Чужой среди своих 3 - Василий Сергеевич Панфилов Страница 10

Фарцы, в её классическом понимании, избегаю всеми силами, а на заводе, да будучи несовершеннолетним и не той национальности… я вас умоляю! Привлекать внимание органов и подсаживаться на крючок, это вообще глупо, да и… было бы ради чего!

Подставляться ради шильдика на жопе — последнее дело, да и вообще… мне важнее не деньги, которые я, собственно, и не смогу потратить в советских реалиях, а связи. Да не только здесь и сейчас, но и сильно потом…

Поглядев на часы, я ускорил шаги, проскочил проходную, и через несколько минут уже ехал в автобусе. Несколько остановок, и…

Стоит, ждёт обещанного билета. Совсем ещё молодая, но узнаваемая.

— Валерия? — спрашиваю для порядка, уже зная ответ, — Добрый день!

Отец пришёл с работы, когда я возился на кухне с ужином, обжаривая на большой сковороде макароны со всякими разностями, остатки которых нагрёб в холодильнике.

— Ух ты! — восхитился он, проходя на кухню, — Недурно пахнет! Глянь, Петро́, какого сына вырастил!

— Здрасте, дядь Петь, — не отрываясь от готовки, приветствую Левашова, — очень рад видеть вас! Извините, руки в масле…

Обтерев их о полотенце, здороваюсь и выслушиваю неизбежные в таких случаях комментарии о том, как сильно я вырос, и что совсем мужик стал.

— Рабочий стаж — первое дело, — разглагольствовал дядя Петя, оседлав табурет и забавно шевеля носом, принюхиваясь к витающим на кухне запахам, — так что всё к лучшему! В институт будешь поступать, так не абы кто, а пролетарий, а это, Миша, совсем другой коленкор! Совсем!

Слушаю его, мотая давно известные премудрости на не отросший ещё ус, и вежливо поддакиваю, не забывая о готовке.

— А насчёт вырастил… — вытащив из холодильника сыр, и пытаясь найти глазами тёрку, поворачиваюсь к отцу, воспользовавшись паузой в монологе отцова друга, — так вы ещё вырастить успеете — братика или сестрёнку, я всем буду рад!

— Раз уж проект… — подмигиваю дяде Пете, — удачный вышел!

— Кхе, — кашлянул от неожиданности отец, — скажешь тоже! Старые мы уже!

— Вы? — я отложил сыр и подошёл к отцу, положив руку сперва ему на лоб, а потом на бицепс, разрывающий рукав рубашки, — Старые?

— Да ты не это не смотри, — начал было он, сгибая руку и с недоумением глядя на мощную мышцу́ — гирям и спорту он и раньше был не чужд, а теперь, привыкнув на Севера́х к нагрузкам и скучая по ним в Москве, занялся железом и турником всерьёз, начав даже поговаривать о том, что недурно бы поучаствовать в соревнованиях. Я его в этом поддерживаю, но пока дальше разговоров дело не идет, хотя на второй разряд он сдаст даже спросонья.

— А на что? — веселюсь я, — На строчки в паспорте? У тебя или у мамы, которая, в сравнении со сверстницами, ещё девчонкой совсем выглядит? Дядь Петь, ну хоть вы ему скажите! У вас вон Танька какая вышла — ого! Сам видел, как оглядывался один, оглядывался… и в бетонный столб шарахнулся! Сидит, башкой крутит… а всё равно туда же, вслед Таньке смотрит, а та и не обернулась, только каблучки по асфальту — цок-коц-цок!

— Это да, — засмеялся дядя Петя, горделиво расправив плечи, — она такая! Удалась!

— Вот! — киваю я, — Я, может, тоже сестрёнку хочу! Сперва маленькую, конечно, а потом и так — чтобы каблучками по асфальту, а мужики о столбы головами бились! С такими-то родителями, я думаю, всё получится!

— И правда, Вань! — дядя Петя, расшалившись, пихнул отца плечом, — Твой-то дело говорит! Паспорт-то что? Тьфу! Что ты, что Людка… и родить успеете, и поднять смогёте!

— А если вдруг что… — он мотанул головой в мою сторону, — так вот, шустрый какой растёт! Вытянет!

Началась шутливая перебранка, а я тем временем заканчиваю приготовления к ужину. Мать сегодня придёт поздно, к восьми, так что её не ждём.

Соседей тоже нет — Бронислава Георгиевна в каком-то закрытом санатории, чуть ли не от ЦК, а Антонина Львовна с супругом отправились на закрытый показ французского фильма. Ушли важные, распираемые гордостью от допущенности и причастности, будут потом рассказы…

— Ну… — отец вытащил чекушку из холодильника и вопросительно поглядел на друга, — по чуть, за встречу!

— За встречу! — эхом повторил дядя Петяминуту спустя, чокаясь с ним ивыпивая, — Ух… хорошо пошла! А огурчики Людкины?

— Угу, — отозвался отец, втягивая носом воздух и вгрызаясь в огурец, брызнувший соком, — Семейный рецепт, ему лет двести, кажется.

— Умеете же, — покивал Левашов, довольно щуря глаза, — и огурчики Людкины, и даже макароны Мишкины — сколько ни дай, всё стрескаю!

— Да на здоровье, — отзываюсь я, прожевав, но дальше особо не вмешиваюсь в разговоры — у них свои дела, свои интересы и своя жизнь. Поев, завариваю чай — с травами, и пью без сахара, стоя у окна и глядя на улицу, где начало моросить.

— Приду вечером, совсем поздно, — сообщаю отцу из прихожей, уже обуваясь, — в Мытищах концерт, так что сам понимаешь. Не ближний свет. Пока туда, пока там…

— Ага… — кивает тот, чуть хмурясь и постукивая ногой, — в неприятности только не лезь.

— Да если б я лез, — вздыхаю неподдельно, — сами же находят. Да! Если затянется концерт, я, может, заночую у кого! Не то чтобы сильно хочу на полу вповалку спать, но всё может быть, так что вы особо не волнуйтесь.

— Ох… — вздохнул отец, оставив просьбу без ответа, и десяток секунд спустя я уже был на улице. Помахав маячащему в окне отцу, открыл зонт и поспешил на остановку, огибая прохожих.

Протолкавшись чуть