Алексей Фалеев - Магия стройности Страница 40

То же самое с человеком: его гигантский резерв – не жизни резерв, а резерв ситуации.

Из сказанного не следует, что экстремальный потенциал организма не может быть востребован для продления жизни. Может, но не так легко, как хотелось бы.

Впрочем, давайте поговорим об этом поподробнее.

Начну с того факта, что все живые существа делятся на бесспорно смертных и смертных условно.

К первым, например, относится растение агава. Оно имеет только одну точку роста, делящую клетки, через 5-6 лет ресурс обновления исчерпывается, клетки перестают делиться и агава засыхает.

Хороший пример условно смертных – актиния. У нее идет непрерывная замена клеток, новые клетки образуются путем деления вокруг рта и постепенно сдвигаются вниз, к подошве, где отмирают. Поэтому некоторые актинии действительно живут очень долго. В Шотландии, например, актиний держали в аква­риумах 70-80 лет. За это время они не проявляли никаких признаков старения и по-прежнему активно раз­множались почкованием. Поскольку жизнь их прекращалась только в результате случайностей (например, им забывали сменить воду), предел жизни актиний пока не установлен. Он вполне может быть неопреде­ленно долгим.

Собратом актинии по бессмертию можно считать и человека, умирающего исключительно от несчаст­ных случаев и болезней.

Даже у смертельно больного человека продолжается обновление крови, эпидермального слоя кожи, желудочного эпителия и т. д.

История медицины не знает естественной смерти от старости, т. е. смерти от того, что клетки перестали делиться.

Наоборот, патологоанатомы могут подтвердить, что жизнь человеческой клетки продолжается и после бесспорной смерти её владельца. Свидетельство тому не только рост волос и ногтей у покойников, но со­общения недавние и гораздо более поразительные.

Химики Тюбингского университета, обследовав недавно мумию Птолемея, возраст которой составлял 2300 лет, «обнаружили ферменты, биологическая активность которых почти так же высока, как и свежих ферментов, взятых из тела живого человека. Хотя при бальзамировании труп царя был обработан дезин­фицирующими химикатами, белковые цепочки почти полностью сохранились в течение всего этого време­ни. Им удалось избежать разложения, спрятавшись внутри ребер».

Таким образом, Птолемей, пусть на уровне ферментов, прожил более 2 тыс. лет.

До недавнего времени считалось, что предел жизни человека устанавливают неделящиеся нервные клетки-нейроны. Фраза: «Спокойно! Нервные клетки не восстанавливаются!» – бытовой отголосок этих ста­рых представлений.

Но вот как оптимистично звучат выдержки из одной недавней публикации во «Франкфуртер Альгемай-не»:

«Знания, сообщаемые учебниками, до сих пор были связаны в основном с проведенным в 1955 году исследованием одного нью-йоркского патологоанатома, который производил вскрытие мозга умерших людей, находившихся в различных стадиях старения. В коре головного мозга, от которого зависят наши высшие духовные функции, порой оставалось лишь до 60 процентов нервных клеток.

Связь представлялась очевидной...

Новое исследование, основанное на результатах 51 вскрытия, при котором тщательно следили за возможными эффектами препарирования и дегенеративных заболеваний, привело к совершен­но иному результату.

Обследование показало, что хотя нервные клетки в коре головного мозга и съеживаются, но число их в основном остается постоянным...

Эти наблюдения в значительной мере совпадают с теми, которые провела в Бостонском уни­верситете группа медиков во главе с Аленом Питерсом над мозгом макак-резусов.

Хотя у животных возраст тоже вызывает снижение мозговых способностей, не было, однако, отмечено никакой утраты нервных клеток в коре, что могло бы стать причиной такого снижения.

С другой стороны, ученые обнаружили явственные признаки того, что недостатки мозговой деятельности в старости объясняются распадом миелина, изолирующего вещества, которое покры­вает передающие отростки нервных клеток (аксонов). Чем дальше заходил распад миелиновой оболочки, тем хуже обезьяны могли решать свои задачи.»

Поскольку миелиновые клетки, в отличие от нейронов, делятся, то теперь можно сказать, что среди функциональных систем человеческого организма нет ни одной, которая могла бы считаться смертной. А этот чрезвычайно отрадный факт переводит в практическую плоскость вопрос о реализации такого необъ­ятного потенциала.

Из древности известно множество приемов и средств, реально или мнимо способствующих долголе­тию. Оставим в стороне рецепты первобытной магии вроде питья молодой крови, жевания трав-панацей и глотания «философских камней». Вся рецептура такого рода основана на принципах мистической симпатии, принципах слишком простых, чтобы быть действенными, и питье молодой крови старческих проблем не решает.

Однако издавна известны были и другие, более действенные способы продления жизни. «Кто такие бо­ги?» – спрашивал еще Гераклит и сам себе отвечал: «Это бессмертные люди». То есть Олимпийцы – это те же греки, но нашедшие способ постоянного омоложения. В античной литературе можно найти и некоторые элементы тогдашней рецептуры бессмертия. Во-первых, – диета. «Хлеба они не едят, не пьют вина огнево­го, и потому все бескровны и носят названья бессмертных», – пел об олимпийцах Гомер. Кроме того, антич­ных богов отличала эмоциональная уравновешенность, они никогда не плакали и их «олимпийское спокой­ствие» вошло в поговорку.

Не отрицая важности диет и душевного равновесия, последующие поколения европейцев существенно пополнили список ингредиентов долголетия. Художник Илья Репин, например, проживший 86 лет, спал на свежем воздухе в любую погоду и ел сушеные травы, которые злоязыкие гости называли «сеном».

Особенно интересна в этом отношении судьба отца Бальзака. Бальзак-старший был маниакальным жрецом долголетия. Сестра Бальзака писала:

«... он был одержим навязчивой идеей. Такой навязчивой идеей у моего отца было здоровье. Он так любил жизнь, что мечтал жить как можно дольше. Отец высчитал, основываясь на том, сколько лет нужно человеку, чтобы достичь полного физического расцвета, что сам он будет жить до ста лет и долее...»

Он любил молоко и древесные соки, ужинал только фруктами, много ходил пешком, гордился, что в жизни не обращался к врачу и не дал заработать на себе аптекарю даже десяти су.

Любимой фразой его была: «Все бренно в этом мире, непреходяще только душевное равновесие.»

Когда Бальзаку-отцу было 82 года, распространился слух, что одна из его соседок от него беременна, и слух этот не был вполне безосновательным.

Во всяком случае, за пять лет до того он писал дочери:

«У меня молодая, красивая и пылкая любовница, к которой я привык, она для меня источник радости... Я не чувствую своих семидесяти семи лет, вот каковы мои любовные дела.»

Однако главный, по-настоящему неординарный источник жизнелюбия старшего Бальзака заключался в другом - в корысти.

Он вступил в некую финансовую группу, которая представляла собой сообщество людей, внесших оп­ределенную сумму, причем каждый при жизни пользовался доходами с этого капитала, а самый капитал переходил в собственность тех, кто проживет дольше остальных. Самые большие долгожители должны бы­ли получить огромную сумму. Бальзак посмеивался, потирал руки, получая сообщения о смерти своих парт­неров, называя их «дезертирами», но разразилась беда, и «дезертиром» стал она сам. Бальзак умер 83 лет от роду от абсцесса печени.

Судьба Бальзака-отца во многом поучительна.

С одной стороны, она показывает, что его образ жизни, довольно типичный для европейских жрецов долголетия, как минимум не бесполезен и, скорее всего, в состоянии продлить человеческий век.

Но с другой стороны, судьба Бальзака - это свидетельство ограниченности метода, того, что серьезных прорывов на этом пути ждать не приходится. И безукоризненным аргументом в устах любого лентяя может стать тот бесспорный факт, что бальзаковский возраст достижим без всяких усилий и диет. Наконец, финал жизни Бальзака показывает, что ахиллесовой пятой данной системы являются не поддающиеся контролю, управлению и тренингу внутренние функциональные системы, в бальзаковском случае - печень. Что гово­рить о контроле на главном, клеточном уровне?

Сходные претензии можно предъявить к любой из существующих оздоровительных систем за вычетом одной - индийской йоги. Сразу оговорюсь, существуют две йоги: одна низшего, другая высшего посвяще­ния.

Йога низшего посвящения принципиально не отличается от других систем, так же настаивает на диетах, гимнастических, дыхательных и очистительных упражнениях. Она только шире, последовательней, и, я бы сказал, упрямей других метод в своем жизнелюбии. Поэтому складывается впечатление, что будь в Индии лет 150 назад налаженная система метрической регистрации, пальма первенства в долгожительстве при­надлежала бы ей.