Герман Романов - Меч без ножен. «Помирать, так с музыкой!»

Герман Романов

МЕЧ БЕЗ НОЖЕН

«ПОМИРАТЬ, ТАК С МУЗЫКОЙ!»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«А НА ВОЙНЕ НЕ РОВЕН ЧАС»

ГЛАВА 1

Лютый холод впивался в тело тысячами острейших иголок, словно сотворенных из арктического льда.

Зубы Никитина сами по себе выбивали замысловатую чечетку и, казалось, готовы были немедленно выскочить из десен вместе с обрывками кровоточивого мяса, а затем рассыпаться в мелкую каменную крошку.

— Какая мэка…

Андрей, кое-как ворочая замерзшим языком, еле выдавил из горла слова, преодолевая сковавший тело смертный холод, а в голове поползли тягучие, словно густая патока, мысли, как бы говоря ему, что разум еще не застыл в вечном сне.

«А ведь я не утонул на той рыбалке, меня просто сейчас на берег вынесло… Все остальное мне просто приснилось: эти рыцари, крестоносцы, злотые и прочая лабудень! Точно, приснилось — не иначе как в госпиталь ложиться нужно, под системой полежать, а то „крышу“ опять снесет… Надо же — и приснится такое!

Блин горелый!

Сейчас встану и до хаты кое-как доплетусь… А там женушка Анна, век бы ее не видеть, сызнова начнет мне плешь проедать да жаловаться на дороговизну книг и электричества… И хряков ее любимых опять начну с ведерка потчевать да помои таскать под ее гневные причитания. Вот стервозная баба — и угораздило же меня на ней жениться!»

При мысли о законной супружнице и возможной с ней встрече Андрея тут же пробил цыганский пот. Даже холод отступил под напором начавшей разогреваться от гнева крови. А потому ему удалось, хоть и с превеликим трудом, разлепить глаза — влага не просто смочила ресницы, она их заморозила маленькими капельками льда.

— Ух ты!

Дневной свет ударил в глаза, словно выжигая их, и он несколько раз моргнул, привыкая. Хорошо, что все небо было затянуто хмурыми тучами, упрятавшими своим толстым покрывалом солнце. Высившаяся перед ним гора, склоны которой были занесены первым выпавшим снежком, показалась ему знакомой до боли.

«Ну, точно ведь, ошибки быть не может! Именно от нее я отправился с другими орденскими воинами в поход к замку „Трех дубов“. А вон там и та обходная тропа петлять начала, на которой мне с волкодлаком пришлось схлестнуться!»

— Нет, не «глюки» это! Как хорошо!

После долгой паузы, которая потребовалась Андрею на разглядывание окрестностей и себя, грешного, мысли пришли в определенный порядок и потекли в привычном русле.

«Нет, я конкретно провалился в это альтернативное средневековье, где Киев мусульманской Куйябой стал, а французы с англичанами призывам к намазу у минаретов внимают. Как хорошо, что обратно меня не перебросило в то, свое, время — как-то не тянет на запойных механизаторов в таежном селе смотреть да свою бабу слушать, что до зубовного скрежета надоела. Разве это жизнь? Сплошная тягомотина!»

Мысль о таком прозябании на пенсии обожгла кипятком душу отставного офицера, и он почувствовал, что прежде ледяная кровь, уже с напором включенного на полную мощность брандспойта, заструилась по телу, изгоняя из него холод.

— Ох, грехи наши тяжкие! Так и замерзнуть можно… Вставай, братец, иначе ласты склеишь!

С неимоверным усилием Андрей приподнялся — мышцы отказывались работать, словно его плоть превратилась в камень. Но воли было не занимать, и спустя добрую минуту страданий бывший майор СОБРа уже уселся, привалившись спиною к огромному валуну. Затем после трех неудачных попыток он все же исхитрился встать на ноги и пошел мелкими шагами, раскачиваясь, словно взобрался на ходули.

«Так, что мы с вами имеем на данный момент, самозванец хренов, командор новоявленный!»

Никитин мысленно загнул один палец, размышляя о минувшем.

«Арабы отвезли меня сюда, поближе к обжитым землям, а не оставили там, у „Трех дубов“. Зачем, спрашивается? А ведь правильно поступили — я сюда лыжи навострил, вот они и услужили. Почему ничего не помню — и как меня везли, и сколько?!»

Андрей потряс головой, пытаясь сообразить — он мог поклясться, что испытывает самое настоящее похмелье, с жуткой болью мыслящего органа на выходе. Он даже вытянул руку вперед, растопырив пальцы — они ощутимо подрагивали.

— Ну дела, как у того алкаша — сходил пописать, а заодно и оргазм словил! — Отставной майор хмыкнул нехорошим смешком и задумался. Он прекрасно помнил, что в рот и капли вина не брал. Да и мусульмане ему ничего такого не предлагали, ибо хмельное питие из виноградной лозы самим Пророком строжайше запрещено.

А тут такое ощущение, словно вечерком вчерашним литр водочки без закуси выкушал, целыми стаканами глушил, как воду. Организм самым натуральным образом трясло, словно 220 вольт по нему пустили, электропроводность проверяя.

— Тот отвар, чем меня арабский лекарь потчевал, странный вкус имеет. Весьма нехороший… Вроде маковый?!

Андрей возбужденно топнул ногой, припоминая, как лечили его в шатре столь обходительного с ним и нарочито доброжелательного молодого сотника гулямов — тот вел себя с ним так, словно родного отца встретил или очень дорогого гостя.

Очень подозрительное «хлебосольство»!

— Точно маковый! Как в детстве у рулетиков! А ведь сие есть производное для опиума, в Афгане целые плантации этой дряни было. И здесь она в ходу — на Востоке издавна этим зельем грешили, как и гашишем. Их еще поблагодарить нужно — боль хоть сняли и не «подсадили». А то бы стал Кощеем Бессмертным, у которого смерть на конце иглы…

Никитин хрипло рассмеялся — смех походил на клекот охрипшего ворона — и принялся внимательно рассматривать имеющееся у него имущество, испытывая чувство искреннего удивления.

Все было в наличии — даже меч Иоанна Златоуста, на который Селим-эфенди завистливо и вожделенно поглядывал, прицокивая языком. Более того — арабы тщательно починили и почистили его одежду и даже сапоги с золотыми шпорами рыцаря.

Вот только кривого кинжала-бебута, забранного Андреем у загрызенного волкодлаком предателя, не имелось — тот на самом деле играл какую-то свою загадочную роль в этом деле.

Однако отдарился за него сотник гулямов более чем щедро — персидский ханджар с искривленным лезвием, по которому шел узорчатый булатный узор, был оправлен на рукояти и ножнах золотом, а в навершии умелая рука мастера вставила большой красный камень, светящийся на своих гранях кровавым блеском.

— Надо же — настоящий рубин! Не страз же ведь, здесь до подделок еще умом не дошли. На сотню злотых потянет, — задумчиво пробормотал Андрей, уже познакомившийся с местными товарно-денежными отношениями, внимательно разглядывая обретенное сокровище.

Потом посмотрел на довольно увесистый мешок, что лежал ранее под его головой. И не мешкая, дернул завязки, распустив горловину, знакомясь с его содержимым.

Вещи Милы, этой неслучайной любовницы, исчезли, его же собственные оказались в полном наличии, даже взятые им в дорогу суровые нитки с большой иглою. Только сухой паек, прихваченный на долгий путь по горам, несколько изменился.

Хотя здесь арабы постарались соблюсти некий паритет — ржаные сухари были заменены такими же сухими, как точильные камни, лепешками.

Соленое сало, щедро сдобренное чесноком, самый ненавистный для правоверных продукт, запрещенный самим Пророком. А потому чья-то заботливая рука подменила шмат длинными полосками вкусно пахнувшего копченого мяса, посыпанного какими-то сухими приправами и редкостным в данных краях красным перцем.

— Неплохо, неплохо, весьма зер гут, — пробормотал Андрей себе под нос, занимаясь нелегким делом: кое-как откусил мясца и еле разжевал, но с нескрываемым удовольствием проглотил.

— Умеют делать венгры что шпик, что баранину! Хотя свинину только в том мире они вовсю использовали, а сейчас вряд ли, времена не те. Вино пить и то меньший грех. А вот и оно самое, стоило вспомнить, и довольно приятное…

Тугой, литра на два кожаный бурдюк был наполнен не водой, а тем самым напитком, что Мухаммед не рекомендовал пить правоверным мусульманам. Красным и терпким, сладковатым.

— Великолепная штука, я такого давненько не пил. — Глотнув вина, Андрей утер рукавом рот и стал завязывать ремешок на бурдюке, мучаясь только одним вопросом: и откуда его Селим-эфенди взял?!

Не иначе как особую фетву, то есть специальное разрешение, от имама имеет на распитие вина в медицинских целях — такая практика в исламе имела место.

Пить и есть данное арабами Никитин не опасался ни на йоту — если бы те хотели его умертвить, то не стали бы прибегать к столь изысканному способу, а убили бы просто и без затей, когда он был у них в плену.

Ему даже не стали вменять в вину, что в рукопашной схватке в пещере он убил полдюжины гулямов, наоборот, даже вроде бы как восхищались, что именно с таким врагом им довелось столкнуться.