Евгений Таганов - Морской князь Страница 10

И тогда он скользнул с лежанки на пол. Ударов палками сразу стало меньше. Светильник давно погас, а в тесном пространстве с длинными палками не очень-то развернешься. Правда, была опасность получить колющие тычки палками, но гребцы не воины, они просто не догадывались о такой возможности. Наоборот, собственные размахивания и спотыкание об упавшего князя двоих-троих заставили потерять равновесие, и получилась куча-мала из полусидящих-полулежащих тел. Князь времени не терял, наполовину освободившись от съехавшего покрывала, он потянул к себе одного из нападавших и ухватил его за горло. Противник дико забился в смертельном ужасе. На Дарника снова посыпались удары, теперь уже кулаков. Но опять же общая скученность превращала их в простые короткие толчки. Покрывало полностью съехало в сторону. Рыбья Кровь почувствовал, как под ним обмякло тело задушенного хазарина, и занялся другими противниками. Подтянув к себе прикованную ногу, он с силой сделал ею круговое движение. Железное кольцо острой болью ожгло щиколотку, зато пудовый груз сработал как гирька кистеня: пролетел по воздуху и врезался в очередную жертву. Раздался новый болезненный вопль. А Дарник, подобрав чью-то палку, вовсю принялся наносить ею колющие удары. Если до сих пор в землянке слышались лишь хазарские ругательства и угрозы, то теперь их сменили непрекращающиеся вскрики и стоны. Кто-то первым бросился к выходу, за ним второй, третий, пополз и четвертый. Лишь пятый остался лежать на земляном полу.

– Он что, мертвый? – спрашивали в темноте по-ромейски дарникские соседи.

– Да нет, просто без сознания.

– А ты проверь.

– Сам проверь.

– Ну наш словенин и дал жару хазарам.

– Ага, тебе хорошо, ты далеко лежал, а мне пару ребер точно сломали…

Рыбья Кровь молча лежал на прежнем месте. К нему напрямую никто не обращался, так чего и говорить. Тем более что было ясно кто и почему хотел его проучить. Под утро он ненадолго забылся в сне-полудреме, из которого его вывел грубый удар по ноге.

– Давай быстро наверх! – В землянке стояли два стратиота с обнаженными мечами.

Обитатели землянки сидели на своих лежанках и настороженно смотрели на труп хазарина, воинов и Дарника.

– Давайте выносите, – приказал им второй стратиот.

Князь вместе с охранниками выбрался наружу. Вокруг землянки столпилось не меньше тридцати воинов и гребцов. Тут же находились и иларх с навклиром. Из землянки вынесли тело мертвого хазарина и положили на землю. Характерная чернота на шее не оставляла сомнений, какой именно смертью он умер. Тут же на чурбачке сидел хазарин, сломанную ногу которого уже взяли в лубки.

– Твоих рук дело? – спросил у Дарника через толмача иларх, кивая головой и на убитого, и на раненого.

– На меня напали – я защищался, – просто ответил князь.

– Повесить! – коротко приказал иларх и развернулся, чтобы уходить.

– А вот нарушать «Стратегикон Маврикия» не надо! – на хорошем ромейском в спину ему громко и внятно произнес Рыбья Кровь.

По рядам ромеев прошло легкое движение. Иларх изумленно развернулся к пленнику:

– Что ты сказал?

– «Стратегикон Маврикия» предписывает выносить наказание не сразу, а на следующий день.

– Так сегодня и есть следующий день. Убийство ты совершил ночью, а сейчас уже утро, – усмехнулся главный ромей.

– Не выкручивайся, ты понимаешь, о чем я говорю.

Неожиданная грубость и бесцеремонность Дарника возымели свое действие – иларх призадумался.

– В яму его! – приказал он воинам.

5

В яме глубиной в полторы сажени Дарник просидел до вечера, а потом его вернули в прежнюю землянку. За весь день ему бросили две лепешки, а водой послужил идущий полдня мокрый снег.

Снова войдя в ромейскую землянку, Рыбья Кровь сразу ощутил, как в ней что-то неуловимо изменилось. Вскоре он понял, что это изменение касалось окружающих его людей – от них уже исходило не враждебное чувство, а нечто вроде настороженного любопытства.

– На, подкрепись! – протянул ему в темноте горсть чего-то сосед по лежанке.

Дарник попробовал – это был изюм.

– Давно нашего Карикоса никто так не осаживал, – произнес сосед.

Карикос это, наверно, иларх, догадался князь.

– Откуда язык наш знаешь?

– С детства учил, вот и знаю, – неосторожно сорвалось у Дарника.

– Ты что же, знатных кровей?

– Да нет, просто учиться любил.

– А у нас, в Романии, был? – раздалось из другого угла землянки.

– Был в Дикее и на Крите.

– И что ты там делал?

– Воевал.

– Что, и в Дикее воевал? – удивился сосед.

– Два месяца с князем Дарником захваченную Дикейскую крепость в своих руках держали, пока с нами договор не подписали и не послали Крит от арабов освобождать.

– Освободили? – спросил тонкий голос кого-то третьего.

– Мы, наемники, всегда делаем половину работы, чтобы в следующий раз еще позвали.

В землянке дружно рассмеялись.

– Что ж ты такой бывалый наемник, а ни шрамов у тебя, ни отметин? – поинтересовался тонкоголосый.

– А я всегда сзади находился, князю сапоги подавал.

– Точно, что ли? – не поверил дальний сосед.

– Да смеется он, не видел, как он из этого сзади пятерых хазар разбросал, – вынес свое суждение тонкоголосый…

Так состоялось настоящее вхождение князя в сообщество гребцов.

На следующее утро к пленнику перед работой явился помощник иларха, старший декарх Геласий, который подробно его обо всем повыспрашивал. Дарник не таился, придерживался лишь своего полусотского разряда в княжеской дружине. Геласий был наслышан не только о пребывании тысячного словенского войска в Дикее и на Крите, но знал и про осаду болгарской крепости во Фракии, где дарникцы тоже проявили себя вполне достойно. Особый интерес у него вызвали знакомые пленного полусотского в Херсонесской феме. Дарник не сразу сообразил, что они подозревают его в двойной службе: явной на словен и тайной на чиновников в Херсонесе. А сообразив, не стал отпираться, бойко стал вспоминать имена херсонесских купцов. Настаивал только на том, что это были чисто торговые и военные дела в пользу князя Дарника.

Больше ни иларх, ни декархи к боевому новичку любопытства не проявляли. Дисциплинированно во всем подчиняется общему порядку, сам никуда не лезет, и ладно. День за днем отныне работал Рыбья Кровь наравне со всеми, попутно узнавая для себя немало интересного и полезного.

То, что людей в лагере не так уж много, объяснялось тем, что это была команда не могучего дромона, а уступающего ему в размерах среднего судна – биремы, способной забираться далеко вверх по течению равнинных рек.

Вся команда биремы состояла из шестидесяти гребцов, десяти парусных матросов и шестидесяти воинов. Известие о чуме застало их в Ургане, что находился в восточной части Сурожского моря, рядом с устьем Танаиса. Стратиг Ургана, погрузив на четыре биремы и три дромона большое количество продовольствия, отправил их в Херсонес. По пути буря разметала суда в разные стороны. Потом бирема встретила торговое судно, идущее из Херсонеса, откуда прокричали, что чума уже свирепствует и там. Команда заволновалась, и после яростных споров решено было в Херсонес не идти. Направились в западную часть Сурожского моря, намереваясь там перезимовать. Запасов продовольствия на это хватало с лихвой. Легкомысленно не учли лишь отсутствия зимней одежды. Поэтому на ее изготовление пошли все меха и материи, что имелись на судне. С жильем тоже вышла порядочная незадача. Бодро взялись за изготовление землянок для гребцов и деревянных домов для стратиотов на самом берегу моря, однако быстро обнаружили, что зимовать на открытом месте не слишком приятно, поэтому перенесли свой лагерь в распадок чуть подальше от берега, где было не так ветрено. Следом выяснили, что подходящего строительного материала, да и рабочих рук, умеющих утеплять бревенчатые дома, не так уж много. Да и полное отсутствие женщин тоже веселости никому не доставило.

Команда гребцов – основных работников – состояла из двух неравных половин: в большей были сербы, уличи, хазары, в меньшей – проштрафившиеся стратиоты и разорившиеся ромейские крестьяне. Им как христианам полагались некоторые поблажки: их сытнее кормили, давали время молиться, лучшую одежду, и они также могли перейти в разряд стратиотов, стоило им во время сражения или бури проявить себя достойным образом. Инородцы таких возможностей не имели, из-за чего они всегда открыто враждовали с привилегированным меньшинством, что было только на руку архонтам-командирам.

Дарника сперва порядком удивляло: почему его самого и в первый, и во второй раз поместили именно в ромейскую землянку. Поразмыслив, князь пришел к выводу, что это сделано для того, чтобы он не мог сговориться о побеге с единоплеменными уличами и сербами. Ведь, раз он полусотский дарникской дружины, стало быть, умеет формировать и возглавлять любые мужские ватаги. Эта догадка порядком развеселила Дарника, и он в самом деле стал думать, как ему сколотить из бесправных гребцов крепкую воинскую ватагу.