Цви Прейгерзон - Неоконченная повесть Страница 11

Они входят в дом, где заждались Шеилку родные запахи, вещи, книги, воспоминания… Вот фотографии Смоленскина, Бялика, Переца, Жаботинского, Шолом-Алейхема… – все они, как и прежде, на своих местах. Со стены глядит Герцль, на полках выстроились книги на иврите, напечатанные в издательствах «Мория», «Ахиасаф», «Тушия»[50]: Танах, Талмуд[51], антология «Эйн-Яаков», тома подшивки журнала «Ха-Шилоах», полные собрания сочинений Менделя Йегуды Штейнберга…

Накрывая на стол, Мирьям продолжает говорить о разном, и, словно бы невзначай, вспоминает Фаню Шмуэлевич, как раз накануне интересовавшуюся, когда, наконец, Шоэль приедет в отпуск. Вот уже и завтрак на столе.

– Садись, Шееле! – зовет сестра.

Но Шоэль все стоит у книжной полки, бережно поглаживая книжные переплеты. Что-то невыразимо грустное – до комка в горле – чудится ему в этих ивритских книгах… Может быть, встреча с ушедшим детством?

Теперь, за завтраком, приходит черед Шоэля рассказывать о жизни в Одессе, о тете Гите, о Цадоке, о смешном балбесе кузене Арике и о многом другом. Он рассказывает о своем друге Борисе Шульберге, о его забавном увлечении шпионами и сыщиками, но почему-то умалчивает о Хане… Мирьям, затаив дыхание, слушает старшего брата, глядит на него своими чудесными, похожими на вишни глазами.

Где же письма отца? Сестра приносит Шоэлю толстую, перевязанную ленточкой пачку. На прекрасном идише Йоэль описывает свою армейскую жизнь, город Екатеринбург, работу в госпитале, лютые уральские морозы. Фейга в своих письмах забрасывает мужа домашними и столовскими проблемами, просит совета по поводу любой мелочи, как если бы он находился рядом – чтобы помнил, не забывал ни о чем. Зато каждое свое письмо этот пожилой солдат заканчивает словами: «… сердечный поцелуй от преданного до конца жизни мужа».

Взволнованый Шоэль читает отцовские письма, а Мирьям куда-то отлучается из дома. Теперь совсем тихо, только бьют в положенное время старые, знакомые с детства часы. Вот и мама пришла. В честь приезда сына Фейга закрыла сегодня столовую пораньше. А пока она хлопочет по дому и собирает на стол, не расскажет ли сыночек о подробностях своей одесской жизни, об учебе в гимназии, об уроках музыки?

У матери с сыном давний общий язык, они всегда понимали друг друга и умели разглядеть смешное. Как не посмеяться, например, если Шоэль так уморительно описывает кислый вид важного директора, перекатывающийся кадык Александра Ивановича, плоские шутки Яремы? Известно Фейге и то, что всеобщим любимчиком в гимназии считается учитель Козлов. Но Бог с ними, с учителями… а вот что Шееле ест, сколько времени спит, как проводит свободное время? Наконец появляется раскрасневшаяся с мороза Мирьям. Где же она была? Но надо ли приставать к ней с расспросами? Могут ведь быть у девочки свои небольшие интересы… Так, слово за слово, ложка за ложкой проходит обед, вот уже и на исходе короткий зимний день. Разве можно сравнить стряпню Поли в Одессе с тем, как готовит мама!

А что Мирьям? Оказывается, она бегала по родным и знакомым, оповещала о приезде брата. Поэтому, едва завечерело, в доме стали собираться родственники и друзья. Пришли тетя Батья и тетя Лея, пришли два ближайших шоэлевых друга Миша и Зяма, и, конечно же – Фаня Шмуэлевич, удивившая всех своей высокой замысловатой прической. Под кружевным воротничком платья мерцает нитка жемчуга. Лицо у Фани красивое, выразительное, а глаза полны тем особенным выражением, с каким девушки обычно выходят на тропу войны, охотясь за мужскими сердцами.

Фейга поставила на стол угощение, но молодежь даже не взглянула на него: заиграл граммофон и зазвучал модный вальс «На сопках Манчжурии». Ребята отодвинули стол, чтобы освободить место для танцев. Смотрите-ка, Фаня Шмуэлевич, похоже, даже не знает, что такое смущение – вот она уже тянет Шоэля за руку, чтобы станцевать с ним. Фейга и Батья сидят, смотрят на молодежь и не нарадуются. За вальсом следуют краковяк, падэспань, венгерка, гопак… Молодежь плясала и веселилась допоздна.

Хорошо в родном доме, жаль только, что дни так быстро летят. А тут еще как-то ночью к Шоэлю в постель скользнула Паша – та самая работница, помогавшая Фейге по дому и в столовой и с самого начала положившая глаз на красивого гимназиста. Этой ночью Шоэль впервые познал женщину, стали реальностью его беспокойные юношеские сновидения.

Но веселое время каникул стремительно сокращается, и Фаня Шмуэлевич устраивает у себя дома встречу Нового года. Хотя этой девушке всего семнадцать, она уже умеет схватить за хвост удачу, добиться своего. Может, это оттого, что Фаня единственный ребенок у своих родителей, а чего не сделаешь ради любимого чада? Правда, каждый из участников вечеринки сделал свой небольшой взнос, но основная нагрузка по устройству вечера легла все же на плечи Фани и ее семьи. В полночь гости подняли бокалы и встретили 1917 год, пожелав друг другу всего самого доброго. Было славно, пели песни, танцевали, играли в фанты. И как-то само собой выпало Шоэлю поцеловать Фаню. Поцеловал – несмело, но все же…

Скоро утро, новый год начинает свой путь по миру. Разгоряченная молодежь выходит на улицу, под светлеющее небо. Вот уже просыпаются жители, в окнах зажигается свет. Укрытый снегами городок мирно лежит под холодным украинским небом, легкий предрассветный ветерок по-хозяйски проверяет притихшие улицы, ощупывает крыши, шевелит заиндевевшие деревья, похлопывает по заборам. Евреи уже поднялись и, воздав хвалу Создателю, отправляются на работу. Синагогальный служка Хаим растопил печь. Пора зажигать свечу, потому что вот-вот соберется первый миньян.[52]

Глава 7

Жизнь Шоэля в Одессе продолжает идти своим чередом: дом тети Гиты, пятый класс Люблинской гимназии, фортепианные занятия, чтение ивритских и русских книг, которые он берет в библиотеке общества «Просвещение». Он читает Бердичевского и Урбаха, Арцыбашева и Менделе, Толстого и «Воспоминания о Доме Давидовом». Все это глубоко входит в сознание юноши и навсегда откладывается в его душе. Зато Боря Шульберг по-прежнему бредит приключениями великих сыщиков.

В начале марта в Одессу приходят первые слухи о создании в Петрограде Думского Комитета во главе с Родзянко. Главой Временного правительства стал князь Львов, министром иностранных дел – Милюков, а Керенский сделался министром юстиции. Возник Совет рабочих депутатов. Одновременно арестовали членов прежнего правительства – Штормера, Сухомлинова, Протопопова и их товарищей. Потом вдруг объявили об отречении Николая Второго и о созыве Учредительного собрания, в задачу которого входило установление новой власти в будущей России. В городе бесконечной чередой пошли собрания и съезды, демонстрации и митинги, речи и овации, лозунги и декларации, непрерывная агитация, громогласные заявления.

Меньшая часть населения – аристократы, высокопоставленные чиновники, богачи, полицейские и служащие тайной полиции были страшно напуганы сотрясением государственных основ – земля под ними заколебалась. Зато большинство народа радовалось, ожидая перемен и улучшения жизни. Седьмого марта в Одессе состоялся парад местного гарнизона, и Шоэлю удалось пробраться на Соборную площадь. Начальник штаба округа, генерал Маркс, с красной перевязью гарцевал на лошади во главе парада. С Дерибасовской на площадь маршем прошли солдаты, матросы, и офицеры в галифе с алыми лентами, на их саблях и фуражках красовались красные флажки с надписью: «Да здравствует свободная Россия!» Оркестры играли Марсельезу, выступали представители различных партий, а сам Маркс произнес торжественную речь. Затем парад в полном составе промаршировал по улицам города.

Наступила весна, Одесса бурлила. Возникли всевозможные партии, звучали лозунги: «Война до победы! Слава армии! Слава флоту! Слава Временному правительству!» Крупная и средняя буржуазия захватила ключевые позиции в управлении городом и в общественной жизни. В кафе Фанкони принимали пожертвования в пользу больных и раненых бойцов. Проводились благотворительные распродажи, а гимназисты и студенты собирали на улицах деньги на общественные нужды.

Между тем возле керосиновых лавок уже выстроились длинные очереди – давали всего по литру на человека. Сахар продавался по талонам – два килограмма в месяц. Зато театральные залы и кинотеатры были полны. Ставились оперы, комические оперетты, шли концерты, в театре Болгаровой давали «Еврейский вопрос», в «Бар-Кохбе» – «Акедат Ицхак»[53]. В Новом театре выступал ансамбль Боаза Юнгвица с участием Клары Юнг. Показывали «Ханче в Америке», «Жакеле – лжец», «Ой, Анна, останься», «Мадемуазель Оп-ля!». В кинотеатрах крутили фильмы с участием Веры Холодной, Полонского, Ивана Мозжухина и многих других известных артистов. Немое кино смотрели в музыкальном сопровождении.