Месть на возмездной основе - Константин Александрович Костин Страница 10

Ресторан «Малахит» находился на первом этаже одноименной гостиницы, расположенной в монументальной высотке в ампирном стиле. Когда я подъезжал, вечные сумерки Чикагинского дня уже сдались под натиском ночной черноты, прятавшей убогость городских улиц во мраке. Огни ламп на вывеске устроили бесконечный хоровод, обреченно бегая по кругу. Мощные прожекторы по углам здания подперли лучами мерцающее холодным светом звезд небо, поддерживая его, не давая рухнуть на земную твердь и, подобно гигантскому утюгу, разгладить Чикагинск, плескающийся в разврате и пьянстве, как избалованный ребенок в ванной, заполненной пеной.

Сунув в руку швейцара зеленую трешку, я направился сразу к напыщенному метрдотелю, скучающему за тумбой. Облаченный в белый фрак и черную рубашку, он напоминал пингвина, которого вывернули наизнанку.

— У вас заказано? — томно поинтересовался мужчина, открывая папку цвета хорошего коньяка, лежащую на стойке.

Вместо ответа я продемонстрировал удостоверение частного детектива. Серп и молот весьма символично скрестились на корочке, поставив крест на моих мечтах и беззаботной жизни. Метрдотель, скользнув глазами по документу, моментально потерял всяческий интерес ко мне и вновь одел скучающее лицо так быстро, как меняет наряды артист-трансформатор.

— Не припомнишь, два дня назад была эффектная блондинка? — спросил я.

Пингвин хрюкнул, усмехнувшись.

— Разве их всех упомнишь? — произнес он, кивнув в сторону зала.

Я обернулся. Занят был каждый столик. Портреты многих гостей я регулярно видел в «Правде», «Известиях», «Труде» и других газетах. Первый секретарь обкома, директор Чикагинского Труболитейного, начальник городского управления милиции. Этих я узнал сразу. Были и другие — те, чьи физиономии встречались, но память скрывали их имена и регалии. Сливки общества предавались обжорству, пьянству… и всему остальному, чему так хочется предаться, но не всегда есть финансовая возможность. В зале фешенебельного ресторана встречались и лица, но в меньшинстве. Преобладали напыщенные рожи, хари и ряхи, надутые мыльными пузырями самомнения.

Сопровождали видных товарищей в ночном культпоходе отнюдь не жены, а молодые девушки. И вовсе не того типа, чьими фотокарточками украшают обложки «Сельской жизни» или «Работницы». Сплошь — эффектные блондинки, обжигающие холодом своей красоты.

— Та, скорее всего, была одна, — добавил я. — И платила за себя сама.

Работник общепита задумался, уставившись в потолок, сощурив левый глаз.

— Да, возможно, припоминаю… — неохотно согласился мужчина.

— И?

— Что — «и», гражданин детектив? — пожал развел руками метрдотель. — Вы — не милиция, у меня нет обязанности помогать вам. Только на добровольной основе. А на добрую волю, как говорится, костюм не пошьешь…

Кажется, я понял, что он имел в виду. Не дурак. Дурак бы не понял. Я положил ладонь на папку, а, когда убрал ее, на стойке зеленела трешка. Не нужно быть гениальным сыщиком, чтобы догадаться, как она там оказалась.

Пингвин, презрительно поджав губы, издал едкий смешок. Эх, нужно было у покойницы еще на расходы попросить, прежде чем ее кончили. Что за дебильная привычка — умирать, не расплатившись по счетам? Я крайне неохотно расстался с полтинником. Новая купюра мгновенно развязала язык собеседнику.

— Была, — сразу вспомнил он. — Дочь генерала Кашнира. Заняла столик в нише, заказывала салат «Греческий», торт «Наполеон» и три бутылки «Советского».

— Одна была?

— Одна, — подтвердил мужчина. — Совершенно точно — одна.

— С кем общалась?

— Вообще ни с кем. Пытался один шары подкатить, да она его отшила. Сразу, молча, шампанского в морду из бокала плеснула.

— А из персонала?

— Из персонала? Только со мной и с официантом.

— Как бы мне с тем официантом перетереть?

— Здесь проблема, — вздохнул гражданин. — Официанты выходят посменно, двое через двое. Тогда была его последняя смена перед выходными, а после… сегодня он не явился.

Что-то мне подсказывало, что это совпадение неспроста. Шерсть на загривке встала дыбом. Я взял след, как заправская ищейка. Как охотничья борзая. Нет, преступный клубок еще не был распутан. Я всего лишь нащупал ниточку. Пока — тоненькую, но ведущую в нужную сторону. По ней, как Элли по дороге из желтого кирпича, я и доберусь до конечной цели. Только моя цель — не Изумрудный город с великим Гудвином, исполнителем желаний, а отмщение. Остается вцепиться зубами в конец и держать нос по ветру.

— Адрес? Адрес и имя того официанта?

— Я же вам не стол справок, — служитель общепита сделал характерный жест, перетерев воздух пальцами.

Пришлось раскошелиться на еще один полтинник.

— Каримов Игорь. Адрес… пишите: Морская, дом пятнадцать, квартира восемь, — рассказал пингвин. — Вы, товарищ Котов, еще заходите, ежели чего. Таким гостям мы всегда рады!

Скрипнув зубами, я развернулся на каблуках. Гостям, которые за здорово живешь отваливают по десять червонцев и я был бы рад, да где набраться таких дураков, чтобы каждому хватило?

Глава 9

Сколько я себя помню, Чикагинск был еще той дырой. Что с юга на север, что с востока на запад. Гниющим нарывом на теле планеты, засасывающим в себя людей, превращающим их в безликую желеобразную массу, утоляющую свою ненасытную жажду декалитрами алкоголя. Но райончик, где проживал Каримов, даже в общей серости проклятых перекрестков выделялся особой, дурной славой. Сюда даже милиция не осмеливалась сунуться в темное время суток, а мрак в этом месте кишел даже днем в каждой подворотне, в каждой парадной, в каждой щели. Словно злой гений, ненавидевший все человечество самой лютой ненавистью, построил зловещий механизм, производящий мрак стахановскими темпами, и спрятал его именно здесь. И теперь мрак выплескивался на улицы через канализационные решетки, затапливая трущобы и тек нескончаемой рекой дальше, погружая в тьму миллиона ночей весь город.

Не знаю уж, откуда появилось это название — Морская улица. От Чикагинска до ближайшего моря не то, чтобы не близко, а далеко. Совсем далеко. Знаю другое. Бараки на Морской строились пленными немцами. А после, когда фрицев вернули на Фатерлянд, здесь поселились заводчане. Лучшие представители пролетариата. Те, кто пытаются разбавить однообразие постылых трудовых будней глотком горячительного. Черт! Я б и сам не отказался промочить горло! Утренний ром уже совсем выветрился из головы и жизнь начала казаться еще более мерзкой, чем обычно.

Если бы не качающийся от ветра светильник с жестяным колпаком, висящий перед подъездом, можно было бы предположить, что дом вовсе