушает фея звуки дудочки, и затихает ветерок, замолкают деревья и травы. Даже само солнце замедляет ход. Никто не хочет потревожить лесную фею. А уведет пастух свое стадо, покажется она, проведет руками над примятой травой, и поднимется каждая травинка, каждый цветок распустит свои лепестки и приготовится ко сну, чтобы с утренней росой получить благословение Божье – новую жизнь.

– Как ты, бабушка?

– Да, миленький, совсем как я.

Бабушкины руки делают странные пассы в воздухе над лежащей женщиной, а я, словно завороженный, смотрю, как розовеет кожа и волнами пробегает дрожь по телу больной.

– Ой, ба, твои пальцы светятся!

– Поиграй, миленький, – бабушкины губы улыбаются, но глаза остаются серьезными. Кажется, что каждый предмет, каждого человека она видит насквозь.

Я замолкаю, следя за происходящим широко открытыми глазами. Воздух под бабушкиными руками начинает искриться. Становится видимым, как в жару над асфальтом. Из пальцев бабушки вытягиваются тонкие лучи, при движении они переплетаются в замысловатую сетку. Бабушка останавливается, щелкает пальцами, женщина вскрикивает.

– Подожди, милая.

Бабушка берет баночку и обтирает тело соседки росяной водой.

– Ну а теперь вставай!

– Анна Георгиевна, да что вы!

– Вставай, вставай! Ишь, разлеглась, совсем обленилась, пока болела, – бабушка улыбается, шлепает тетю Веру по раскрасневшейся спине.

Женщина опирается на руки, пытаясь подняться.

– Ой, ноги шевелятся! – тетя Вера начинает плакать.

– Вставай, кому говорю! – бабушка помогает ей встать. – Иди!

– Анна Георгиевна, страшно.

– Иди!

Женщина пытается идти, держась за бабушкину руку. Ноги еще плохо слушаются, но с каждым шагом походка становится все увереннее и тверже. Пройдя круг по лужайке, соседка садится на землю и опять начинает плакать.

– Ба, а почему она плачет?

– Радуется, миленький, – добрые руки гладят меня по голове, – радуется и плачет.

Я ничего не понимаю, но молчу.

– Ну, хватит, пойдем домой, – бабушка опять помогает тете Вере подняться. Та хватает ее руки и начинает целовать. Она громко рыдает.

Ох уж эти взрослые! Все у них не как у людей.

Они идут к дому. Я семеню рядом.

– А как же сказка, бабушка?

– Потом, миленький, вечером.

И я жду вечера. Я знаю, что, когда лягу спать, бабушка сядет рядом, положит руку мне на голову и, мягко поглаживая волосы, продолжит начатую сказку.

Сказки, бабушкины сказки… Кажется, нет такой травинки, такого камешка, такого облачка, о котором она не знала бы преданья. Колдунья. Лишь сейчас я понимаю, что это значит.

Сегодня бабушка впервые позволила мне по-смотреть, как она работает с больными. Собственно, не позволила, а просто не отослала погулять. Я лежу в постели, чувствую прикосновения ее теплых рук, слушаю сказку.

…Как-то вышла лесная фея к пастуху. Увидел он ее и полюбил без памяти. Стали они встречаться каждый день, и наделила фея пастуха даром целительства. Раскрыла ему тайны трав и цветов, деревьев и мира камня.

– Бабушка, а почему фея не ушла к людям?

– Не может лесной дух жить с людьми, ему простор нужен. Ну ты слушай.

…Начал пастух лечить людей. И брал за это большие деньги. Перестал стадо пасти, разбогател. Все реже и реже приходит на лесную полянку, где ждет его фея. А потом и вовсе позабыл о ней.

Сидит фея в кроне дерева, ждет своего пастуха. Капают слезы из ее глаз, чем больше их, тем меньше она становится. Так вся слезами и изошла. А где слезы падали, там выросли ромашки. Стоят они, тянут к солнышку руки-стебельки, роняют лепестки-слезинки: любит – не любит, придет – не придет. Чувствуют слезинки людскую боль и помогают каждому, кто с чистой душой просит о помощи.

– А пастух, бабушка? – спрашиваю я сквозь сон.

– Не знаю, миленький. Говорят, уехал он в далекие страны да и пропал там. Ну, спи.

Я засыпаю.

Серые монастырские будни. Учение. Работа. Службы. Долгие беседы с Учителем, чужой язык. Ночные часы в библиотеке. Зачем я здесь? В каких мирах, в каком времени это все началось? Куда ведет избранный путь?

Для меня все началось в те далекие дни, когда непоседливый пятилетний мальчишка пытался постичь тайны жизни, секреты народной мудрости с помощью сказок, разъяснений и действий своей прабабушки Анны Георгиевны Бибиковой. По одной ей известной причине она остановила свой выбор на беловолосом любопытном правнуке, изрядно надоедавшем взрослым своими «зачем» да «почему» и совавшем нос в любую щель, то есть на мне.

Моя прабабушка Анна Георгиевна Бибикова происходила из старинного дворянского рода. Получила прекрасное образование, побывала в разных странах и еще при царском дворе считалась человеком необычным – колдуньей. В ее памяти сохранились коридоры Зимнего, дворцовые балы, революция, Гражданская и Отечественная войны, пережитая в Ленинграде блокада.

Сама она о прошлом разговаривать не любила. Все отмахивалась: давно, мол, это было, так нечего и вспоминать, прошлого все равно не воротишь, – но секретами народной мудрости делилась охотно. Она умела объяснять все так просто и понятно, что даже разум пятилетнего мальчишки легко схватывал и понимал сказанное.