Андрей Буровский - Ад закрыт. Все ушли на фронт Страница 11

Вальтер указал глазами на человека, который не принимал участия в споре. Просто стоял и смотрел. У человека было широкое «простонародное» лицо, умное и лукавое, проницательные черные глаза, полуседая голова. Бороду этот человек брил, что характерно для казаков.

– Простите… А почему вы не спорите? Вам все равно, кто первым вошел бы в Каховку и кто атаковал высотку с юга? – серьезно обратился к нему Вальтер.

С полминуты человек, усмехаясь, внимательно рассматривал друзей.

– У меня есть серьезное отличие от большинства остальных. В отличие от них, я пил верблюжью мочу, а они нет.

Петя и Вальтер сразу не нашлись, что возразить: очень уж необычно.

– Неужели верблюжья моча настолько проясняет мозги? – нашелся наконец Вальтер.

– Очень даже проясняет…

Человек уселся за столик и уставился на рюмку Вальтера с таким выражением, как будто никогда не видел ничего похожего.

– Не хотите немного выпить?

– Вы слишком добры… Арманьяку, пожалуйста… что ж до мочи, то ее надо пить, когда служишь во французском Иностранном легионе. И когда заблудишься в пустыне. Верблюды лежат себе и время от времени мочатся. Другой влаги нет… разве что еще кровь – и своя и верблюжья. Один из нас пил кровь верблюда, сошел с ума, и его пришлось пристрелить. Двое умерли, никак не хотели пить мочу. А я пил верблюжью мочу, одного даже пытался заставить… слишком поздно, он уже умирал. Вот в таких случаях верблюжья моча и производит самое целительное действие. Очень мозги прочищает: и кто ты, начинаешь понимать, и почему проиграна Гражданская война, и что ты делаешь во Франции – тоже.

Помолчали. Ребята переваривали услышанное.

– Ну все же вас пустили сюда… – произнес неуверенно Вальтер.

– А вы думаете, Прекрасная Франция впустила нас, потому что решила оказать благодеяние?! Просто некому было работать на автомобильных заводах Рено… Французы на эту работу идти совершенно не хотели. Был вопрос, кого ввозить: арабов из Алжира или нас? Мы все же больше похожи на французов, мы быстро ассимилируемся… Поэтому выбрали нас.

– Так вы же в Иностранный легион?..

– И в Иностранном легионе от нас больше проку, чем от арабов: мы смелее, активнее, опять же больше похожи на французов. Приходишь на вербовочный пункт, называешь любое имя, служишь пятнадцать лет. После этого получаешь французское гражданство и деньги за выслугу лет. Справедливости ради, денег немало – при том, что французы по натуре своей страшные жлобы.

– Но вы же выслужились?

Человек отхлебнул крепкий душистый арманьяк, словно воду или лимонад.

– Я получил гражданство на шестом году службы. И гражданство, и деньги, и крест Почетного легиона. Теперь я Есаул Бучинэ, француз… Почему Есаул Бучинэ? Потому что сам себя так назвал. Потом спрашивал у офицера: а если бы я назвался Наполеоном Бонапартом? Тот очень смеялся, но уверял: дали бы документы. Жалею, что не додумался. Только понимаете, какое дело… Было нас четверо однополчан, гражданскую вместе. Я вот получил все, что хотел, только что Бонапартом не стал. А вот дружков моих Господь прибрал. Логика простая: зачем посылать коренных французов в разные гиблые места? Пусть иностранцы выслуживаются, пусть их в колониях убивают алжирские мусульмане и негры. Кто выживет – пусть ассимилируются.

– Ну, эти ассимилироваться не собираются! – засмеялся Вальтер, кивнул туда, где спорщики уже рвали друг друга за грудки.

– Эти – нет… Кстати, они и не были в Иностранном легионе, до сих пор гражданства не имеют… Так до конца своих дней и будут выяснять, кто и как высотки брал. Это – они… А их дети и внуки? Думаете, им так страшно важно, кто и как именно брал высотку? Они вырастают французами…

– Простите, а как вас зовут?

– Имя у меня очень простое: Есаул.

– Это не имя, это чин в казачьей кавалерии.

– Когда человек лишается абсолютно всего… Когда он вынужден бежать из своей страны… Тогда его христианское имя не имеет ни малейшего значения. А из России я ушел есаулом… Хотите стихи?

– Конечно. Ваши?

– Мои…

Уходили мы из Крыма Среди дыма и огня. Я все мимо, мимо, мимо В своего стрелял коня.

А он плыл изнемогая, За высокою кормой Все еще не понимая, Что прощается со мной.

Много раз одной могилы Ожидали мы в бою. Конь все плыл, теряя силы, Верил в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо. Розовела вдруг вода. Уходящий берег Крыма Я запомнил навсегда.

Петя невольно представил: в то самое время, когда идет по Севастополю маленький мальчик, потерявший мамину руку, отваливает в море корабль. Ревет сирена, медленно удаляется берег… А за бортом плывет боевой конь, которого некуда взять. Представил и содрогнулся.

Есаул усмехался, довольный произведенным впечатлением.

– Скажите… – обратился вдруг Вальтер. – Скажите, а где сейчас ваш денщик, застреливший коня?

– Он умер во французском Иностранном легионе. Это его я заставлял пить верблюжью мочу, но было уже чересчур поздно.

– Есаул… Мы пришли сюда, чтобы посмотреть, есть ли здесь люди, которые могли бы встать во главе новой России.

– Вы уже видите, что нет.

– А генералы? Руководители белых армий?

– Они живут прошлым, как и Градоначальник. Хотим мы того или не хотим, но мы – только осколки уже не существующего общества. Мы можем помочь скинуть в России коммунистов… Ради этого многие пойдут драться, но и не более того. Строить мы ничего не умеем и не можем.

– Вы даже не спрашиваете, почему нас интересуют такие люди и кто нас послал сюда. Неинтересно?

– Если честно – то нет. Вы не представляете, сколько разных невероятных людей толчется вокруг нас, бедных эмигрантов… От советских агентов и иностранных шпионов до людей, которые носятся с самыми фантастическими идеями. Хотите нас как-то использовать? Это можно. Хотите найти в нас тех, кто сам поведет в будущее? Не получится.

Петя давно присматривался, включив «третий глаз». Он давно понял, кто этот потертый человек за угловым столиком… Это был Николай Александрович Лопухин. Рядом с ним сидела Надежда Владимировна Лопухина, Римская-Корсакова по отцу. Петя внимательно наблюдал за ними… Отец казался растерянным, неуверенным в себе, часто пьющим. Было заметно, что он рано постарел от постоянного тяжелого труда, от невнятного положения иностранного рабочего в чужой стране. Мать выглядела сгорбившейся и усталой.

Пете было интересно смотреть на них, но он был не в силах отнестись к ним, как к родителям. Никакой нежности. Ну да… Он родился от этого человека… наверное, достойного, согнувшегося только под колоссальной тяжестью. Ну да… Эту женщину он называл мамой, и не ее вина, что потерял ее руку в толчее. Он мог бы сейчас жить в Париже, быть частью этого общества… От этой мысли стало холодно спине. Это – мама?! Мамуля… мамочка…? Петя совершенно не чувствовал никаких сыновних чувств к этой усталой, недовольной жизнью женщине.

– Есаул… У меня просьба – когда мы уйдем, передайте записку Николаю Лопухину, ладно?

– Он точно такой же, как мы все… Не рассчитывайте на него, как на спасителя России.

– И все же передайте…

– Хорошо… А теперь не могли бы вы пройти в дверь черного хода? Вас ждут… И отвезет вас, молодые друзья, куда следует, наша местная знаменитость – Вовка-казак. Это такой лихой таксист, что даже вставил себе золотые зубы. Представляете?!

Петя чуть со стула не свалился, слушая удивительные речи Есаула, а тот ухмылялся в усы. Самым натуральным образом ухмылялся! Действительно – ну как можно было заподозрить главу охраны главы Русского Общевоинского Союза в этом выклянчивающем выпивку, опустившемся, трагичном человеке?

– Какой вы молодец! – совершенно искренне воскликнул Петя. – Мы-то ждем связного, а он тут с самого начала сидит…

– Да еще нас самих изучил, – добавил Вальтер.

– Работа такая, – разводил руками Есаул. Физиономия у него сделалась очень довольная. – Не могу же я позволить кому попало шататься в гости к Его Превосходительству? Агенты здесь так и шастают… Агенты энкавэдэ охотятся за генералами из белой эмиграции, как герои Джека Лондона за золотом. Генерала Кутепова ведь похитили и, скорее всего, давно убили. Если Его Превосходительство до сих пор живы и в добром здравии, то только благодаря мерам безопасности.

Что-то кольнуло Петю в сердце…

– Есаул… А вы умеете чувствовать, кто представляет опасность? И для вас, и для ваших генералов?

– Даром предчувствия не обладаю… Говорят, некий дар ясновидения был у господина Лопухина… Того самого, кому вы просили передать записку. Но он сам уверяет, что дар этот давно потерял от поразивших его бедствий… осмелюсь предположить, что не от одних бедствий, а еще от употребления чрезмерного количества горячительных напитков. Не смею осуждать человека с тяжелой судьбой, но последствия налицо…