Живущая - Инна Пастушка Страница 9

как на меня кричала воспитатель, закрывая рот рукой, пока по ступенькам тащила меня ужасно орущую к медсестре. Потом помню, как она по-доброму улыбалась маме, рассказывая, какая я егоза. А потом помню день, когда бинт висел на одной нитке, и я не давала его снять. Когда же обнаружила, что бинт валяется на полу, — обиделась и во всём обвинила маму. Мама всё свернула на Пушка — белоснежного сибирского кота, которого я тут же простила.

И вот теперь, стоя возле окон института пластмасс, я рассматривала себя, ища знакомые черты. Да я это, я. Живущая. Вот прям сейчас на этом месте стоящая и живущая. И пальцы мои. Немного погнутые, не сгибающиеся полностью, но мои любимые, родные пальцы. Я принялась гладить, целовать их. Больше не буду их прятать от людей. Это моя печать, это мой признак. И тут мои губы зашептали заученные слова: «Я здоровая, я исцеляющаяся, я живущая! Я живущая на земле среди других живущих людей!». Я видела себя в отражении, и это было подтверждением моей жизни.

Постепенно я полюбила эти окна, и каждый день ходила туда, останавливалась и созерцала себя в огромном мире людей, где для меня тоже есть место.

Так, как я гуляла всегда в одно время, моё посещение храма стало привычным. Сначала я ставила свечку у иконы Всем Святым и просила простить моих врагов (так меня научила одна старушка). Затем ставила свечку Иисусу Христу, Божьей Матери, а потом зажигала свечку и стояла с ней возле иконы Пантелеймона Целителя. Эта икона была зацелована мной, заглажена и я боялась только одного, чтобы какая вредная бабушка не отчитала меня за нарушение правил. Он смотрел на меня своими добрыми, спасительными карими глазами и я говорила: «я знаю, что ты итальянец, я знаю, что ты помогал немощным, больным, исцелял и пострадал за веру Христову. Спаси и меня, Пантелеймоне Целителю, меня — живущую на земле среди других живущих людей». Я закрывала глаза и он гладил меня по голове. Потом я с его ложечки делала три глотка целительного, чуть сладкого нектара и целовала его руки. Он три раза крестил меня, улыбался, — я говорила: «благодарю тебя, мой любимый святой» и продолжала свой привычный ход уже в сторону дома.

Как-то я вышла на прогулку позже обычного, и храм оказался закрыт. Я зашла в церковный двор, обошла вокруг храма и с торца здания увидела большую, каменную лестницу. Через минуту я уже сидела на самой верхней ступеньке и, улыбаясь, разговаривала с Богом. Здесь было ближе к небу, ближе к Нему и я неожиданно для самой себя, впервые попала в состояние, которое было неведомо мне раннее. Может быть, я заснула. Но я увидела Бога. Рядом с ним был Николай Чудотворец. Лицо Николая было грозным, казалось, он был не рад мне.

— Божечка, — привычно закричала я, — я буду жить?..

Он молчал. Я закричала сильней — так, как уже давно умела кричать:

— Божечка, я буду жить? Я буду жить?..

— Будешь, будешь… — неохотно отозвался Он.

Он сердится, поняла я. И в моём сердце прошла такая мольба, такое чувство прошения, что я закричала так, как не кричала никогда раннее:

— Божечка, я буду жить?!!

Чья-то тёплая рука коснулась моей головы и необыкновенно ласковый голос произнёс:

— Доченька, доченька, ты будешь, ты будешь жить.

Это был Николай Угодник.

— А Он, а Он что скажет? — я вопрошающе посмотрела на Бога.

Его лицо, глаза, весь Он преобразился, Он больше не сердился. Он улыбался и в такт словам Николая Чудотворца, кивнул головой.

— Божечка, прости меня, Божечка! — закричала я и пришла в себя.

Моё лицо было мокрым от слёз, оно улыбалось, а внизу лестницы стоял человек и смотрел на меня. Церковный сторож, — поняла я, — сейчас будет прогонять.

— Спускаюсь, уже спускаюсь, — виновато отозвалась я, сходя вниз по лестнице.

Он что-то прятал за спиной, но я совсем не испугалась, я больше не была одна.

— Сидите, сидите, — отозвался сторож, — вот только отдам вам и пойду.

Из-за спины он достал ромашки.

— Спасибо, здесь оставаться мне более не надо, я уже всё получила, — ответила я, радуясь ромашкам, как ребёнок.

— Тогда перелазьте через забор, замок тяжёлый, долго открывать, — предложил сторож, и я полезла через церковный забор — полная веры, надежды и любви.

IX

На втором этаже больничной пристройки находилось отделение с разнообразным медицинским оборудованием, где проверяли всё, что только возможно. Маммологи, рентгенологи, УЗИсты, в общем все медики-диагносты давно познакомились со мной, делая по несколько раз одни и те же обследования. О вреде излишнего облучения я совсем не хотела слышать, — моей задачей было скорей найти и обезвредить притаившегося «врага». Но, если сказать честно, свою болезнь я совсем не считала врагом, — это было испытанием, переходом моей души на новый духовный уровень.

И вот однажды в этой больничной пристройке, после прохождения ирригоскопии, я, получив результаты, уже собралась уходить, но увидела одного парня. На вид ему было лет шестнадцать-семнадцать. Одет он был так, как одеваются рокеры, металлисты, в общем, мальчишки из неформальной тусовки. Чуть вызывающий взгляд, цепи на одежде, слегка дерзкая походка, в ушах наушники и сопровождающая его маленькая, старенькая мама. Всем своим видом он давал понять, что он личность, самоутверждающаяся, не принимающая жалости личность. На голове у самоутверждающейся личности сохранились остатки редких, прилизанных волос.

Внешне он был похож на моего старшего племянника и в моей душе что-то надломилось. Это был первый случай, когда я увидела подростка, болеющего раком. Я очень хотела ошибаться, но горе, написанное на лице матери, и волосы, как у птенчика на голове парня убеждали меня в обратном. Я спустилась вниз по боковой лестнице, которая вела в какие-то хозяйственные помещения. Где-то здесь находился переход на главную лестницу, ведущую в больничный корпус. Но, если я сейчас уйду, больше их не найду, и побежала их догонять.

Мать оглянулась.

— Можно вас на минутку? — больше взглядом, чем голосом, попросила я.

Когда мы оказались на безопасном для ушей парня расстоянии, я спросила:

— Это ваш сын?

— Да, — тихо ответила она.

— Вы в этой больнице лежите?

— Да, в радиологическом отделении.

— Можно я вас попрошу? — задыхаясь от волнения, я начала лепетать что-то неопределённое, — я вас очень прошу взять вот это, это ради того, чтобы наши дети не болели.

Я достала кошелёк, в котором лежали две крупные бумажки. Там действительно были бумажки, потому что самое ценное — это здоровье, жизнь, понимание. Всё остальное бумажки и полная ерунда.

Когда мать