Олег Верещагин - Крылатая сотня. Сборник рассказов Страница 10

— Готов, — Тошка толкнул ногой тело лётчика, огляделся и, расстегнув ширинку, принялся поливать шлем, бормоча: — На, освежись… виски из моей пиписки… тварь…

— Прекрати… — попросил я. Смотреть на это было противно. — Надо лучше сказать кому-нибудь про него.

— Точно, — опомнился Тошка. — Пошли телегу найдём, эту дуру Розку выпряжем — верхом быстрей.

— Пошли, — я шагнул, но заметил, что Тошка остался и быстро посмотрел на… — Ага, — уличил я его. — Ясно. Пестик заныкать хочешь?

В набедренной кобуре у мёртвого лётчика явно был настоящий "вальтер".

— Чего заныкать?! — ощетинился Тошка, выдвигая плечо. — Военная добыча!

— В зубы дам, — предупредил я. — Не косячись. Лучше давай разыграем — кому. У тебя всё равно уже есть "вальтер".

— Не… — он вдруг погрустнел. — Нельзя брать. Сразу начнут — куда дели, а ну вернули, паршивцы…

— Точно… — я ещё раз покосился на кобуру. — Пошли?

— Пошли, — согласился Тошка.

— Ну пошли.

— Пошли, я и говорю.

— Пошли! — я потащил его за собой за плечо…

…Розку, телегу и Витьку мы обнаружили недалеко от исходной точки — в кустах. Розка жрала траву. Витька сидел на бидонах, мрачно сплёвывая розовую слюну и трогая попеременно то левый глаз (он заплывал синяком), то правое ухо (оно опухло).

— Пришли? — поинтересовался мой старый друг. — Я зуб себе вышиб.

— Молоко цело? — Тошка принялся распрягать удивлённо на него покосившуюся Розку.

— Там теперь масло, — Витька снова сплюнул. — Я не знаю, как жив остался… Чё это было?

— Турецкий самолёт, — я запрыгнул на край телеги. Витька покосился на меня:

— Иди ты…

— Слово… Тошниловка! — окликнул я Тошку. — Если спи…шь по дороге пистолет — чесслово заложу!

— Не! Й-иии! — он хлестнул Розку ладонью и мгновенно исчез с глаз.

— Хорошо сидит, — заметил Витька не без зависти. — Время бы выбрать, научиться тоже…

— Ты не забыл, что мы сегодня тройкой летим? — тихо спросил я. Витька медленно завалился на спину, покачал головой:

— Не… — он смотрел в небо. Почти не щурясь. Потом сказал: — Молоко скиснет на такой жаре… Ник. А покатили эту телегу так?

— Чего? — я засмеялся. — Перегрелся?

— А чего? — он сел. — Всё равно просто так валяемся. Чего мы, не сдвинем её, что ли? Тут и осталось-то километра полтора. Вон же цех. Видно даже.

Я хотел ему сказать, что он придурок. Но вместо этого соскочил наземь и хлестнул Витьку по коленке сорванной былкой:

— Пошли, впрягайся…

…Вообще-то это было довольно тяжело. Ну — трудно, в смысле. Не совсем уж трудно, но нелегко — да ещё по жаре. Но Витька шёл рядом, встряхивал мокрыми от пота лохмами и чему-то улыбался. И я поймал себя на том, что тоже улыбаюсь. Улыбаюсь, хотя пот тёк по спине (мокрыми насквозь были даже трусы), в рот, в глаза и даже в уши.

— Ник, — Витька посмотрел на меня сбоку и снова улыбнулся. — Вот, послушай. Я стихи сочинил.

И, раньше чем я успел хоть как-то отреагировать на это сенсационное заявление, он начал читать — без выражения, просто говорить, глядя на дорогу впереди:

— В веках вытачивает русло,

Зовется и несется Русью,

Вскипая пеною берез.

Накрыла нас глухая весть.

И камни прыгают по следу.

Дотянем вряд ли до победы,

Но стать героем время есть.

Мы рвем арканы кадыком.

И головы, как камни, седы.

Пусть не дотянем до победы,

Так хоть дотянемся штыком.

В потоке времени броня

Царапает бока ущелий.

Глаза, как смотровые щели,

Полощут вспышками огня.

У нас мужик всегда солдат,

Пока бугрятся кровью вены,

Пока нас всех через колено

Не переломит перекат.

Но грудой сломанных хребтов

Точить еще сподручней русло.

Несемся и зовемся Русью.

И не удержит нас никто. (1.)

__________________________________________________________________________________________________________________

1. Я искренне прошу прощенья у неизвестного мне автора этих стихов.

* * *

— Во-от… Ну я стою, гляжу там перчатки. Боксёрские, в смысле. Больше никого нет, будний день… А продавец с каким-то своим знакомым ля-ля. А этот знакомый держит в руке диск. Я краем глаза смотрел, но всё равно видел — там классика такая, Вивальди.

— А, знаю… — Дашка смотрела на меня смеющимися глазами.

— Во. А я не знаю до сих пор, — я сел удобнее, булькнул ногой в воде. — И этот, в смысле, знакомый спрашивает у продавца: "А ты чего это, классику слушаешь?" А тот ему: "Не, просто когда сюда пацанва набивается — я этот диск ставлю, и они сразу сдёргивают."

— Признайся, что анекдот! — засмеялась она, толкая меня плечом, на котором ещё не высохли капли воды после купания. У меня мгновенно пересохло не только во рту, но и в кишках. Плечо было твёрдым, горячим и… и ещё каким-то. Обалденным, в общем Я нашёл в себе силы и замотал головой:

— Честно — нет! А вот ещё. Витьку — ну, Витьку знаешь, Фалька, дружка моего? — она снова кивнула. — Вот, мы один раз тусимся на спортплощадке, вдруг он подваливает — а одет под кислотника. Тут всё оранжевое, тут всё зелёное — вырвиглаз. Мы обалдели. А он говорит: "Да не, пацаны, я так одеваться не люблю, просто когда я так одет, предки меня с собой никуда не тащат вечером…"

— Анекдот! — взвизгнула Дашка, шлёпнув меня по колену. — Коль, ты трепло! Это анекдот!

— Правда! — округлил я глаза.

— Перекрестись! — потребовала она. Я смутился:

— Ну… я некрещёный…

— Правда, что ли? — удивилась она.

— Ну… вообще-то крещёный… В смысле — меня крестили, всё, как положено… Но я ни крестик никогда не носил, ни даже не думал про это… — я посмотрел на Дашкин серебряный крестик, который лежал точно между… и выругал себя за тормознутость, вынудив отвести глаза.

Мы сидели в ветвях здоровенной ивы, наклонившейся над самой водой — так, что с нижней толстенной ветви можно было опустить ноги до колен. Остальная масса — вы вырвались искупаться — орала, брызгалась и плюхала как бы за пределами окружавшего нас со всех сторон зелёного шатра. Сейчас бы самое время… Дашка была так близко, казалась такой весёлой и доступной… Ну я же не маленький, в самом деле, и сегодня ночью — через четыре часа каких-то! — я полечу на настоящее боевое задание! А если я не вернусь?! Тогда чего?!

Я выдохнул и положил ладонь — правую — на Дашкину грудь. Левую. Слегка сжал пальцы.

А потом увидел её глаза.

— Пусти, — сказала она тихо. И у меня даже в мыслях не возникло ослушаться. Я убрал руку. Ладонь горела, храня ощущение… но ещё больше у меня горело лицо. — Уходи, — так же тихо приказала Дашка. Я поднялся в рост на иве. — Стой, — я так и не сделал первого шага, послушно замер. — Сядь, — я опустился обратно, глядя на чёрную воду, закручивающуюся возле наших ног водоворотами. — Коль, зачем?

— Ты… — горло стало узеньким, а слова — огромными и шипастыми. — Ты мне… нра… — я глотнул, пискнул чем-то. — Нрав…вишься.

— Тогда зачем ты так? — требовательно спросила она. Я глупо пожал плечами. — Думаешь, девчонкам это по душе? — я опять дёрнул плечами и сказал:

— У ммммм… меня никого не было. Я даже не целовался. Ни разу. Я думал, что… — мне стало так стыдно, что я всерьёз подумал соскользнуть с ивы и больше не всплывать.

— Что девчонкам это нравится? Когда вот так хватают? — спокойно, с каким-то холодком в голосе, допытывалась Дашка, покачивая ногой в воде. Вокруг ноги обвилась длинная водоросль.

Издевается, тоскливо подумал я. И ответил:

— Пацаны говорили…

— Или врали, или им попадались такие девчонки. Такие тоже есть, — какой же у неё спокойный был голос… — Хочешь — отведу. Хоть общупайся. Они против не будут. И вставить дадут, если захочешь. Без вопросов. Потренируешься…

— Даш… — мучительно подавился я. — Можно, я пойду?

— Иди, — ответила она. Или приказала?

Я встал. Перешёл на берег. Стараясь, чтобы никто меня не заметил (получилось), отошёл подальше по берегу, забрался поглубже в камыши. Сел там на какую-то склизкую корягу.

И в первый раз за последние четыре года заревел, обеими руками размазывая по лицу слёзы.

* * *

Ветер этой ночью был прохладным. Даже хорошо, потому что меня лихорадило. Я дрожал, как мокрый щенок. И все это видели, я был уверен.

Летели "Жало" Дороша-старшего и Фалька, наш с Витькой Барбашовым "Ставрик" и — как прикрытие — "Гриф" Андрюшки Ищенко и Олега Гурзо. Нас провожал — как техник — сам Димка Опришко. Больше никого — Колька настрого пресёк все эти проводы-встречи.

Мы переодевались в ангаре. Держа в руках ботинки, я спросил Витьку:

— Слушай… где тут это… ну…

— Что? — он проверил, как "ходит" забрало шлема.

— Ну это… — я решился. — Земли где можно набрать?

— Я лично со двора взял, — не удивился он, показывая небольшой пластиковый пакетик. Я расстроился — по-настоящему. И пробубнил: