Анатолий Дроздов - Изумруд Люцифера Страница 11

Высокий с палицей на поясе подал знак, и кнехты в медных шлемах побежали к горке каменных ядер.

– Вы мудро поступили, святой отец, доверившись баскам из соседней деревни, – подобострастно сказал рыцарь, склоняясь к монаху. – Я никогда бы не поверил, что можно ночью преодолеть отвесную стену в пятьсот футов. И хорошо, что мои воины пошли на это дело ночью. Назавтра они с ужасом рассказывали, что при солнце никогда бы не решились на такое. Еретики были так уверены в неприступности горы, что даже не поставили охрану у развалин барбакана. Теперь, когда у нас здесь "требюше" Дюрана, им недолго осталось противостоять войску легата.

– Если бы ваши рыцари и кнехты сражались с таким упорством, как еретики, мы бы взяли Монсегюр еще летом! – возразил монах. – И нам бы не пришлось отсыпать столько золота этим разбойникам-баскам. Но вы правы: теперь еретикам конец. Им не устоять, – он обернулся к монаху с палицей: – Командуйте, Дюран!

– Сейчас! – оживленно ответил тот, возясь у камнемета. – Мы изменили длину зубца: ядро полетит за стены. Мы заготовили десять дюжин ядер и за неделю засыплем ими Монсегюр.

– Вы полагаете, этого хватит, чтобы они сдались? – спросил коренастый монах.

– Если так будем бросать, хватит и половины. Не хотел бы я сейчас быть в замке. Смотрите!

Дюран махнул рукой, и камнемет вновь заскрипел, раскручивая балку. В этот раз камень угодил внутрь замка: до наблюдателей донеслись грохот рушащегося строения и крики осажденных.

– Вот так! – удовлетворенно сказал монах, вновь потрясая посохом. – Задайте им еще!

– Еретики сражаются отчаянно потому, что им нечего терять, – продолжил рыцарь, которого, как было видно, задели слова монаха. – У них нет выбора. Если они не раскаются, их ждет костер, а раскаявшихся – в лучшем случае епитимья. Святая инквизиция посадит их в тюрьмы и конфискует земли…

– Чтобы отдать их верным слугам своим, – сказал монах. – Таким, как вы, де Леви. Если мне правильно говорили, ваш отец пришел в страну Ок бедным рыцарем вместе с Симоном де Монфором, а теперь вы один из богатейших сеньоров графства. Кажется, вам принадлежит Марпуа, которым прежде владел комендант Монсегюра Пьер-Роже?

– Мне, – хмуро подтвердил рыцарь. – Но это владение не в радость: у лишенных земель еретиков подросли дети, молодые волки, которым тоже нечего терять. Три года назад эти файдиты вышли из лесов, и с тех пор мы не знаем покоя, сражаясь с ними.

– Истинный защитник веры и не должен знать покоя, – торжественно провозгласил монах. – Чтобы…

Он не договорил. На стенах запела труба, высокие входные ворота замка растворились, вооруженная толпа вывалилась изнутри и понеслась к развалинам барбакана. Впереди, яростно махая огромной шишковатой палицей, бежал рыцарь в блестящих латах.

– Вылазка! Святой отец, бегите! Быстрее!

Де Леви отчаянно закричал, непочтительно подталкивая то одного, то второго монаха в спины. Те и сами заторопились. Но тот, что был с железным посохом, вдруг остановился и повернулся к де Леви.

– Спасите камнемет! Делайте, что хотите и как можете, но спасите. Если они уничтожат его, нам придется уйти отсюда ни с чем!

Рыцарь молча кивнул и поднес к губам рог. Отряд охраны, стоявший на склоне ниже камнемета, заметив неладное, спешил на помощь. Подбежавший оруженосец подал Де Леви тяжелый двуручный меч, и тот грозным взмахом клинка остановил убегающую обслугу камнемета и мгновенно выстроил кнехтов перед собой. Это спасло ему жизнь: рыцарь в светлых латах, размахивая своей ужасной палицей, уже настигал врага, но перед редким лесом копий на мгновение замер.

– Де Леви! – вдруг заревел он, вздымая над головой палицу. – Так это ты, вор, командуешь здесь! Пришел твой час, Ги! Сейчас я досыта накормлю тебя землей Марпуа!

Де Леви ощутил, как его спина под войлочным подкладом лат стала холодной.

– Пьер-Роже, – прошептал он и скомандовал кнехтам:

– Вперед!

Но те не успели двинуться с места, как светлый рыцарь с размаху врубился в их ряды. Удары копий испуганных воинов только скользнули по его латам, не принеся вреда, зато палица рыцаря наотмашь била по медным шлемам: воины один за другим никли под ее ударами, падая на стылый камень горы Монсегюр. Через минуту два рыцаря ринулись друг к другу и закружились в смертельной схватке, звеня оружием. Краем глаза де Леви заметил, как нападавшие уже суетятся вокруг камнемета, поливая дерево маслом из сосудов; он понял, что если охрана опоздает еще на несколько минут, приказ инквизитора Ферье останется невыполненным.

Это было последнее, что он успел подумать: палица Пьера-Роже, встретившись в воздухе с его мечом, переломила его пополам и обрушилась на его шлем. В последний миг де Леви успел увернуться, удар пришелся вскользь и поэтому не убил, а лишь оглушил его. Де Леви мешком свалился на склон, и торжествующий Пьер-Роже вознес палицу над головой, чтобы добить врага.

Он не успел. Лезвие алебарды сверкнуло в морозном воздухе и сбоку, косо, рубануло его по шлему. Он выронил палицу, упал на колени, затем ничком, уткнувшись лицом в камень. Сразу пять или шесть кнехтов из подоспевшей охраны бросились к нему, пытаясь найти место в броне, чтобы заколоть. Другие же под командованием беспрестанно орущего капитана ринулись к поджигателям камнемета, и там закрутилась, забурлила ожесточенная сеча, сразу же начавшая смещаться в сторону замка: поджигателей камнемета было гораздо меньше. Рыцари и кнехты де Леви мгновенно потеснили их.

Возле упавшего Пьера-Роже тоже завязалась схватка. Кнехты все еще суетились вокруг него, как вдруг рядом вдруг возник крепкий воин в кольчуге и железном шлеме. Короткими взмахами меча он мгновенно зарубил двух кнехтов, остальные отпрянули. Но, разобравшись, что перед ними одиночка, ощетинившись мечами, двинулись на него. Воин, бросив меч, достал из-за спины взведенный арбалет, вложил в канавку короткую стрелу и, почти не целясь, нажал на рычаг. Звонко ударила тетива, и передний из нападавших рухнул ничком: стрела попала ему прямо в глаз. Стрелок, бросив арбалет, быстро схватил валявшееся на склоне копье, взмахнул им – и второй кнехт, пронзенный насквозь, повалился рядом с убитым стрелой. Остальные нападавшие, не испытывая судьбу, бросились вниз по склону.

Воин рывком поднял Пьера-Роже, взвалил его на плечи и, пошатываясь под тяжестью, медленно побрел к замку. Когда он миновал оставшийся неповрежденным камнемет, еще двое воинов выскочили из-за развалин барбакана и подхватили раненого рыцаря. Стрелок, а это был безъязыкий Абей, доверив им нести Пьера-Роже, подхватил с земли два копья и пошел рядом, охраняя. Сеча осажденных и защитников камнемета тем временем уже распалась на отдельные группки, где одни, отчаянно обороняясь, отступали к замку, а другие не слишком рьяно наседали: оборонявшиеся бились нещадно. Поэтому процессия под охраной Абея беспрепятственно прошла к воротам, которые распахнулись, пропуская их и тех, кто пробился следом. Вылазка сорвалась.

…Когда Кузьма, потрясенный увиденным, открыл глаза, ему показалось, что кабинет залит мягким зеленым светом. Он опустил веки, отчаянно потряс головой и вновь поднял их. Зеленого свечения не было. А было утро, и веселые лучи яркого весеннего солнца, пробиваясь через щели пластмассовых жалюзи, пронизывали кабинет насквозь…

Жаркое мартовское солнце к полудню растопило выпавший накануне снег; на шоссе под колесами машин чвякала грязная бурая каша. Было скользко, при повороте налево ритину "альфу" занесло. Рита легко выровняла машину и вдруг вспомнила, что несколько месяцев назад на этом же повороте случилось нечто похожее. Только тогда под колесами был лед, и ехала она к Кузьме Телюку.

После тех двух встреч, сначала с Телюком, а потом с Ангелом, что-то как бы надломилось в ней. Исчезла прежняя легкость, с какой она на зависть всей редакции собирала материал и писала свои "рашпильные" статьи. Вообще после того, как она в панике сбежала от скотских приставаний Ангела, хотя с самого начала планировала как раз таким путем вытянуть из него информацию, у нее все не клеилось… Даже личная жизнь… Единственной пользой от всей этой лабуды, было то, что, напуганная диагнозами Кузьмы и Ангела (которые подтвердились полностью), Рита всерьез занялась здоровьем, и за три месяца подлечила свои болячки. Но жить монашкой и ходить в поликлинику было тоскливо до тошноты. Ирка Хандогина, ее единственная редакционная подруга и в какой-то мере последователь (по стилю работы), которой Рита пожаловалась на свою беду, заключила безапелляционно:

– Да сглазили тебя! Он же колдун, ты что, не знала? Да еще и обидела его. Не надо было ломаться…

Тайком от всех Рита съездила к гадалке, которую ей посоветовала немолодая бухгалтерша (она одна из немногих в редакции симпатизировала бесшабашной корреспондентке). Пожилая черноглазая гадалка, раскинув свои странные карты, сказала, что на сердце у Риты любовь, присушил ее чернобровый король, и тут же предложила дорогое, но "очень верное средство" для отсушки или, по выбору клиентки, присушить к ней "на веки вечные" чернобрового. От обоих средств Рита отказалась, и, выйдя от гадалки, долго отплевывалась: и от того, что услышала, и от себя самой, скатившейся до такого маразма.